— Я должен поглядеть, что делает этот чудной человек, — заявил Никколо. Он явно горел нетерпением вернуться к толпе в дальнем конце зала, потому что продолжал смотреть туда с таким видом, словно пропускает слова грома и огня, которые Бог произнёс в Синае. — Его зовут Кукан в Венце...

Симонетта со смехом взъерошила его волосы:

   — Нет, юный Никко, его зовут Куан Инь-ци, что, как он мне сказал, означает: «Властелин Перевала».

   — Он выглядит чересчур театрально, — заметил Леонардо, наблюдая за нарочито преувеличенными жестами китайца. — Не думаю, чтобы другие его соотечественники держались именно так.

   — Но ведь он такой, как ты, Леонардо! — Симонетта повернулась к нему, держа за руку Никколо, который тянул её к завлекательной потехе. — Он волшебник, гений, чарователь, актёр, колдун... и астролог.

   — Я не астролог, — возразил Леонардо.

Смеясь, она подняла руку Никколо:

   — Вот видишь, малыш Никко, твой мастер не согласен, чтобы я называла его астрологом — но от всего прочего не отказался!

Леонардо и Сандро отстали от них.

   — У тебя всё в порядке, Пузырёк? — шёпотом спросил Леонардо. Он принадлежал к тому тесному кружку друзей, которым Сандро позволял называть себя детским прозвищем. Сандро был довольно пухлым младенцем, потому отец и дал ему это насмешливое прозвание.

   — А как же — если не считать того, что ты бросил меня с этим юным сластолюбцем.

   — Никколо?

   — Кто же ещё?

   — Что он натворил? — спросил Леонардо, но тут же осёкся. — Ах да, эта служаночка... Я видел её наверху — она так раздвинула ноги, словно готова была принять в себя целый полк.

   — Ну, насчёт полка я бы усомнился, — сказал Сандро, — но нашего юного Никколо она сожрала.

   — Или он её.

   — Мне не пришлось долго бродить в темноте под дверями, пока я искал его, — продолжал Сандро. — Она крикунья.

   — и?..

   — Ну, ясно было, что он уже начал; я решил, что лучше будет дать ему закончить.

Леонардо рассмеялся.

   — Что ж, Никко был честен насчёт проституток: он прямо сказал мне, что они должны стать частью его воспитания. А замыслил это Тосканелли.

   — Никогда бы не поверил!

   — Да и я, по правде сказать, тоже, но от старика никогда не знаешь, чего ждать.

   — Леонардо...

   — Да, друг мой?

   — Где ты был всё это время?

   — Ты же видел, я уходил с Нери. — Леонардо стало не по себе. — Он настоял на том, чтобы устроить мне роскошную прогулку при свечах, которая закончилась оргией наверху — я в ней не участвовал.

   — Я не щепетилен, — сказал Сандро. — Твоя личная жизнь — дело только твоё. Тебе не нужно ничего объяснять.

   — Тогда в чём дело?

   — Скажи, кто же тогда был твоим двойником?

Смекнув, что для Сандро открыть эту тайну — лишь дело времени, Леонардо ответил:

   — Ладно, Пузырёк, ты не оставил мне выхода. Двойником был Нери, а он попросил кого-то сыграть себя. Я встретился с ним позже.

   — Большую часть ночи я искал Симонетту, — сказал Сандро.

   — А судя по румянцу на твоём лице, друг мой, я бы сказал, что ты немалую часть ночи гонялся за бутылочкой.

   — Я выпил только один стакан, — возразил Сандро.

Леонардо не стал развивать эту тему.

   — Я виделся наверху с мадонной, — сказал он, делая первый шаг. Ему придётся приложить все усилия, чтобы скрыть правду от Сандро. — Она, словно кошка, всё время в движении. — Сандро нахмурился, и Леонардо поспешно прибавил: — Это не оскорбление. Мы говорили о тебе.

   — Да? — Сандро просветлел.

   — Она верит, что твои картины дадут ей бессмертие. Разве может другой мужчина предложить ей больший дар?

   — Правда, — согласился Сандро. — А ещё что-нибудь она тебе сказала?

   — Сказала только, что не хочет причинять тебе боли.

   — Что это значит? — Лицо Сандро залилось краской.

   — Всего лишь то, что ты ей небезразличен.

   — Но если это так, то...

   — Она принадлежит Первому Гражданину, друг мой. — Леонардо вовсе не хотел тешить друга ложными надеждами, но что проку, если Сандро всё равно желал бы Симонетту вопреки любой логике.

   — Её сопровождал... кто-нибудь?

   — Ты видел здесь Лоренцо Великолепного или ещё кого-нибудь из Медичи?

   — Нет.

   — Ну, вот тебе и ответ.

Никколо метнулся к Леонардо и встрял в разговор:

   — Пойдём же, пойдём, ты пропустишь всё!

Симонетта на миг повернулась к ним и едва заметно кивнула Сандро, а потом вновь устремила всё своё внимание на человека по имени Куан Инь-ци. Сандро, Леонардо и Никколо, перейдя зал, встали рядом с Симонеттой.

Куан Инь-ци был высок и хорошо сложен, но узкий чувственный рот и раскосые, широко поставленные глаза придавали его лицу холодное и высокомерное выражение. Зарубцевавшийся шрам сбегал слезой из уголка левого глаза, исчезая в путанице густой, безупречно чистой бороды.

   — Могу я одолжить заколку или булавку у одной из прекрасных и высокочтимых дам? — спросил он. Он говорил на тосканском диалекте без ошибок, но слишком ровно и монотонно.

Симонетта плавно прошла сквозь толпу и протянула восточному чародею золотую булавку, которой был сколот её mantello — плащ.

   — Вот, Куан, это подойдёт?

   — Очень хорошо, мадонна Веспуччи, — сказал он, с поклоном принимая булавку. А потом поднял красный мешочек со стопки толстых, переплетённых в кожу книг, которые лежали перед ним на столе. Это были «De Arithmetica» Боэция, «Res Rustica»[50] Варра, «О восьми частях речи» Доната, «De Ponderibus»[51] Эвклида, одна из Орозиевых «Семи историй против язычников», тоненькая книжка анонимного автора с загадочным заглавием «Тайна Золотого Цветка» и богато украшенная, вся в драгоценных камнях, Библия, недавно переведённая с латыни на народный язык.

Теперь Леонардо было более чем интересно. Он читал все эти книги, кроме Орозия и той, анонимной, — она его заинтриговала. Ему захотелось вникнуть в книжку, извлечь из неё «тайну», в честь которой она была названа — но для этого нужно было дождаться, пока этот человек не закончит свой фокус.

Куан Инь-ци пододвинул Симонетте Библию.

   — Не окажет ли мне мадонна честь, выбрав страницу?

   — Вы хотите что-либо определённое?

   — Нет, мадонна, подойдёт любая страница. Просто закройте глаза и наугад выберите страницу и строку... но сначала мне надо на время ослепнуть. — И, натянув на голову плотный мешочек, который до того прикрывал книги, он повернулся спиной к Симонетте. — Пожалуйста, не обижайтесь, мадонна. А теперь... прошу вас, выбирайте страницу.

Симонетта раскрыла книгу, зажмурилась и принялась листать тяжёлые пергаментные страницы.

   — Здесь, — сказала она наконец, открывая глаза, и все зааплодировали, будто она разрешила сложнейшую загадку.

   — Будьте добры назвать страницу и строку, с которой начинается избранное вами, — попросил Куан Инь-ци, а потом добавил мягкой скороговоркой, как любой западный престидижитатор: — Должен сказать всем вам, кто выказывает ко мне такое терпение, что все книги, — кроме вот этого анонимного томика, принадлежащего мне, — были щедро одолжены нам великим мастером Тосканелли, которого знают и ценят далеко за пределами его родных земель, в местах, о коих, быть может, не знаете даже вы.

Покуда Куан говорил, Симонетта отсчитывала строчки.

   — Страница триста шестнадцать. Строчка... двадцать пятая, — сказала она наконец.

   — Выбор хорош, любезная дама, — сказал Куан. — Вот что там сказано, слово в слово: «Или ты не слыхал? Давным-давно сотворил я сие. В незапамятные времена я облёк сие в форму. Ныне претворил я сие в жизнь. Воистину, быть посему, и крепостям сим обратиться в безжизненные руины. Оттого были их жители слабы, напуганы и смятенны...» Надо ли мне продолжать? — спросил он. — Я могу цитировать Священное Писание, пока мой голос не сядет. — С этими словами он обернулся, и все захлопали, громко им восторгаясь. — Ещё рано, мои добрые друзья, — сказал Куан. — Мы ещё не закончили. — И, подав Симонетте её собственную булавку, он попросил её выбрать слово и вколоть в него остриё.