Выборы сохранились. Октавиан ежегодно проходил процедуру избрания на посты консула, высшего судьи, жреца и ряда других должностей. Точно так же сохранились выборы в другие органы власти. За одной деталью: исход выборов был предопределен и был чистой формальностью. Однако Рим еще около ста лет считался республикой.

Деградация никогда не бывает сразу всеохватывающей. Процесс идет постепенно, рождая контртенденцию. Как костер, перед тем как потухнуть, ярко вспыхивает, так и здоровые части общества, мобилизуясь перед опасностью, выдвигают личностей, вступающих в борьбу с заразой деградации. Эти личности не могут не быть талантливыми и активными, иначе энтропия быстро захватывает весь социум. Тут уж «победа или смерть». Если в обществе таких людей не находилось, те сходили с магистрального исторического пути практически без внутренней борьбы за свое энергетическое сохранение. Римский социум боролся за самого себя до последней возможности, что позволило продлить существование великого государства на столетия. Но ценой «победы» стал отказ от демократии. Она оказалась опасным из-за былого преимущества — выборов. Народом все чаще стали выбираться индивиды, не способные спасти римское государство, а наоборот, усугубляющие положение. Избиратели голосовали за тех, кто сулил существование за счет государственных социальных выплат («хлеба») и беззаботное времяпрепровождение («зрелищ»). (Цицерон заявлял, что никогда не было такого стечения народа, как на боях гладиаторов: «ни на народных собраниях, ни даже на какой-нибудь ученой ассамблее»). Однако избавиться от демократии, а значит, зависимости от охлоса, императорам долгое время не удавалось, и они продолжили политику «хлеба и зрелищ». Тем более что огромные владения Рима позволяли субсидировать римский плебс за счет завоеванных народов.

Рим I–II веков н. э. — это первое на планете общество потребления с паразитарным уклоном. Институт императоров был средством спасения положения. Но в условиях деградации римского общества естественным было появление императоров-деградантов. Тиберий, Нерон, Калигула и им подобные не препятствовали, а наоборот, способствовали процессам деградации. Противовесом власти императоров должен был являться Сенат. Однако среди сенаторов также росло число деградантов. Апофеозом их влияния стало согласие законодателей присвоить звание сенатора… коню Калигулы! Император Калигула торжественно ввел свою лошадь в высокое собрание.

Опыт античности показывает, чтобы избежать деградации от «сытости», необходимо поддерживать определенный уровень пассионарности — высокий жизненный тонус социума. Но как этого достичь? Призывами к благоразумию? Пытались сотни раз. Напрасны были подобные взывания, люди продолжали идти по новой стезе. Прибегали и к другим мерам, в том числе радикальным.

Они предпринимались в разных типах общества по-разному. При тоталитарном строе меры были пожестче. Пример тому жизнь в Спарте.

По свидетельству Плутарха, Ликург стремился вытравить из сердец граждан Спарты «пустую бабью ревность» и ради этого предоставил возможность «сообща заводить детей людям достойным». «Ведь Ликург, — писал Плутарх, — впервые признал, что дети принадлежат не их отцам, но всему государству, и именно поэтому хотел, чтобы граждане рождались не от кого придется, а (только) от лучших родителей».

В Спарте главенствовала дисциплина и военная выучка. Чтобы другие дела не отвлекали мужчин, им запрещался земледельческий и ремесленный труд, который был возложен на рабов. Таким образом, Спарта могла сохранить себя от деградации достаточно распространенным в традиционном обществе способом — не развиваться, удерживая свои производительные силы и жизненный уровень общины на низком уровне.

Было бы неверно думать, что спартанская социально-политическая система представляла собой некое абсолютно инородное тело в мире греческих полисов. Скорее напротив, в своей основе это государство было воплощением неких глубинных тенденций, заложенных в самой природе греческого полиса. В Спарте эти тенденции были доведены до своего крайнего выражения. Борьба с роскошью и иными житейскими излишествами велась и в Афинах, и в других городах-государствах Эллады. Продолжавшаяся на протяжении жизни нескольких поколений обработка общественного сознания в духе идеалов равенства приносила свои плоды. Историки отмечают, что греки классической эпохи, современники Перикла и Демосфена, то есть V–IV веков до н. э., в целом были намного умереннее в быту, чем даже их предки, жившие в VII веке до н. э., захватившие у прежних хозяев земли Греции. «Они строже одевались, не носили длинных льняных хитонов, украшенных пестрыми узорами, которые были в моде в архаическую эпоху. Греки-мужчины отказались от золотых украшений, не отпускали длинных волос и не заплетали их в косы, как это делали щеголи былых времен. Прекратилось безумное расточительство на похоронах. Слишком роскошная домашняя утварь, мебель, разукрашенная золотом и слоновой костью, ковры, художественные росписи на стенах воспринимались как проявления высокомерия и зазнайства. Людей, чересчур преданных роскоши и заботившихся о своем домашнем комфорте, общественное мнение решительно осуждало, сравнивая их с изнеженными восточными варварами: лидийцами, фригийцами, персами и др. Жилища афинян эпохи Перикла… отличались чрезвычайной скромностью и, главное, были страшно однообразны. Никто не пытался превзойти соседей в красоте отделки стен, дверей или наличников на окнах. Напротив, каждый старался ничем не выделяться среди прочих граждан, опасаясь опять-таки обвинений в чрезмерной гордыне» (Андреев Ю. В. Цена свободы. — Спб.: Алетейя, 1998. С. 151).

То есть, архитекторы эллинского социума осознавали вред роскоши для этноэнергетики и старались предохранить ее от коррозийного воздействия расслабляющих излишеств.

«Судя по всему, греки довольно рано осознали, какая страшная опасность таится в чрезмерной роскоши и тесно связанной с ней изнеженности, и в большинстве своем сумели вовремя остановиться, отказавшись от безумной погони за все новыми и новыми наслаждениями. Грозным предупреждением для них всех стала горестная судьба Лидийского царства — ближайшего восточного соседа греческих полисов Малой Азии. Последний из царей Лидии Крез, прославившийся своими несметными богатствами и неимоверной роскошью, царившей при его дворе, был наголову разбит персами около 546 г. до н. э., попал в плен и едва не лишился жизни. Вскоре та же участь постигла и греческие (ионийские) города в прибрежной части Малой Азии, население которых было в наибольшей степени затронуто влиянием азиатских нравов и обычаев… На другом полюсе той же геополитической системы пример Спарты, в это же самое время установившей свое господство над большей частью Пелопоннеса, казалось бы, неопровержимо доказывал преимущества прямо противоположного пути, ведущего к освященному авторитетом закона аскетизму и добровольному отказу чуть ли не от всех мирских радостей. Обаяние спартанской модели общественного развития было столь велико, что и многие другие греческие государства пытались, двигаясь в этом же направлении, хотя бы ограничить, если не совсем прекратить с помощью законодательных мер губительное влияние роскоши на психологию граждан полиса. Идеалы гражданского равенства, дисциплины и единомыслия одержали верх над аристократической распущенностью и своеволием, в том числе и в чисто бытовой сфере» (Андреев Ю. В. Цена свободы. Спб.: Алетейя, 1998. С. 209).

Эти меры помогали достаточно долго — несколько веков.

Философ Платон в своих проектах идеального государства также считал, что аскетическая простота жизни была необходимым условием сохранения у греков силы духа. Однако со временем прежний аскетизм стал невозможен как в Греции, так и в Риме. Император Октавиан Август попытался бороться с роскошью и прочими излишествами, борьба закончилась полным поражением. Процесс продолжил набирать обороты.