В обществе потребления после завершения этапа высокоразвитой демократии и сползания его в тотальный либерализм наступает «не конец истории», как предрекали оптимисты, а конец самой демократии с возвращением к традиционному типу социума, в качестве единственной спасительной меры. Ход такого сценария будет зависеть от того, с какой скоростью будет формироваться разложенческая антисистема.

Хотя Россия уже не относится к развитым государствам, а тем более к зрелым демократиям (и из-за набравших скорость деградационных про- цессов, таковой уже не будет), она «успешно» импортировала ряд проблем подобного рода, но придав им свою специфику. Все ныне развитые государства начинали с создания сильной экономики, а потом уже естественным путем рождалось «общество потребления». В России поступили наоборот: в период колоссального экономического спада 1990-х гг. началось формирование зрелых механизмов потребительства, и только теперь ставится задача создания экономики соответствующей высоким стандартам общества потребления. Нигде в мире такая задача не решалась, так что стране предстоит реализовывать очередной «самобытный» эксперимент. Он осложняется тем обстоятельством, что «общество потребления» объективно препятствует качественному развитию национальной экономики. В ней за счет роста доходов, оторванных от производительности труда, необоснованно удорожаются товары и услуги, что губительно сказывается на экспорте товаров с высокой добавленной стоимостью, зато стимулируется замещающий местное производство импорт. Кроме того, в таком социуме неизбежно растет число лиц, которые не только не являются частью национального энерговоспроизводства, но наоборот, понижают его уровень. Гумилев эту группу называл субпассионарии, мы — деградантами. Но как бы их ни называть, они — творцы антисистемы.

Для деграданта потребление всегда стоит на первом месте, далеко оттесняя производство. Такой крен возникает, когда в обществе гедонизм выходит из тени и становится характерным не для отдельных узких групп — «бомонда», «золотой молодежи» и пр., а для широких слоев общества. А тут еще подоспела теория «постиндустриального общества», где первенство отдается «услугам», а реальный сектор отодвигается на периферию.

У евроатлантического сообщества возникла угроза потерять историческую инициативу. 500 лет мир был «европоцентричным», то есть основные цивилизационные достижения поступали оттуда. Они же определяли динамику истории. В XXI веке ситуация может кардинально измениться. Сил начинает не хватать. США еще могут послать войска за тысячи километров, но не в состоянии перекрыть поток нелегальной иммиграции на мексиканской границе.

Чем больше развитые государства втягивают другие страны и народы в мировое развитие (то, что называется процессом глобализации), тем неустойчивее становится миропорядок. До второй половины XX века Африка за исключением Египта (да и то в очень скромных размерах) никогда не участвовала в мировой политике. До плавания Колумба никто в остальном мире не слышал об американских государствах, и они себя за пределами своих регионов ничем не проявляли. До прибытия кораблей европейцев в Японию и Китай с требованием открыть порты для торговли, эти страны и не помышляли об участии в делах мира. Индийские княжества «мирно» конфликтовали между собой, не интересуясь внешним миром, пока англичане ни объединили Индию в единое государство. По мере расширения своего влияния европейские державы расширяли и пространство своих военных конфликтов. Семилетняя война 1756–1763 годов фактически стала первой мировой войной, ибо военные действия между ее участниками велись в Индии и Северной Америке. И так пока большая часть планеты ни была втянута в разборки между тремя-четырьмя европейскими державами. Если процессы деградации в Западной Европе и России остановить не удастся, то, судя по практике древних Рима, Греции, Византии, цивилизационный откат неизбежен. Новые хозяева Европы, пришедшие из Африки и Ближнего Востока, вряд ли сумеют перенять в полном объеме технологические и культурные достижения европейцев. Это значит где-то со второй половины XXI века мир из европоцентричным станет азияцентричным, где доминировать будут былые политические «окраины» и колонии европейских держав (Китай, Япония, Индия), подобно тому, как взлетела бывшая периферия античного мира Англия и Франция (Галлия) или бывшая колония Англии в Северной Америке. Тогда надежды на дальнейший прогресс окажутся связаны с новыми центрами силы. Либо старые лидеры должны приложить колоссальные усилия, чтобы остановить свое скольжение в пучину деградации.

Рассуждая о России, нужно анализировать не только источники ее силы, но и источники ее слабости. В том числе, ни начали ли в наше время последние превалировать над первыми? О советской системе пишут много справедливых нареканий, но, в то же время, она сумела создать вторую промышленную и научную державу мира. А на что способна нынешняя?..

При сравнивании современной России с Западом крайне редко задаются следующие вопросы:

• сходен ли тип российского капитализма с западным, «классическим»;

• сходна ли по типу и социальной структуре российская буржуазия с западной;

• есть ли в западных странах компрадорская буржуазия, и какова ее роль в России;

• какие социальные группы формируют внешнюю и внутреннюю политику России, а также идеологию и тип культуры;

• насколько велика роль бюрократической буржуазии в России и странах западной демократии?

Без ответа на эти вопросы нельзя понять российское общество и его отличия от классической западной демократии.

Даже простой анализ показывает, что Россия серьезно отличается от западного общества типом капитализмом и качественным составом буржуазии. В России слаба предпринимательская производственная буржуазия, но сильна торговая и торгово-посредническая, имеющая черты буржуазии компрадорской, то есть обслуживающей запросы иностранного капитала и даже интересы других государств в ущерб России.

В 2000-е годы в стране набрала силу и стала доминировать бюрократическая буржуазия (буржуазия, извлекающая предпринимательский доход из своего административного положения). Наконец, в России есть особая группа, которую можно обоснованно причислить к криминальной буржуазии. В итоге, образовывался особый симбиоз с высоким уровнем коррупции и чертами жизнедеятельности, типичными для «третьего мира» в ее латиноамериканском варианте. Поэтому сравнивать российское пост- социалистическое общество со странами развитой классической демократии не имеет особого смысла, разве что в качестве недосягаемого, но желанного образца. «Истинное» место России обозначено, можно сказать, официально — это группа БРИК (Бразилия, Индия и, попутно, уходящий вперед Китай). Никто объединять нас, например, с Южной Кореей или хотя бы с Францией не собирается. Так сказать, каждому свое.

БРИК — это группа развивающихся государств, имеющих статус региональных лидеров или претендующих на него. Но вернее было бы сказать, что Россия не вошла, а скатилась в эту группу. Это Индия и Бразилия, развиваясь, достигли некоего уровня. Россия же пришла к ним через деградацию.

Каковы причины столь неожиданной метаморфозы для некогда сверхдержавы, претендовавшей на мировое лидерство? Дискуссии идут уже не одно десятилетие и, несомненно, будут продолжаться с минимальными шансами на их благополучное завершение.

На наш взгляд, в основе феномена России лежит двухцивилизационная матрица, так называемая «азиатская» и «европейская» составляющие. У истоков «европейской» традиции стоит Иван III, «азиатской» (или «ордынской») — Иван IV. Получился кентавр. Согласовать такие качественно разные цивилизационные коды, понятно, удается с большим трудом, и страна постоянно балансирует между «двух стульев», время от времени пытаясь порвать с одной из ее частей. Если маятник склоняется в пользу «европейского» кода, начинается лихорадочная гонка за лидирующей группой. Когда верх берет «ордынская» матрица цивилизационного кода, социально-экономическая жизнь резко замедляется, начинается «застой».