Движение хиппи, в сущности, стало реакция «сытой» молодежи на необходимость много работать и добиваться благополучия в жизни. Альтернативу они увидели в создании раблезианской культуры игры и свободы анархизма. Впервые такой стиль поведения описан в романе Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» в главе о Телемской обители. То была свобода от семьи, от государства, от традиций, то есть от «власти старших», от власти денег и материального достатка, от необходимости работать, наконец. Карнавал жизни с цветами, абсолютным пацифизмом, свободой секса— стал идеалом жизни, как праздника. Раньше «карнавальную жизнь» позволяла себе только «золотая молодежь» — отпрыски богатых родителей, правда, безо всякой идеологии. Теперь же этот образ жизни могли себе позволить многие. К счастью для западного общества, карнавал, как и полагается, закончился достаточно быстро, и «дети», пошалив вдоволь, как и полагается детям, вернулись в дома родителей, работать и наследовать их дело. Но вопрос «как быть государству и кем быть в сытом обществе?» остался.

«Природа создает матерей, но обществу приходится создавать отцов», — метко заметил американский экономист Л. Туроу. Социологи утверждают: деторождение определяется ценностной ориентацией личности, а она — доминантами в культуре. В XX веке в развитых странах сформировалась антисемейная, антидетородная культура, то есть по факту энтропийная субкультура этнической деградации. Объективной причиной этого стало отмирание «семейной экономики». Прежнее полунатуральное ведение хозяйство требовало вовлечение в трудовой процесс практически всех членов семьи. Дети помогали взрослым, старики смотрели за маленькими. Все были зависимы друг от друга. Причем дети были своеобразным пенсионным фондом. Именно они, вступив во взрослую жизнь, обеспечивали существование стариков. Современная «стоимостная экономика» ориентирована на личное материальное преуспевание, сделав людей независимыми (жены от мужа, стариков, получающих пенсию — от детей). Иметь большое число детей стало невыгодным. В рыночной экономике необходимо снижать издержки как условие увеличения дохода. Дети с их повышенными материальными запросами, большими расходами на образование, стали относиться к «издержкам».

Дороговизна детей определяется, в частности, таким фактором, как необходимость дать высшее образование независимо от их способностей, а обучение ныне дорогое удовольствие. Другой фактор — растущая материальная независимость женщин, что освобождает их от необходимости держаться за семью. Спрос рождает предложение, и в ответ на эти тенденции произошла смена культурных ориентиров: свободы взяли верх над прежними ценностями, которые были объявлены устаревшими. Культура постмодерна создает новую мораль по принципу: никто никому ничего не должен. Это путь к обрыву. Будущее развитых стран более чем туманно. Падение рождаемости в развитых странах ведет к таким опасным вещам, как старение и сокращение населения.

Если судить по древнему Риму и Греции, где подобные негативные процессы прошли до самого конца, то существует некий порог «сытости», перейдя который развитая цивилизация вступает в полосу демографической деградации. Население начинает стареть и быстро сокращаться. Римлянам хватило воинов, чтобы покорить Средиземноморье и западную часть Европы. Но когда государство стало зажиточным, то нежелание мужчин брать на себя тяготы и риски военной службы привели к необходимости вербовать наемников из окрестных «варварских» народов. Затем начало уменьшаться население (дети стали обузой). После чего богатые, но слабозаселенные провинции спровоцировали массовое переселение германских, славянских и прочих племен на земли Римской империи. На территориях нынешней Франции, Испании, северной Италии, Сербии уже некому было защититься от вторжения.

То же самое произошло с Византией в конце X века. Ворвавшиеся после разгрома наемной армии византийского императора в Малую Азию тюркские племена обнаружили слабо заселенную местность. Поэтому вместо обычного грабежа и отхода назад, они остались там. Противодействовать было некому, и постепенно, за несколько веков, пришельцы сменили коренное население.

Ситуация с современным западным обществом подтверждает тенденцию прежних времен. Когда число желающих работать становится все меньше, а получать «хлеба и зрелищ» все больше, то растущая разница покрывается ввозом иностранных рабочих. Так было в древнем Риме, так ныне происходит в Западной Европе и России. Гастербайтеры очень удобны. Миллионы аборигенов могут ничем толковым не заниматься, числясь офисными работниками, охранниками, и безработными на пособии — за них работают гости. Одновременно рождаемость опускается ниже порога простого воспроизводства населения, и тогда начинается замещение коренного населения пришлым. Ныне в большинстве развитых стран население если и растет, то за счет иммигрантов-бедняков.

Демографический взрыв южных этносов, повлекший за собой очередное в мировой истории переселение народов, стал детонатором нового витка экспансии, поставивший в XXI веке под угрозу стабильность Европы и Северной Америки. Политики, ученые, публицисты, обсуждая проблему миграции, в своей массе не различают два качественных процесса — иммиграцию и колонизацию.

Под иммиграцией обычно понимается расселение новоприбывших среди коренного населения с принятием их образа жизни. Колонизация — это создание замкнутого и стремящегося к расширению ареала, противостоящего коренному населению. После чего начинается борьба за доминирование.

По инерции считается, что в наше время только европейцы способны на колонизацию, но не народы Африки, Латинской Америки и Ближнего Востока. Это заблуждение. Миграция не опасна, но в Европе и США идут процессы именно колонизации пришельцами. Только она находится на начальном этапе, как это было у европейцев XVII–XVIII веков. Потенциально же нынешние «мигранты» — будущие хозяева этих территорий, поэтому межэтнической борьбы в ходе этнической экспансии за гегемонию не избежать. Иммиграция шла (и идет) под лозунгом: «нам без них не обойтись». При этом упускается из виду возможность появления в будущем ситуации, когда пришельцам не станут нужны аборигены.

Необходимо иметь в виду, что существует своеобразный закон демографической экспансии. Существование Человека издавна было связано с кормящим его ареалом. Объем добываемой на данной территории пищи регулировал численность населения. Если племя (народ) получали возможность выйти за пределы «резервации», то тем самым данный этнос получал возможность существенно увеличить свою численность, как за счет собственного деторождения, так ассимиляции представителей других этносов. По такому принципу росла численность русской нации, народа Соединенных Штатов. Англия сумела заселить целые континенты (Австралию, северную часть Америки). Племена тюрков смогли за несколько столетий колонизировать и ассимилировать огромные пространства Азии, а племена арабов — Ближний Восток и Северную Африку.

С прекращением территориальной экспансии рост численности данного этноса затормаживается, а при определенных обстоятельствах (урбанизации, возникновения фактора «цивилизационной сытости») начинается обратный процесс сокращения его численности. На этом пути ныне оказались многие народы Европы. И чем больше они стягиваются в свои традиционные ареалы, тем быстрее идет их сокращение. Это хорошо видно по численности русских. Еще недавно их хватало, чтобы переселяться в другие районы СССР, и доля русских в союзных республиках была достаточно велика (в Казахстане, например, около 50 процентов). В 1990-е годы начался отток славянского населения из Средней Азии и Закавказья. Однако это не привело к увеличению численности русских в собственно России. Получился конфуз: освобождение русского народа стало перестать в освобождение России от русского народа. Впрочем, не произошло увеличения числа французов во Франции после эвакуации из Алжира, Индокитая и других бывших колоний. Наоборот, демографический спад продолжился, а следом в метрополию устремились миллионы бывших «угнетенных», грозя в недалеком историческом будущем кардинально изменить этническую ситуацию в Западной Европе и России.