— Не приходилось.

— Дай бог, чтобы и не пришлось. Слышала про пилотные тюрьмы[4]?

— Да, вроде.

— Вот, только зекам можно доверить космос.

— Ужас. Леха, что ты говоришь?

— Какая разница, где зекам срок тянуть, на Земле или в космосе? Космос будет изучен полностью, за него я спокоен. А то только и падают корабли с неба. Непорядок.

— И то верно. Леха, ты, как всегда, прав.

— И в 2012-м я должен быть не в тюрьме.

— Это интересно. С твоим плотным тюремным графиком это может оказаться невозможным.

— Миссия у меня есть. Золото майя со дна озера поднять в Гватемале.

— Тебе то в Гвинею срочно нужно, то в Гватемалу. Путешественник ты мой.

— Представляешь, там восемь тонн золота! Но не золото меня интересует, как некоторых, а законы, написанные на 2156 табличках, которые зеки должны поднять со дна. А то туда потянулись с металлоискателями правнуки Остапа, которые никак не могут определиться: то в бандиты из ментов, то из ментов в бандиты. А как достанем законы, — восстановится справедливость. Все будут равны перед этими законами: и судьи, и прокуроры, и следователи. Никому не уйти от ответственности.

Духовное совершенствование и покаяние — вот два критерия, которые человеческий дух приобретает в тюрьме. Эти качества очень важны для спасения мира. Не переживай, что ты здесь. У тебя есть время, чтобы приобрести то, что нужно человеку для спасения.

Я, конечно, не верила ни одному его слову. Но кукурузное зерно маис Леха посеял в моей душе. Одно мне было ясно: не все зеки — преступники против человечества, и не все преступники против человечества — зеки.

Пребывание в тюрьме стало особенно невыносимым, когда наступила весна и в тюремную форточку нет-нет да и залетал свежий весенний ветерок.

Веселая Ольга взгромоздилась на подоконник.

— Да, погодка на улице замечательная, весна, а мы здесь паримся.

— Рассказывай, что видишь?

Ольга еще сильнее подтянулась, пробуя выглянуть в окно через решетку.

— Глупый вопрос. Что вижу? Волю — вижу. Тетку — вижу.

— Какую?

— Глупую.

— Как ты определила, что глупую?

— Умные за трамваями не бегают, а эта ничего, шевелит колготками. Ну вот, не догнала. Я же сразу сказала, что глупая. Я ни за кем не бегаю, даже за мужиками. Отбегалась на ближайшие несколько лет. Семь лет до приказа.

— Семь лет до приказа? — Это новенькая продолжала разговор с Ольгой. — Я только три месяца на свободе побыла. Третий срок тянуть буду. «Семёру» дали.

— «Семёра» — это мало, полезай на верхнюю шконку. А если бы «пятнашку» — сразу на нижнюю положили бы. Жалеешь, что не «пятнашка»? Один раз — это случайность, а третий раз это что? Рецидив! — весело заключила Ольга.

Женщина продолжала лежать на шконке, Ольга по-прежнему висела на решетке.

— Дамы, вы собираетесь сегодня вставать? — обратилась она ко всем.

— Нам нее-екуда больше спешить, нам нее-екого больше любить…

— Ты давай рассказывай, что на воле видишь?

— Комментатора нашли? За работу платить будете. С вас две пачки фильтровых. Договорились?

Ольга опять подтянулась на руках, чтобы хоть что-то разглядеть. Долго стояла молча. Потом сказала:

— Ну вот, подвалил.

— Кто? Мужик?

— Нет. Трамвай.

— А тетка?

— А тетки нет. Наверное, на такси уехала. Вот, не проследила из-за вас, куда тетка скрылась.

— Нужна она тебе?

— Нет, не нужна, пусть едет себе с богом.

— Ну, и мы тоже скоро поедем. Я привыкла круто разъезжать, на спецтранспорте. «Воронок» прямо на перрон заезжает. Никому нельзя, а ему можно. Прямо к «Столыпину». А «Столыпин» — это кто, знаете? Поезд, который заключенных возит, — объяснила Ольге новенькая.

— На «Афанасии Никитине» из Москвы в Питер ездила, а про «Столыпина» даже не слышала.

— Какие твои годы, все узнаешь. Я тоже не знала, жизнь заставила. Заезжает воронок на перрон, а там проводники, красивые такие, в камуфляже, с собаками. А ты на коленочках, баульчик в зубах, ручки наручниками за спиной застегнуты. И мелкими шажками до «Столыпина» ползешь. Только глазеночки подымешь, — а тебе по спиночке дубиночкой.

— А права человека? Мы ведь все-таки женщины.

— А прав тот, у кого больше прав. Женщиной ты была в прошлой жизни. А теперь вы заключенные. Так что, милые дамочки, баульчики сильно не набивайте, а то в зубах тяжело нести будет. Сапожки на шпильках, шубки норковые — всё выкладывайте здесь, на зону так и так не пропустят. Там вам все «хозовское» выдадут. Шубку из зоновской чернобурки или шаховского тушкана. «Фуфайкой» называется.

Новенькая, похоже, знала все зоновские порядки. Она это все говорила, косясь на женщину, которая заехала в тюрьму в богатой норковой шубе, красивых сапогах и с огромной сумкой, набитой красивыми вещами.

— Отродясь таких шмоток не носила, тебя касается. Продай.

Ольга заступилась за женщину в шубе:

— А тебе зачем? Куда ты в этих вещах пойдешь?

— В прогулочный дворик, вдруг парни повстречаются, а я там мимо них пройдусь. Говорю тебе, за те восемь лет, что тебе «впендюрили», шубу твою на зоне крысы съедят, моль посечет, плесень в ней заведется. Все равно в фуфайке будешь ходить, сразу с толпой сольешься, будешь как все. Я ведь дорого плачу. Сигарет целых три пачки предлагаю.

Опять в разговор встряла Ольга:

— Мало. Шуба новая, три тысячи баксов стоит, а ты три пачки фильтрованных предлагаешь.

— Глупые вы. Жалко мне вас. Скучно с вами. Я лично на шубах, как вы, не помешана. Детдом, потом зона, потом опять зона. Вышла на три месяца, цены в магазинах посмотрела и опять села. Страшно жить на воле. Здесь спокойней. Это для вас зона наказание, а для меня — образ жизни. — И новенькая снова обратилась к тетке в шубе: — Давай расставим по порядку человеческие ценности: здоровье, жизнь, воля, деньги, шуба. Что вам важнее? Думаю, что не шуба. Ну что, продаешь шубу? В последний раз спрашиваю.

Последний аргумент оказал нужное действие. Женщина, видимо, и в самом деле поняла, что шуба ей в данной ситуации не нужна и не пригодится в ближайшие восемь лет.

— Продано, — с грустью кивнула головой она.

И шуба перекочевала в баул к новенькой.

— «Пикует» дежурный, Ольга, слезай с решетки.

— Скучно с вами. — Ольга достала из-под подушки самоучитель итальянского, который давно кочевал по тюрьме. Срок ей дали небольшой, и она рассчитывала выучить итальянский язык, как говорили, несложный.

В связи с продажей шубы за три пачки сигарет я опять вспомнила Леху, его скромный баул. Где он, интересно, взял такие трусы, с рулем? На воле купил? А деньги на покупку где взял? Сам рассказывал, что выпросил у мужиков из соседней камеры, когда те выясняли, как положено, в чем он нуждается. В чем, в чем… В мужских трусах. Мужики и отдали ему свои. Скорее всего, так оно и было.

Вообще, мы обсуждали с ним много тем. Ему можно было задать любой вопрос и получить ответ. Пусть нестандартный, странный, но Леха всегда заставлял задуматься, не пользовался чужими словами и мыслями. Даже если это и были чужие слова, в его исполнении они приобретали новое звучание.

— Лех, а как ты относишься к гороскопам? Веришь?

— Верю. Даже могу составить тебе гороскоп.

— Опять заливаешь.

— Ты мне не веришь? — И Леха обиженно замолчал. — Вот ты кто по гороскопу?

— Телец, — ответила я.

— Если у тебя нет дома множества цветков в горшках и всяких вышитых подушек, ты можешь меня дальше не слушать.

Леха попал в цель. Подушки и горшки. Как он узнал?

— А кто из знаков мне подходит, кроме таких же рогатых и упрямых, как и я?

— Рыбы.

— У меня муж — Рыбы.

— Да, уютный был у него аквариум, — «подколол» меня Леха. — Но Рыбы, если им предоставить другой аквариум, с удовольствием переплывут туда. Значит, он нашел себе новый аквариум, Рыб твой. Плохо ему, скучает по своим рыбятам.