РАБОЧИЙ (тихо). У меня жена больна, мне нужны деньги.
ЛЕЙБ ГЕР. Сколько?
РАБОЧИЙ. Пять рублей.
ЛЕЙБ ГЕР. Скажи кассиру, чтобы он тебе выдал их. Скажи мне, Янкель, тебе тоже нужен пылесосатель?
РАБОЧИЙ. Э… мы уже привыкли и так.
ЛЕЙБ ГЕР. Значит, ты можешь без него обойтись. Что же ты стоишь, садись. (Подает ему стул.)
РАБОЧИЙ. Спасибо, я оставил вальцы без присмотра…
ЦАЦКИН (к рабочему). У вас много накопляется пыли?
РАБОЧИЙ. Что говорить о пыли, от нее не умрешь.
ЛИПА (громко). Что ты лепечешь, Янкель, у тебя ведь туберкулез горла от этой пыли.
РАБОЧИЙ. Я знаю, от чего у меня туберкулез горла? От пыли или от горя? Раньше или позже все умрем.
ЛИПА. Почему же ты вчера настаивал на собрании, чтобы реб Лейб поставил пылесосатель?
РАБОЧИЙ (смущенно). Я… не могу… здесь стоять, там вальцы.
Убегает.
ЛЕЙБ ГЕР (к Липе). Ты слышал… я пылесосатель не поставлю. Пусть соцстрах или собес вам ставит. (К Цацкину.) Вы понимаете, что я для моих рабочих не готов делать? Все. Приходит рабочий за деньгами — получай. Справку, что он раньше заболел, — извольте — разве мне жалко, если человек получит из соцстраха лишний рубль? Это такие неблагодарные, что готовы утопить тебя в ложке воды.
ЛИПА. А вы думаете, реб Лейб, что вас станут уважать за подложную справку…
ЛЕЙБ ГЕР. Липа, перестань дурака валять, что вы дали рабочему? Я даю, а не вы. Вы его можете накормить Трудовым кодексом? Дайте рабочему кусок масла величиною в Кодекс, и он его променяет. Липа, я закрою мельницу, и вы все умрете с голоду, будете грызть охрану труда и закусывать спецодеждой.
ЛИПА. Вы, реб Лейб, хозяин и можете что угодно делать, но никто не разрешает вам нарушать закон.
ЛЕЙБ ГЕР (смеется). А кто соблюдает закон? (Презрительно.) Коммунисты?.. Идея… Да, идея хорошая вещь, потому что у тебя нет семьи, а появится семья, ты забудешь идею. Ты умный человек и дураком быть не захочешь. Все берут, ты тоже брал бы, но тебе не дают. (Громко.) Есть коммунисты, которые не берут, но это не идейные, а трусы… Товарищ Цацкин, я прав?..
ЦАЦКИН. Я опять на стороне рабочего. Пылесосатель нужно поставить. Затем я не согласен с тем, что нет честных коммунистов. Мои друзья в ци-ке{151}, це-ка, вэ-сэ-эн-ха и Наркомфине{152} весьма уважаемые люди, и я не посмел бы о них что-нибудь плохое сказать.
ЛИПА. Я не хочу спорить с вами, реб Лейб, я беспартийный рабочий.
ЛЕЙБ ГЕР. Ты очень хорошо поступаешь, что не состоишь в партии. Разве они идут к коммунизму? Они ведь не дошли еще даже до культуры царизма… Поверь мне, что американским рабочим живется лучше вас, и капиталистам там тоже неплохо…
ЛИПА. Я ухожу, в спор с вами я вступать не намерен, вы хозяин, а я рабочий, слишком мало у нас общего…
ЛЕЙБ ГЕР. Почему мало, может быть много. Это от тебя зависит. Нужно выбрать себе здоровую цель. Мой сын пионер, потому что он коммунист, нет, это цель.
ЛИПА. Оставьте меня в покое, у вас достаточно шпионов на мельнице, кроме меня. Прощайте.
ЛЕЙБ ГЕР. Подожди, запомни, что твое поведение на мельнице стало невозможным. Умерь себя, иначе будет очень плохо… Слышишь, совсем плохо, и не тебе одному…
ЛИПА (презрительно). Вы вздумали меня пугать, наплевать я хотел на ваши угрозы. Не забудьте, что вы в советской стране живете.
Уходит.
ЛЕЙБ ГЕР (уходящему). Не забудь ты, что мы живем в советской стране. (К Цацкину.) Живете и работаете среди таких разбойников. Почему я люблю сукновалку. Там нет рабочих, никто меня не корит. Когда я пересчитываю червонец, я знаю, что он мой.
ЦАЦКИН. Перейдемте к нашим делам… Разрешите открыть форточку… здесь воздух стал невозможным.
ЛЕЙБ ГЕР. Значит, через неделю наша фабрика будет пущена в ход.
ЦАЦКИН. И станет приносить нам прибыль пятьсот процентов — недурное дельце.
ЛЕЙБ ГЕР. Главное, устроить ее так, чтобы рабочих в ней было поменьше.
Входит АДЕЛЬ ЛЕЙБОВНА.
АДЕЛЬ (кокетничая). О, вы, я вижу, здесь секретничаете.
ЦАЦКИН (вставая). Что вы, какие могут быть от вас секреты.
Подходит к ней и целует ее руку.
АДЕЛЬ (усаживаясь). Продолжайте.
ЦАЦКИН. Я выезжаю в Винницу за бандеролями и обеспечениями, а через неделю…
АДЕЛЬ. В вас энергии ровно столько, сколько в тысяче местечковых коммерсантов.
ЦАЦКИН (скромно). Это вам кажется.
ЛЕЙБ ГЕР. Я все еще боюсь этих бандеролей, мало ли что может случиться.
ЦАЦКИН. Будьте спокойны. Легче отличить каплю в море, нежели фальшивую бандероль от настоящей.
ЛЕЙБ ГЕР. А патент?
ЦАЦКИН. Патент на мое имя. У меня друзья, кредиты, одним словом, все. (К Адели.) Ваш папаша боится, чтобы я не присвоил себе фабрику.
ЛЕЙБ ГЕР (улыбаясь). Как вам не стыдно, Ефим Степанович.
АДЕЛЬ. Я ручаюсь за вас, Ефим Степанович.
ЛЕЙБ ГЕР. Значит, завтра вы выезжаете.
ЦАЦКИН. Обязательно.
ЛЕЙБ ГЕР. Простите меня, я вас оставлю с Амуром наедине, у меня много работы…
Уходит, многозначительно улыбаясь обоим. Входит ЭЛЕОНОРА.
Увидев сестру в обществе Цацкина, бросает на нее многозначительные взоры. АДЕЛЬ неохотно уходит.
ЭЛЕОНОРА. Вам не скучно?
ЦАЦКИН (с деланым смущением). Нет, не скучно, я имею кое-что сообщить вам.
ЭЛЕОНОРА. Пожалуйста.
ЦАЦКИН. Я вас люблю…
ЭЛЕОНОРА (искусственно). Господи, так скоро. Может быть, вы не меня, а Адель любите, она так часто в вашем обществе.
ЦАЦКИН. Не Адель, а вас люблю я…
ЭЛЕОНОРА (задумчиво). Что же… я вам… (смотрит ему в глаза) верю.
ЦАЦКИН. Этого мало. Я жду взаимности.
ЭЛЕОНОРА. Меня нужно завоевать. Воюйте…
ЦАЦКИН. Я начинаю воевать.
Уходит, эффектно кланяясь. Элеонора сидит задумчиво. Входит АДЕЛЬ.
АДЕЛЬ. Ты одна, Элеонора?
ЭЛЕОНОРА притворяется задумчивой.
(Громче.) Где папа, Элеонора?
ЭЛЕОНОРА (слегка вскрикивая). Ах… я думала, что это… Ах, Адель, как я счастлива: он объяснился мне в любви.
АДЕЛЬ (возбужденно). Кто?
ЭЛЕОНОРА. Ефим Степанович.
АДЕЛЬ (еле скрывая свое неудовольствие). Ты переговоришь с отцом?
ЭЛЕОНОРА. Зачем? Пусть он сам просит моей руки у отца.
АДЕЛЬ. Странно. Не слишком ли быстро… может быть, он пошутил.
ЭЛЕОНОРА. Какой он красивый, умный, интересный. Ты знаешь, он живет по Мюллеру…
АДЕЛЬ. А кто такой Мюллер?
ЭЛЕОНОРА. Наверное, какой-то вциковец или совнаркомщик… а какие у него манеры… настоящий москвич… он положительно влюблен в природу и гигиену.
