Деградация формирует свои формы идеологии и культуры и, в итоге, свой образ жизни и мышления. В этом «социуме» большинство людей уже не хотят видеть очевидные, но неприятные для них вещи. А если жизнь заставляет взглянуть правде в глаза, то начинается имитация деятельности по исправлению негатива. Правда, до настоящей деградации, которая является оборотной стороной расцвета, надо еще дорасти. Можно Сказать, что это удел аристократии. Аристократов цивилизации, культуры, аристократов духа. Остальным деградация не грозит, ибо они на этом уровне благополучно пребывают изначально. Ситуация в духе анекдота: «Как вы попали в выгребную яму? — Я тут живу». То, что для одних является упадком — для других — норма, естественное условие существования. Так, деградация античного римского общества низвела его до уровня варварских племен. Те не имели науки, не строили дорог и общественных зданий, не имели литературы и живописи, так этого не стало и в римском обществе раннего средневековья. Но, в отличие от варваров, греки и римляне, прежде чем пасть, сумели подняться на вершины культуры.

Деградация — примета цивилизации. Причем, чем выше уровень ее развития, тем заметнее будут деградационные процессы. Поэтому явление деградации лучше всего изучать на материале античности. Там она явила себя наиболее полно и по школьному наглядно.

Как это происходило?

На территории Древней Греции в III–IV тыс. до н. э. возникло несколько культурных очагов, но развилась до уровня цивилизации лишь культура минойского Крита. Все остальные сошли с дистанции и исчезли почти бесследно. Археологические раскопки подтверждают эту тенденцию и в других районах Земли. Из множества усложняющихся социальных племенных и межплеменных систем развились считанные культуры. Их можно уподобить пробивающимся росткам на каменистой поверхности. Выжили цивилизации шумеров (район слияния рек Евфрата и Тигра), Египта (реки Нила), Индии (реки Инд), Китая (район реки Хуанхэ). Им удалось просуществовать многие столетия и потому оказать большое влияние на окрестные народы, оцивилизовывая их. А если бы не развились и они? Смогло ли человечество продвинуться по пути прогресса? Народы Африки, Австралии, значительной части Америки и ряда других регионов не сумели выйти за рамки бронзового века. Когда европейцы открыли Америку инки и ацтеки — самые развитые цивилизации континента — не знали железа, колеса, а их духовная культура не «открыла» философию и светскую литературу. На других континентах — Черной Африке и Австралии дело обстояло еще хуже. Тамошние культуры пребывали в доцивилизационном тупике, без малейшего намека на возможность прорыва на более высокий уровень развития. То, что люди сегодня летают на самолетах и пользуются компьютерами — следствие определенного благоприятного стечения обстоятельств. Но и развившиеся в древности цивилизационные очаги достаточно быстро достигали потолка, останавливались, а затем погибали под ударами внешних врагов или начинали деградировать. Ситуацию спасало то, что они успевали передать цивилизационную эстафету другим народам, и те вносили новое качество, выводя общемировую цивилизацию на уровень чуть выше предыдущего.

Гибель от внешних врагов — явление понятное. А почему возникал и как протекал процесс деградации?

Развитие происходит по определенным закономерностям, являясь следствием избытка этнической энергии, выраженной в территориальном и культурном экспансионизме. Деградация также имеет свои закономерности, преломляясь в специфических исторических и социальных обстоятельствах. Не претендуя на полноту и безукоризненную точность (эта проблема требует своего углубленного исследования), можно выделить наглядные модели цивилизационной и государственной деградации.

Есть теория, что римлян погубила роскошь и праздность. Если она верна, то эта закономерность будет правомерна и для нашего времени и нам грозят те же беды, что поразили античную цивилизацию. Однако, если мы начнем предостерегать современное общество против роскоши, праздности и паразитизма, то эти обвинения можно легко оспорить. Роскошь сопутствовала всем цивилизациям, но почему-то немало народов дожили с древности до наших дней. Обвинение в праздности тоже не проходит, — подавляющая часть людей работает. Сытость? Да, ежедневно в городах евро-атлантической цивилизации на свалку выбрасываются тысячи тонн продуктовых остатков, но римляне сошли с исторической сцены не из-за недоеденных кусков. Поэтому нередко теория праздности носит больше этико-публицистический (мол, в Африке дети голодают, а люди Севера бесятся от сытости и т. д.), чем научный характер и отвергается сторонниками «потребительского общества», как поверхностная. Однако они не правы.

Римский, а равно древнегреческий народы, погубила сытость, но сытость не физиологическая, а социальная. Именно социальная сытость ведет к социальной лености, и, как следствие, к падению этноэнергетики до уровня ниже поддержания существования народа.

Негативное влияние роскоши, праздности, а в итоге, социальной «сытости» на моральное состояние народа и его верхов в Риме было замечено сразу же, и с этими явлениями боролся цензор Катон, их клеймил поэт Ювенал, по их поводу сокрушался историк Тацит. С тех пор немало интеллектуалов отмечали опасность социальной лености для государства. В сущности, все они вели речь о понижении уровня этноэнергетики, не употребляя самого термина.

Проблема разрушения этноэнергетики начинается с негласного доминирования формулы: «Можем, но не хотим». Это первый этап упадка. Силы еще есть, материальных средств достаточно, однако хочется другого — «красивой жизни», покоя, то, что называется «почиванием на лаврах». (Тренерам хорошо известно такое состояние у спортсменов после обретение командой чемпионского титула.)

Однако психологическую усталость преодолеть сложно, но еще можно. Когда же общество вступает в этап «нет ни сил, ни желания», данное государство, а порой и этнос, обречены. А именно к этапу «можем, но не хотим» приближается западное общество (а российское вступило в него в 1990-е гг.). Поэтому так остры проблемы иммиграции, что, не взирая на безработицу, тяжело заполнить вакансии на «непрестижных» работах. Все меньше желающих служить в армии, и растет готовность передоверить «рекрутчину» иностранцам. К счастью, в западном и российском социумах пока сохраняется желание работать в науке, тяга к изобретательству и культурному творчеству. А ведь опыт древних Греции и Рима показывают — со временем угасает и этот интерес, после чего общество полностью попадает под власть процесса деградации.

Несмотря на справедливую критику «сытого общества», борьба с роскошью и гедонизмом, хотя и необходима, но не имеет особых шансов на успех. К прекраснодушным призывам жить экономнее мало кто прислушается из тех, у кого есть на это средства, а налог на роскошь поможет лишь госбюджету, но не искоренит саму роскошь. Причем парадоксально, но, как показывает опыт Рима, деньги от налога на роскошь могут идти на финансирование паразитарных же социальных программ для неимущих, а точнее, не желающих работать. Это означает, что процесс упадка будет продолжаться до какого-то логического конца — либо до свержения загнившей элиты, либо до разрушения государства и кардинального обновления структур общества, либо — худший вариант — до распада самого этноса и замещения его другими народами.

Свержение декадентского правящего класса может произойти через революцию, захват государства агрессорами или через вытеснение праздного класса социально активными силами (так буржуазия постепенно выдавила аристократию и дворянство). Но если деградирующий правящий класс сохраняет власть и свое деградирующее государство, то процесс распада уходит на «нижние этажи» общества, и начинается деградация народа. Путь от величия этноса до его упадка и поглощения пришельцами проделали античные греки, македоняне, римляне и византийцы.

Источником разложения правящего класса и примыкающих к нему групп населения является гедонизм, то есть подчинение личности и общества не только удовольствиям, возведенных в культ и ставших составной частью образа жизни, но и особый образ жизни и мышления, которое можно охарактеризовать как «паразитарный».