Оба уходят.
СЕРГЕЙ (нервно). Мне тоже с тобой разговаривать некогда. И нечего было приходить сюда. Разговоры наши с тобой кончены.
АКУЛИНА. Нет, Сергей Васильевич, не кончены! Чего спешить-то? Сядь, видишь, никого нету, честь по чести с тобой потолкуем.
Берет его за руку.
СЕРГЕЙ. Пусти! Хочешь говорить — говори, а руки брось! Привыкла с кавалерами баловаться!
АКУЛИНА (опять дотрагиваясь до его руки). Сереженька!
СЕРГЕЙ (отдергивая руку, раздраженно). Пошла к черту!
АКУЛИНА. Ха-ха-ха! Я и так, Сергей Васильевич, с твоей легкой руки с чертом связалась! На самых рогах у него сижу, ха-ха-ха-ха!
Хохочет искусственным, звонко-переливчатым смехом.
Где ж мне теперь быть, как не у черта?
СЕРГЕЙ (вспыльчиво). Замолчи! Хочешь говорить — говори дело, а не хочешь — уходи!
АКУЛИНА (тихо). Скучаю по тебе, Сергей Васильевич, больно скучаю! Голову мне приклонить некуда, времечко свое не знаю, куда девать; сердце-то истомилось, все к тебе просится, вот так и стучит, окаянное, и день и ночь: «Сереженька, а, Сереженька!» — все аукается с тобой да перекликивается, песню свою заводит, а Сереженька-то и не откликается! Забыл меня, Сереженька, а? (Наклоняется к нему.) Забыл? Что ж молчишь, Сереженька?
СЕРГЕЙ (тихо). Говорить мне нечего.
АКУЛИНА берет его за руку.
АКУЛИНА (певуче). Аль запрет на свое сердце наложил? Молчи, дескать, проклятое, а? А ему, сердцу-то, не запретишь, вольное оно, норовит все по-своему, а сердцу-то никак не прикажешь.
СЕРГЕЙ (глухо). Приказал!
АКУЛИНА. Приказал? Сереженька, аль разлюбил?
СЕРГЕЙ (стараясь владеть собой). Дурману мне не наводи!
Отодвигается от нее.
АКУЛИНА (тихо). Да ты не бойся! Чего бояться-то? Авось свои люди, не чужие. Сереженька!
Наклоняется к нему. СЕРГЕЙ вскакивает.
СЕРГЕЙ (глухо). Отходи! Видишь, невмоготу человеку!
Трет голову.
Тьфу! Всю голову замутила!
АКУЛИНА (встает). А может, назад вернешься? А? Сереженька! Может, к старой жизни воротишься?
Пауза.
СЕРГЕЙ (отходит к окну, глухо). Нет! Возврату мне нету!
АКУЛИНА. Нет?
Закрывает лицо руками. Тишина. Чуть слышно.
Нет?!
СЕРГЕЙ (от окна). Нет!
АКУЛИНА (ломая руки). Сереженька, а как же с детьми-то быть? Деточки мои ненаглядные! Как они жить будут?
СЕРГЕЙ. Вот так и проживут. Где я, там и они.
АКУЛИНА. Да как же без матери? Без своей кровушки, да как же без матерней ласки?
СЕРГЕЙ (глухо). Они выросли, о них что толковать! Пойдут в партию.
АКУЛИНА (подходит к нему). Отдай мне детушек, дай мне для деток пожить, жизнь свою горемычную скрасить!
СЕРГЕЙ (раздражаясь). Куда я отдам? Кому? Чтоб они видели, как мать гуляет? (Резко.) Живи честно, другое дело, а раз загуляла, детей не пущу!
АКУЛИНА. Не пустишь? А?
СЕРГЕЙ. Не пущу!
АКУЛИНА. Что ж? Значит, к гулящей матери не пускаешь?
СЕРГЕЙ. Замолчи!
АКУЛИНА (хохочет истерически, напряженно). Ха-ха-ха! Так вот как, Сергей Васильевич, в праведники записался? А? Может, в церковь пойдешь? Ха-ха-ха! Вот так угодник сыскался! Ха-ха-ха! (Меняя тон.) Что думаешь, у самого рожа-то чистая?
СЕРГЕЙ. До моей рожи тебе нет дела, а детей не пущу!
АКУЛИНА (подступая к нему, грозно). А по чьей вине я загуляла? Да, гуляю и буду гулять — потому ты, подлец, меня бросил! Да, бросил! А теперь камни в меня швыряешь, детей не пускаешь? Дескать, гулящая стала! Давно ли в угодники-то записался да о чужих грехах заботиться начал? Да! Меня на улицу вышвырнул, а сам честь по чести женой обзавелся, новую жизнь устроил? А где ж она, правда-то? Где ж правда-то?
СЕРГЕЙ (возмущенно). Какая жена-то? Мелешь, чего не знаешь.
АКУЛИНА. Правду-то забыл? А небось, сам чему учил? Живи, говорит, по правде.
СЕРГЕЙ (едва сдерживаясь). Раз не понимаешь, уходи! А не уйдешь, сам уйду!
Хватает фуражку, дрожа.
Тьфу! Голова кружится! (Вспыльчиво.) Уйдешь, что ли?
АКУЛИНА (меняя тон, улыбаясь нежно и ласково). Обожди, Сереженька, обожди! Сейчас уйду! Сказать-то тебе нужно два слова!
СЕРГЕЙ (отрывисто). Ну, говори!
АКУЛИНА. Ну, подойди! Чего бегаешь? Не трону! Что думаешь — гулящая хуже стала? Ха-ха-ха.
СЕРГЕЙ. Будешь ты меня изводить!
Бросается к двери, АКУЛИНА хватает его за руку, быстро обнимает его.
АКУЛИНА. Сереженька!
СЕРГЕЙ. пусти!
Отпихивает ее от себя.
АКУЛИНА (держит его). Что? Истомился весь? А? (Певуче.) Дай я тебя приласкаю, Сереженька! Сокол ты мой ясный!
СЕРГЕЙ (борется с ней, ожесточенно). Побью!
АКУЛИНА (вкрадчиво). Ну, что же не бьешь? А? Сереженька, что не бьешь? Что? Забыл свою Акулю? Забыл, как раньше-то ласкал меня, миловал, рученьки, ноженьки целовал мне, забыл, а? (Тихо.) Что ж? Коль не бьешь меня, так поцелуй! Ну, Сереженька, поцелуй!
Наклоняется к нему, хочет поцеловать его.
СЕРГЕЙ (бешено). Пусти, дьявол!
Вырывает свои руки, бросается к двери.
АКУЛИНА. Ха-ха-ха! Дьяволом стала! Ха-ха-ха.
Исчезает. СЕРГЕЙ один, опускается на стул, потом, качаясь, идет к окну.
СЕРГЕЙ. Все мысли перепутала! Вот умаяла баба, всю душу насквозь выворотила, альни мурашки по телу запрыгали. (Садится, опускает голову.) Точно веретено в голове жужжит и жужжит! Пристала, как банный лист… «Сереженька да Сереженька!..» Фу, черт! (Вздрагивает.) Ровно стал бабой! В голове туман, и глаза застилает!
Долгая пауза. Старается справиться с собой. Молчит, потом тихо.
Где Ольга-то пропала? Хоть бы скорей шла, мочи нет сидеть одному. Теперь, как придет, нипочем не пущу в дом, заладила свое «Сереженька да Сереженька», да еще целовать захотела. (Встает.) Ровно муть какая напала, и в ногах слабость.
