Когда глупость возводится в принцип — это верный признак кризиса управленческой системы. Суть кризиса заключалась в том, что развивающаяся социальная система стремилась к логической упорядоченности своих элементов, а идеалы уравнительного социума должны были или восторжествовать (что означало замораживание товарно-денежных отношений и сохранение тотального дефицита, а значит, жесткой диктатуры бюрократии, как в КНДР), или отказываться от «классического» социализма.

Партноменклатура еще звала народ к строительству коммунизма, но сама уже не верила в эту перспективу. При Брежневе двоемыслие стало нормой. После гибели социализма косяком пошли воспоминания, где выяснилось, что дети элиты в большинстве своем были настроены антисоветски. Хотя пропаганда призывала верить в коммунизм, но некоторые из них предпочитали бежать на Запад, как, например, дочь Сталина Светлана и сын члена Политбюро ЦК КПСС Кириленко. Сын генерального секретаря КПСС Сергей Хрущев, принял американское гражданство, правда, уже в 1990-е годы, но все равно шаг показательный. И хотя партийная бюрократия теоретически стояла за отмирание товарно-денежных отношений, но со все большей силой тянулась к материальным благам и солидным доходам. В такой атмосфере шло вызревание вопроса о путях демонтажа социализма. Показательно, что многие бывшие первые секретари ЦК партии (в Литве, Закавказье, Средней Азии), а также секретарь по идеологии ЦК Украины, после распада СССР стали президентами капиталистических государств. Простота метаморфозы свидетельствовала о том, что процессы перерождения шли давно и привели к закономерному концу. Но дело не столько в том, что люди поменяли свои убеждения, а как это было сделано.

Смену идеологических убеждений понять можно (все-таки критерием истины является практика, а не тексты классиков марксизма), но не то, как они поступили с экономикой и государством. В КНР тоже произошел идеологический поворот, и Дэн Сяопин получил карт-бланш на проведение рыночных реформ. Но это не стало причиной крушения государства и экономики. КНР обрела нормальную капиталистическую систему, и страна качественно усилились. Это означает, что, в отличие от СССР, в Китае, несмотря на все катаклизмы маоизма, не было процессов деградации элиты.

Создание условий для появления деградантов начинается с накопления в государстве некачества.

Некачество — это все то, что не способствует развитию общества, его социального здоровья. В СССР накопление некачества наиболее явно связано с периодом правления Л. И. Брежнева. Все негативное, что досталось от прежних правителей, получило нарастающе разрушительный характер. Это пороки хозяйственной системы, всевластие комбюрократии, подмявшей конституционные органы власти (Советы, суд, профсоюзы). Это назойливая пропаганда, все более ориентированная на «дураков». Это разорительная гонка вооружения и неэкономическая интернациональная помощь десяткам государств. В итоге, бремя лидерства для Советского Союза стало неподъемной ношей. Сырьевой характер экспорта и растущая зависимость от импорта сельхозпродукции завершали безрадостную картину. Объективно выхода было два: либо изменить политическую и экономическую систему с прагматических позиций (в то время это означало

переход к политике конвергенции — сочетание сильных сторон социализма и рыночных регуляторов), либо признание ошибочности коммунистического эксперимента и капитуляция перед Западом. Последний вариант считался нереалистичным даже в среде диссидентов. Однако руководство КПСС выбрало именно второй вариант, пойдя почти один в один по стопам Чехословакии образца 1968 года. Но если чехов на Западе ждали с распростертыми объятиями, то Россия, как оказалось, западными державами рассматривается как опасный конкурент даже в нынешнем усеченном варианте.

Можно предположить, что за решением сдаться стоял трезвый, взвешенный расчет: социализм в тупике, коммунизм — иллюзия, надо возвращаться в русло доказавшей свою жизнеспособность цивилизации. К такому решению в свое время пришли правящие классы Японии, Германии, Италии, Испании, пытавшиеся было строить «самобытные» политические режимы, а также комбюрократия КНР. За таким возвращением последовал расцвет этих стран, что доказывало правомерность данного исторического поворота. И только в СССР новый курс привел к полному краху и государства, и экономики с потерей большей части достигнутых передовых позиций в науке и культуре. Лишь ценой огромных усилий удалось остановить цепную реакцию распада и отстоять целостность России (надолго ли?). Очевидно: что-то было сделано не так и не то. Представляется, что колоссальная разница между странами, обратившимися к опыту западной цивилизации, и СССР объясняется в первую очередь тем, что в отличие от Советского Союза, правящий класс Японии, Южной Кореи, Тайваня, Китая, европейских государств не был затронут ржавчиной деградации. Наоборот, несмотря на тяжелое положения своих стран правящие элиты имели солидный запас «пассионарных» сил, тогда как комбюрократия СССР вошла в стадию угасания своей энергии.

Октябрьская революция 1917 года была революцией маргиналов, чтобы те, кто был ничем, могли стать всем. Такой передел не мог не быть кровавым и социально разрушительным. Через несколько десятилетий все устоялось, и в 60-е годы, казалось, тон в духовной жизни стали задавать те, кто вырос в новое время, не отягощенных злом социальной зависти и «идейных» междоусобиц. Движущей социальной энергией стала не классовая ненависть, а сугубо позитивный заряд. Это особенно четко проявилось во взлете культуры, особенно кино и театра. Однако позитив 60-х был недолговечным и уже в 70-е годы сменился деградационным трендом, завершившимся знаменитой «перестройкой».

М. С. Горбачева хвалят: «Он дал свободу!» Да, но какую? Свободу ходить по минному полю и бросаться в воду, не зная броду? Дэн Сяопин в это же время двигался вперед с истинно государственной мудростью. Он шаг за шагом обезвреживал «мины» под зданием государственности. Общество сначала шло, а побежало, когда это стало безопасно. Советское же,

наоборот, побежало сразу и тут же споткнувшись, полетело головой вниз, переломав себе кости. В чем состоит качественная разница обоих подходов — немалая часть нашего интеллектуального сообщества понять не может до сих пор (характерен, например, ответ Б. Немцова, одного из политиков ельцинской поры, на обвинение в плохо проведенных реформах: «Мы — не китайцы»!). Это также видно из спора о том, явился ли распад Советского Союза закономерным или рукотворным явлением?

Раз это событие произошло, то естественно его отнести к разряду закономерных, ибо следствие имеет причину, а значит, объективную связь. В этом случае распад Китая после свержения Цинской династии (1911 г.) был закономерен. Но в 1949 году коммунисты во главе с Мао Цзэдуном объединили Китай. И это событие также надо отнести к закономерному процессу. В 1989 году волнения молодежи в Пекине едва не опрокинули

режим, что было бы закономерно — аналогичные процессы шли во многих других социалистических государствах. Однако развала власти не произошло и государство, в отличие от рассыпавшихся СССР, Чехословакии и Югославии, устояло. Более того, КНР совершила мощный рывок в рамках старой идеологии и политического режима. И раз нынешний Китай состоялся как сильная, перспективная, уверенно смотрящая в будущее держава, то логично это также отнести к объективному ходу вещей. Получается, нечто по Гегелю: все действительное разумно, все разумное — действительно.

Или в этой череде «объективности» кроется какой-то подвох?

Прежде всего видно, что История (все равно, что понимать под ней — социально-экономические процессы или волю Мирового Духа) не любит однозначности. Существуют разные варианты выбора судьбы страны, и все они вполне «объективны». Это видно хотя бы по таким наглядным примерам, как Северная и Южная Корея, Восточная и Западная Германия (ГДР и ФРГ). «Объективность» же проявляет себя через субъективные действия людей, а применительно к государству — политику правящего класса. Поэтому, если императорский Китай потерпел в 1911 году крушение, как итог политики предыдущих десятилетий, то соседняя и находившаяся на одном уровне развития императорская Япония, наоборот интенсивно развивалась. Оказывается, оба варианта — крушения или рывка вперед — объективно реализуемы через субъективные действия, что подтверждается историей многих государств.