Голова цела, как бы мне ее ни сносили. Мозги, как ни странно, варят. Во враче-мозгоправе не нуждаюсь. И в костоправе — тоже: это я вспомнила своего мужа, которого, к счастью, начала забывать. Я находила себе тысячу утешений, чтобы продолжать жить дальше.

Приехал Вячеслав, и я вновь почувствовала свою защищенность. Меня теперь никто не сможет обидеть. Я уже ощущала себя другой, более сильной, чем раньше. «Я сел в “ту” повозку», — говорят в Испании. «Я поймал птицу счастья», — говорят в России. Я села в «тот» поезд. Неважно, что это был «Столыпин», сказала себе я. Аналогия, возможно, не очень удачная, если люди хотят сказать, что их жизнь кардинально изменилась. Я села в «тот» автозак, который изменил всю мою жизнь. Все заново. Все с нуля. Я сидела на холодных развалинах своей судьбы, и мои озябшие мысли дрожали.

Чтобы спастись, я заполняла свой внутренний мир позитивом. Я увидела очень много хорошего в тюрьме. Уже писала о тюремном хлебе, равного которому нет и по вкусу, и по энергетике добра, и по спасительной силе для угасающего организма. Еще баня с какой-то живительной водой, смывающей проблемы, возвращающей к жизни. И, конечно, тюремный театр. Самым лучшим театром считается крепостной театр, где играли крепостные артисты, а значит — невольники. Видимо, сродни крепостному — тюремный театр, где, как и в игре крепостной актрисы, видна та непонятная гордость, которая особенно развивается на краю унижения…

Я стояла у афиши и читала краткое содержание пьесы: сегодня вечером наш тюремный театр будет давать «Сороку-воровку». Двор богатого фермера Фабрицио. Видна открытая клетка с сорокой. Готовится праздничный пир по поводу возращения сына хозяина из армии. О, счастливый день! Нинетта счастлива. Фернандо передает ей серебряную ложечку с просьбой продать ее, а вырученные деньги спрятать в дупле каштана. Когда Фернандо уходит, сорока хватает одну из серебряных ложек и улетает. Девушку сажают в тюрьму. Ведут ее на казнь. Солдаты находят украденную ложку в гнезде сороки на колокольне. Все проясняется. Сказка со счастливым концом.

— Привет, подружка.

Меня кто-то потянул сзади за рукав, и я увидела Таньку Золотую Ручку.

— Ты какими судьбами опять здесь? Ты ведь освободилась по УДО!

— Освободилась. Только очень ненадолго. Не успела до дома доехать, как меня опять повязали.

— Даже детей не увидела?

— Нет, не увидела. Хотела подарков им накупить. Как с пустыми руками к ним приеду? По старинке работать начала, а там знаешь какой на воле прогресс. Видеокамер понаставили везде. Воровать нет никакой возможности.

— Опять ты за старое.

— Да никогда я с этим не завяжу. Работа у меня такая. Я больше ничего не умею. Профессионализм нужно повышать. Тоже какие-то нанотехнологии в своей работе использовать.

— Фартыпер — робот дистанционный. Робот-рука, — подколола я Таньку.

— Мне бы твои мозги. Говорю тебе, учись воровать. Что просто так сидишь?

— Да мне за серебряную ложечку впендюрили, которую не я сперла, — на равных заговорила я с Татьяной.

— Пойдем на спектакль?

— Пойдем.

Это было радостное событие для меня — увидеть опять Таньку. С ней можно весело провести время, поболтать о жизни. Она не грузит своими проблемами, у нее их как будто бы и нет.

— Встретимся в клубе. Я займу тебе место.

Обычно в клубе очень много людей, а он маленький и не вмещает всех желающих. Я пришла попозже, и в клубе уже было не протолкнуться. Я заглянула внутрь зала, пытаясь разглядеть там Таньку. И уже собралась уходить, как увидела, что она замахала мне рукой, мол, продвигайся сюда, я заняла тебе место.

Все было как в настоящем спектакле. Костюмы, декорации, игра артистов потрясающая. Танька язвила:

— Им, наверное, сказали: «Хорошо сыграете, завтра всех домой отпустим». Вот они и старались. Я бы тоже так сыграла, если бы меня домой, к детям отпустили… ну хоть на денек. А ты бы сыграла?

Я задумалась.

— Какому Селадону отдаться, чтобы купить себе свободу? — сказала Танька.

— Да, умерла в тебе великая актриса. А я не умею выкарабкиваться. Сидеть до конца срока. Я смирилась.

— Доктор, я тебе всегда говорила, что это не конец твоей биографии, а, возможно, начало новой жизни. Если ты стоишь на черной полосе, присмотрись внимательно, а вдруг она взлетная?

Со вторым пришествием Татьяны Золотой Ручки на зоне стало жить гораздо веселее. Шел последний год моего заключения, ссылки в другую жизнь, в параллельные миры. Я была недоступна, вне зоны действия сети. Я не могла изменить мир вокруг себя, но очень сильно изменилась сама. Зачем мне все это? Моими подружками стали воры, убийцы, наркоманы. Но почему-то я не стала от этого хуже. Я не боялась набраться от них чего-то дурного, они учили меня жить здесь и теперь, все свое свободное время, хотя его тут было очень мало, мы старались провести весело.

Танька часто заходила за мной и вытаскивала на какое-нибудь спортивное мероприятие, где мы с ней в голос орали. Я уверена: сборные на олимпиады нужно готовить только на зонах. Победа обеспечена! Оле — оле — оле! Или в театр. Это были очень редкие дни выходных, когда открывались двери «локалок». (Все здания на зоне окружены заборами с замками, — наследие, которое осталось с тех пор, когда у женщин еще был строгач. И когда его отменили, локальную систему оставили.)

Сегодня в нашем тюремном театре будут давать «Ромео и Джульетту» — Шекспир, замахнулись и на него. Мы договорились с Танькой, что сегодня я иду пораньше занимать место. Я привела себя в порядок. В зеркало смотреться не хотелось. «Увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым», — было написано на зеркале. Но, повязывая платок вокруг шеи, я отметила для себя, что он мне к лицу. Большие глаза стали на исхудавшем лице еще больше, огонек в них пока не погас. В душе была жива надежда, что все это временно и там, за этой черной стеной, есть другая жизнь. И я еще буду счастлива и любима.

«Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте». Я шла по тюремному парку, пытаясь вспомнить что-нибудь еще из Шекспира. По аллее, как всегда, прогуливался старый мудрый хромой ворон со сломанным крылом. Народ повалил в сторону театра, и он похромал прочь, подальше от людей, а то затопчут. Он занял позицию близ посаженных кустов и приговаривал: «Р-р-ромео, Р-р-ромео, Р-р-ромео!!!»

Я заняла место для Татьяны, но она почему-то сегодня не пришла. В самый последний момент, когда уже дрогнул занавес, я посадила на ее место молоденькую девочку, Оксанку.

Все было прекрасно, как всегда. Костюмы — шикарные, декорации — отменные, игра артистов — великолепная. Они читали Шекспира наизусть! А ведь это очень сложно запоминать! Спектакль — на одном дыхании. Так не хотелось расставаться с артистами!.. Зал еще долго аплодировал, и артисты несколько раз выходили на поклон. Мы вышли из клуба вместе с Оксанкой.

— Тебе чья игра больше всего понравилась? — спросила я ее.

— Ромео. А вам?

— А мне кормилица Джульетты, такая славная старушка.

— Да, пятнашку досиживает за детоубийство… а как играет! Мы все не те, кого из себя изображаем.

Оксанка — молоденькая девочка, детдомовская. А такая взрослая в суждениях. Недавно у нее подружка освободилась, Кристинка, тоже детдомовская. Хорошо они дружили. Кристинка — художница, талантливая и очень красивая.

— А что, Кристинка тебе пишет?

— Нет. Обещала писать и пропала.

Мы не спеша шли с Оксанкой по тюремному парку, она рассказывала мне о жизни в детдоме, о своей большой любви, о том, как попала в тюрьму, как познакомилась с Кристинкой. Я ее внимательно слушала.

— Вы взрослая, серьезная женщина. Вы ведь скоро освобождаетесь. Поможете мне Кристинку найти, когда на воле будете?

— Конечно! — пообещала я.

Тюремный парк был уже полупустой, нужно было спешить, а то охрана не любит праздношатающихся. Мы поспешили с Оксанкой в сторону отряда, и разговор наш прервался. Старый мудрый ворон не покидал свой пост. Он продолжал каркать: «Б-р-р-раво, б-р-р-раво, б-р-р-раво! Пр-р-р-ридурки! Пр-р-р-ридурки!»