Из иллюминатора самолета автор видит только газовые факелы. «Не хочется вас огорчать, — умозаключает мыслитель, — но наша Родина — по преимуществу — пустое место. Это территория, а не страна. Очень большая территория, за каким-то хером прирезанная по неосторожности к Московскому княжеству» (Шендерович В. Пустое место России. — New Times. 2009. № 43). Ничего удивительного, что русский либерал не понимает, как могла Москва присоединить Сибирь, не спросясь у Токио и госдепартамента США. Если русские националисты горюют, что нынешняя Россия не может полноценно подраться с США, то многие из либералов уверены, что беда России началась с территориальной экспансии, которая привела к созданию имперской вертикали. Так, известный публицист В. Новодворская открыла главную причину бед России, а заодно в одном предложении переписала мировую историю: «Бесконечная равнина, открытый для экспансии Восток вплоть до Тихого океана дали возможность не холить и не лелеять свой кусочек земли, как Великобритания, Франция или Голландия, а уходить поднимать очередную целину, выработав философию не хозяина, а безответственного квартиросъемщика…» (Новодворская В. Замкнутый круг российской истории». — New Times. 2013. № 41).

Нашим интеллектуалам бесполезно задавать вопрос: почему сколачивание империй не помешало формированию демократии в Англии и Франции, а создание колониальной системы от Америки до Индонезии — Нидерландам (а равно Бельгии с Конго, Дании с Гренландией, Исландией и американской Вест-Индией)? И почему США не ограничились 13 штатами, а в ходе территориальной экспансии присоединили земли, на которых привольно раскинулось еще 37 штатов? Только в отличие от сурового климата Сибири американским колонистов пришлось намного легче. Как и то, почему умный, судя по творчеству, либерал из своего иллюминатора не увидел такие промышленные и научные центры, как Новосибирск, Красноярск, Томск, Омск? Ответ прост: такова идеология российского либерализма. Именно из-за идеологии в свое время умные, вроде бы, ком- бюрократы и либералы, не смогли узреть тот путь, что увидел прагматик Дэн Сяопин. И они предпочли уничтожить «во имя свободы» государство непонятно (выражаясь литературным языком Шендеровича), на какой хер созданное. И во многом поэтому сохраняется угроза реального превращения России в «пустое место». Ведь миллионные города в некогда «пустой» Сибири появились благодаря энергии и экспансии русских. А наши либералы — антиэкспансионисты. Предел их мечтаний — приход иностранного капитала, который обустроит страну, наподобие офисов, в которых они пребывают. Поэтому российские либералы не способны понять, почему внедряя учреждения и законы «как там», получаем функционирование — «как здесь».

Подходя к западному опыту догматически, они не дают себе труда уяснить, как исторически формировались тамошние институты, и за счет каких факторов Запад совершил переход к демократии. Либералам кажется, что рынок с его институтами (банки, биржи, частная собственность, обеспеченная законом) в сочетании с конкуренцией и свободой торговли — достаточное основание для успеха. Не ясно только, почему использование этих рычагов не дало тех же результатов в Латинской Америке и Восточной Европе? Как не понятно, отчего вдруг вековые застойные общества тихоокеанской Азии пережили бурный экономический подъем? Каким образом государства, до того не имевшие научных традиций, превратились в мощные центры технических инноваций? Неужели лишь потому, что переняли внешние формы западной цивилизации? Так и Африка их переняла…

Одно из распространенных сетований наших либералов — это плохое «произрастание» гражданского общества и всевластие бюрократии в современной России. Они не могут (или не хотят) понять, что насаждение потребительско-паразитарного капитализма противоречит принципам становления гражданского общества. Дилемма такова: либо компрадорский капитализм, и тогда необходимо подавлять структуры гражданского общества, ибо граждане в нормально организованном обществе не позволят существовать такому бизнесу, либо классический капитализм, развивающийся за счет создания новых производительных сил. В России же получился «периферийный капитализм» — зависимый от основных финансово-экономических и идеологических центров Запада, да еще с перспективой роста влияния исламского и китайского факторов на внутреннюю жизнь отдельных регионов страны. И в этом раскладе наши либералы занимают сомнительную позицию капитулянтов.

Так, в январе 2014 года отмечался юбилей полного снятия блокады Ленинграда. Главный рупор либералов на телевидении телеканал «Дождь» счел нужным провести опрос: «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сберечь сотни тысяч жизней?» Это вызвало возмущение и бойкот со стороны операторов кабельных сетей. Похоже, мало кто сомневался, что сами либералы сдали бы Ленинград, а равно и Москву. Злые языки утверждали, что в 1941 году они капитулировали бы сразу же после нападения Германии, чтобы создать зону свободной торговли немецким пивом. Такое отношение к российским либералам идет со времен Беловежского соглашения 1991 года, когда делегация России даже не пыталась поставить вопрос о возвращении Крыма или хотя бы Севастополя, за которого отдали жизнь сотни тысяч русских солдат и офицеров. Она даже согласились ограничить время пребывание российского Черноморского флота в Севастополе, тем самым согласившись с полной украинизацией города и базы. Нежелание и неумение нашими либералами отстаивать интересы России подтвердили и другие внешнеполитические события.

Исходя из деятельности современного либерализма, их установок в практической деятельности (то есть отсекая идеологическую софистику и политическую демагогию) можно вывести видовые «приметы» современного либерализма. Либералы — те:

• кто не понимает, что свободы можно использовать не только для созидания, но и разрушения;

• кто старается стереть границу между «информацией», «свободой слова» и пропагандой по разрушению устоев общества;

• кто не понимает, что интересы России могут не совпадать с интересами США и ЕС;

• кто считает повинным в неудачах их реформ народ, а не свою государственную импотентность;

• кто считает Российскую Федерацию имперским образованием со всеми вытекающими последствиями (империи обязательно распадаются);

• кто в первую очередь берет от Запада все худшее, потому что взять лучшее почему-то не получается.

Естественно, что такая ситуация отражается на поведении избирателей. Шараханья электората «в поисках счастья» ведут к тому, что либеральные партии могут стремительно вознестись вверх, чтобы затем потерпеть крах на следующих выборах и вскоре исчезнуть с политического горизонта. А демократических партий и политических организаций нет, потому что нет сложившегося гражданского общества, а есть общество, характерное для «восточного» социума — с олигархической верхушкой, компрадорской буржуазией, социально и экономически слабым, и в силу этого — политически немощным средним классом, и маргинализированными и политически индифферентными низами. Но если низы, как и полагается для стран «третьего мира», фактически смирились со своей судьбой, то средний класс (пусть и в виде полуфабриката) пребывает в поиске. И на такой тип социального поведения может повлиять самая малость, чтобы шарахнуться в любую сторону — от желания строить нормальную демократию до согласия на диктатуру «справедливого» вождя. Либералы теоретически в такой ситуации могут сыграть положительную роль, но как показывает практика, не находят адекватного для данной исторической ситуации ответа и проигрывают. Так было в 1917 году, затем во время «перестройки» и строительства олихархического капитализма, так получается и в наше время. Эпохи разные, но причины, обрекающие российский либерализм на поражение, общие. Прежде всего, российский либерализм не способен к творчеству, он способен лишь к копированию. Конечно, перенимать хорошее и прогрессивное — благо. Но копирование удается, если копиист понимает, какая среда для заимствованного необходима, а в какой образец вырождается в эрзац.