Вот и Веселая Ольга никогда не унывала, хоть и поплачет порой потихоньку, чтобы никто не видел, по детям, которые попали в приют.

— Рано мне еще о душе думать. Молодая, глупая, еще столько грехов будет. Потом их все разом отмаливать буду. На пенсии. Ну и что, что попаду в ад? Гори все синим пламенем, зачем мне в рай? В раю климат хороший, а в аду компания хорошая. Всех своих мужей там повстречаю, — говорила она.

— Ольга, а сколько у тебя их?

— Много, но не в этом дело. Дело в закономерности. У меня по жизни так получалось: один муж — мент, а следующий — зек, потом опять мент, и опять зек.

— А разницу чувствуешь?

— Никакой. Мой последний мент то и дело в запои уходил, я в ментовке жаловалась, а они мне говорили, что он работник хороший. Потом он чуть детей не переехал на своей служебной машине, пьяный. Выгнали. Теперь подался в Ростов, в бандиты. Подрались мы как-то с ним, выгнал меня с детьми из дома. Вещи даже не забрала, так, самое необходимое. Как всегда, думаю, проспится, заберет меня с детьми от матери, сколько раз так было. А он не позвал. Подал на развод, привел в дом молоденькую девочку, она забеременела. Свадьбу устроили. Она в моем свадебном платье замуж за моего мужа выходила. Молоденькая, глупенькая, только что школу закончила. Я их из окна видела, счастья пожелала. Умерла она от родов. Мать ее ребенка забрала, а муж мой как раз тогда в Ростов к бандюкам подался.

— Прокляла ты ее, что ли?

— Да нет. Судьба у нее такая.

— В деревне Таракановке или Купареновке, сейчас точно не помню, несколько лет назад на колхозном поле посадили коноплю. Урожай удался на славу. На следующий год коноплю уже не сеяли, но она выросла опять. Чтобы уничтожить конопляное поле, обработали какими-то химикатами, но и это не помогло. На следующий год кусты конопли уже больше походили на деревья, ветки — толщиной в руку. И потянулись на поле наркоманы. Поле чудес, — сказала Ольга.

— А если эту коноплю поджечь, спалить это поле? — вставила, как всегда невпопад, Курица.

— У тебя вечно крайние меры — поджечь, повеситься, уничтожить, — тоже как всегда оборвала Курицу Ольга. — Тебя родители на этом поле нашли, а не в капусте.

— Что, нельзя было найти метода, как уничтожить эти чудо-деревья?

— А зачем? Что тогда наркоконтроль будет делать? За что денежки получать? Сидят они в этих чудо-деревьях и ждут. «Засада» называется. Пивка попили, протокольчики составили… Это рассказывала нам бабка Рая. Ей дали девять лет «за торговлю наркотиками». Ей уже стукнуло в тот момент семьдесят, получилось — дали пожизненно. Ноги у нее сильно болели, и она тоже ходила раньше на поле чудес за коноплей, растирку для ног делать. На самогоне коноплю настаивала и ноги растирала. Законов не знала, лечилась так. Как-то весной ноги совсем ходить перестали, на поле чудес трудно было ходить, вот бабка Рая и посадила коноплю в своем огороде… К осени конопля выросла, и потянулись наркоманы к бабке Рае. Прознали, что поле чудес наркоконтроль стережет. Бабка Рая не знала законов, не знала, что такое наркотики, но очень хорошо понимала, что такое деньги. Пенсия маленькая, на лекарства не хватает, а тут такая подмога. «И “Дону” теперь куплю себе, и “Инолтру”, и “Мабтеру”», — перечисляла про себя названия дорогих лекарств от болей в суставах бабка Рая. «Я и не знала, что такое марихуана», — оправдывалась она. А мак, оказывается, опием называют. Сколько мака росло в нашем огороде! Еще моя бабушка такие пирожки с маком пекла. А теперь все, отъелись мы пирожков с маком. Мы еще свиньям весь мак перевели, свиньи его очень прилюбляют.

— Свиньи не дураки, — вставила Курица.

— Замолчи, — как всегда, грубо оборвала ее Веселая Ольга. — Быстро на насест вспорхнула и не кудахчешь. — И Ольга показала Курице на верхнюю шконку. — А то сейчас расскажете этой дурочке, а мозги-то куриные, и пойдет она завтра на волю это поле чудес искать. Курица тупоголовая. Винтовая, наверное. Пробовала наркотики? Говори честно: это от наркотиков ты такая дура? — не унималась Ольга.

Курица забилась под одеяло, Ольга начала стаскивать с нее одеяло и шлепать Курицу по голове.

— Оставь Курицу в покое, последние мозги выбьешь.

— Винтовая она, вижу сразу: мозги не восстанавливаются после винта. Вон алкашки-«бормотологи», спецы по «гомырке», нитролак нюхают, а уже все в чувство пришли, отмылись, приоделись. Только эта — дурра дуррой.

И Ольга дважды стукнулась о голову Курицы своей головой.

— Бум-бум, пусто.

— У кого пусто? Это у тебя пусто, — высунулась из-под одеяла Курица.

— Не зли меня!

Тут Ольга что-то вспомнила и засмеялась:

— Читаю я недавно «делюгу», там следак пишет: «Нанесли два удара круглым тупым предметом». Отгадайте, что за предмет имел в виду следак? Никогда не догадаетесь. Голову. Твою голову.

— Нет, это твоя голова! — И Курица показала Ольге язык.

— Я тебе сейчас оторву твой круглый тупой предмет! — Ольга запрыгнула на верхний шконарь, оседлала Курицу и начала щипать ее за бока. — Сейчас я твои перышки причешу.

— Ой, боюсь щекотки! — Курица визжала и пыталась скинуть Ольгу с койки.

— Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы на свободу не просилось, — поставила диагноз я.

— Я тебе сейчас покажу, как Николай Валуев жарит шашлык. — Ольга показала жестом, как нанизывают мясо на шампур. — Знаешь, я тебя в последний раз спрашиваю, как Николай Валуев жарит шашлык?

— Не знааааю! — визжала Курица.

— Я тебе сейчас покажу. Бе-ме-хрю-ку-ка-реку!

Дежурный по «продолу» забарабанил в дверь, это означало, что он все видит и предупреждает.

— Ну вот, не дали тантрическим сексом позаниматься. «Поза сверху» называется, — приговаривала Ольга, слезая с Курицы.

— А почему вдруг «тантрический»?

— Потому что в одежде.

— «Продольный» «пикует», сейчас в «трюм» (то есть в карцер) пойдете на пару, там и займетесь тантрой.

Ольга тщательно проверила у Курицы все вены.

— Вены нормальные. А я-то думала, что тебе наркотики так мозг повредили. А ты просто от природы такая глупая.

На самом деле наркомания — огромная проблема. Тюрьмы просто забиты наркоманами. Тюрьма — это их спасение, поскольку изоляция — один из методов лечения. Возникает синдром отмены, ломка. Поломает их здесь, переломает, и сидят они здесь годы, ждут, когда же воля, чтобы опять уколоться. Наркоманов бывших не бывает. Скольким я помогала, когда у них случалась ломка… Лекарств — практически никаких, а потому — валерьянка, анальгин и доброе слово. Сочувствие и сострадание: им ведь не в тюрьме надо сидеть, а лечиться в специализированных клиниках. Пусть тоже под замком, но в клинике. Сколько случаев таких: вышел отсюда, укололся — и умер. Лечить детей нужно. Спасать.

Таких старух, как бабка Рая, называют в тюрьме «маханша» (содержательница притона) или «шваняйка» (опустившаяся старуха). Но Веселая Ольга быстро придумала ей погоняло Новая Русская Бабка. Раньше старые русские бабки внучкам пирожки с маком пекли, а нынче новые русские бабки наркотиками торгуют, маковой соломкой.

Вообще, наркоманы меня поразили. Одна мысль в голове — уколоться, и всего несколько слов. Очень ограниченный словарь. Они твердят и твердят одно и то же. И я, чтобы как-то понять этих людей, а поняв, попытаться помочь им как врач, посчитала своим долгом выучить их жаргон. Я записывала каждое услышанное от наркомана слово, а потом просила объяснить, что оно означает. Они мне с удовольствием рассказывали.

Галькаф — анаша.

Ганджа — гашиш.

Гара-хан — опий.

Голый вассер — сильно разбавленный раствор наркотика.

Дол бота — состояние наркотического голода.

Дрянь — анаша, опий.

Дурь — наркотики вообще.

Кругляк — расфасованный гашиш.

Лежбище — притон наркоманов.

Лоханка с кикером — табакерка с кокаином.

Майданщик — заключенный, торгующий наркотой в ИТУ.