— Где небо, глупая? Где оно? Где ты видишь небо?! — Леха тыкал пальцем в маленькое окошечко из непрозрачных блоков, густо покрытых паутиной и пылью, да еще загороженное тремя рядами решеток. Зачем оно здесь сделано? Для сбора грязи. Во всех песнях поется, что через решетку видно небо. Так где же оно?..

— Да и погода сегодня нелетная, — продолжал глумиться надо мной Леха. — Аэропорт закрыт. — Он подошел к двери и показал на замок. — Разрешают только посадки, взлеты запрещены.

— Аэропорт у тебя какой-то неправильный: посадки разрешены, а взлеты запрещены.

— Жизнь неправильная — и аэропорт неправильный, — объяснил мне с видом знатока Леха.

В этот вечер мы с Вячеславом обошли весь дворец: дискотеку, бар, бильярдную. Разговаривали как давно и хорошо знакомые люди. Столько тем — всего не переговорить. Поднялись под купол дворца: там круговая лестница совершала полный оборот, и нужно было, взявшись за руки, в темноте пройти по кругу по часовой стрелке и загадать желание. Оно, по легенде, должно было непременно сбыться.

Вячеслав ухаживал за мной весь вечер, подарил букетик мимозы, запах которой символизирует весну и надежду. В общем, вечер удался, я ощущала себя желанной. Душа моя начала оттаивать, сердце — согреваться, в глазах зажглись огоньки, а улыбка перестала напоминать оскал. Я еще не понимала, какие отношения могут у нас сложиться, но что отношения будут, в этом я уже не сомневалась. Мне хотелось находиться рядом с ним, рассказывать о своих проблемах, не задумываясь, что в этот момент думает он. Он не перебивал меня. И самое важное, что я сделала в этот вечер, — рассказала все, о чем переживала, открыла ему свою душу. Я сама была удивлена, что столько времени все держала в себе. Боль, обида, предательство — эти отрицательные эмоции разъедали меня изнутри, уничтожали, не давали покоя. Я выплеснула все, что мешало мне жить. Хотя нельзя так себя вести женщине с мужчиной. Где тайна, загадка?.. Неправильно это. Но он ничего не сказал, не осудил, все выслушал внимательно.

Праздничный вечер подходил к концу, близился момент, когда дух князя Барятинского начинает обходить свои владения. Вячеслав привел меня к моему номеру. Я в растерянности заметалась у двери, он понял, что я не могу найти слов, чтобы пригласить его к себе, и спас положение:

— Девушка, вас в церковь навычет надо вести, а уже потом в постель приглашать.

— Силикончики? — спросил Леха, протягивая руку, чтобы дотронуться до моей груди, но я ударила его по протянутой руке, даже не успев понять, что происходит.

— Не дотрагивайся до меня! Я же тебя просила. — Я поправила свою грудь своеобразным движением: — Натурпродукт.

— Везет же некоторым. А тут? — Леха пытался нащупать свою грудь. — Нету. Ищи, ищи, должна быть. А зачем она мне? Хочу обмануть природу. Доктор, сейчас ведь всякие операции делают. Грудь мне не нужна, а вот там… — Леха оттянул резинку своих штанов. — Можно заказать… ма-а-а-ленький такой? — Он показал полпальца. — Грудь убрать и сделать из нее вот такусенький член?

— Леха, Минздрав предупреждает: из твоей груди очень маленький получится.

— Ты видела скульптуру Бибеско? Там бюст женщины издалека напоминает фаллос. Умеют же люди сделать. Освободимся, тогда ты мне поможешь по своим каналам спеца найти, кто в этом деле сечет. Это мечта моя.

— Мечтать не вредно.

Леха опять почесал себя у основания ноги.

— Что, чешется? Значит, растет.

— Доктор, вы что, и вправду думаете, что само вырастет?

— Вырастет.

— А что, может, поливать, чтобы быстрее росло? — Леха снова оттянул резинку штанов и вылил туда остатки воды из алюминиевой кружки.

— Только не кипятком, — сказала я.

Леха залился смехом.

— А я вот хочу разрез глаз поменять, хочу такие, как у тебя. — Я растянула уголки глаз руками, получилась японская куколка. — Засмеялся, глазки закатились, и ничего не видно, — подшучивала я в отместку.

— Это я-то ничего не вижу?! — возмутился Леха. — Я своими маленькими глазами вижу больше, чем ты своими огромными. В тюрьме знаешь как все надо видеть!.. Один глаз спит, а другой глаз бдит.

Эта фраза была из категории ценных советов. Я прощала Лехе всю его болтовню. Он учил меня науке выживания, и многие из его советов пригодились мне потом.

— Слушай меня внимательно. Менты прессовать будут. Они ко мне уже подваливали по твоему вопросу. Пощекочи, мол, нервы. Фифа разукрашенная — мозоль на их внутреннем органе. Страшно мне тебя тут одну оставлять. Слушай и смотри. Не расслабляйся ни на секунду. От них всего можно ожидать. Путевая ты, жалко мне тебя. Пройдутся они по чистой душе твоей кирзовыми сапогами. Держись.

Леха объяснил мне, что это цветочки, изолятор временного содержания, ИВС.

— А будут еще тюрьма и зона. Будут этапы. Будут разные люди. Будь готова ко всему, дело заказное. Сгноят и не спросят, как звали.

За дверью послышался шум: людей выводили из камер во двор к автозаку. Этап на тюрьму. Леха стал собирать свой баул с вещами: фуфайка, свитер, брюки, пара мужских трусов и книга. Это было все его имущество. Скромно. Но этот человек обладал такой тонкой душевной организацией, таким юмором, таким оригинальным складом ума, такой добротой и жизнелюбием, что ему позавидовал бы иной владелец яхт, заводов и фирм. Для того чтобы радоваться жизни, не нужен чемодан с деньгами. Нужно просто любить жизнь, радоваться мелочам. Никогда не бывает так плохо, чтобы не стало еще хуже.

— Самое главное — не падай духом, — сказал мне на прощание Леха. — Доктор, не мне тебя учить медицине: падая духом, можно очень сильно ушибиться.

Мы обнялись на прощание как родные. Истинный джентльмен Леха поцеловал мне руку.

Как благодарна я тебе, Леха, за то, что ты научил меня видеть смысл в простых вещах. И жизнь, по своей сути, есть сумма неприятностей, дающая ощущение радости бытия. Нужно просто не переставать радоваться и благодарить.

Леху увезли на этап. Я еще не знала в то время, что такое этап. Леха так восторженно и легко рассказывал обо всем, все казалось простым и романтичным. Я верила ему.

Когда за Лехой захлопнулась дверь и я осталась в страшной камере одна, только тогда ощутила по-настоящему, где нахожусь. Одна в четырех стенах. Мне стало страшно. У меня никогда не было приступов клаустрофобии, но сейчас я ощутила что-то подобное. По спине побежали мурашки, меня зазнобило, как при высокой температуре. Стояла весна, на улице было достаточно тепло, и я была легко одета, так как не предполагала, куда могу попасть. Мне стало очень холодно, холодно от одиночества, грусти, страха. На нарах валялось вонючее солдатское одеяло, я стряхнула с него пыль и закуталась в него. Как воняет, фу!.. Одеяло пахло человеческими страданиями, муками. Кто-то лежал под этим одеялом, и ему было так же плохо, как и мне. А может быть, и еще хуже.