Сели за стол, и Виссарион Маркович наполнил стопки и рюмки со словами:

— Нам, мужчинам, своя доза, вам, женщинам, своя. Обмоем Светкино платье, чтобы дольше носилось.

Трофим Матвеевич поднял Светланку на руки и раз-другой подкинул к потолку.

— Тебе пить еще рано — на конфету.

— Непарно. Одноглазым будешь, — засмеялась Светланка.

— Гляди-ка, какая сообразительная! Тогда на еще.

— А я знаю, как она зовется-называется: Мишка, — и, получив конфету, убежала на улицу к поджидавшим ее подружкам.

Вместе со всеми опрокинув свою «дозу», Трофим Матвеевич закусил солеными помидорами и принялся за индейку, зажаренную с луком, чесноком и перцем.

Нина — большая мастерица готовить. II стол она накроет так, что поглядишь на него — и сразу слюнки потекут. Посреди стола — копченая селедка, вся в кольцах лука и с красным свекольным цветком во рту. А вокруг нее — тарелки с холодцом, винегретом, домашней колбасой, солеными помидорами.

— А я, кажется, про грибы забыла? — Нина оглядела стол и спросила гостей: — Каких подать: соленых или маринованных?

— Я бы от солененьких не отказался, — отозвался Трофим Матвеевич. — Под водочку-то уж больно они хорошо идут.

Виссарион Маркович вновь наполнил стопки. Нина вместе с грибами принесла яичницу.

По второй выпил только один хозяин, женщины лишь пригубили, Трофим Матвеевич тоже отхлебнул совсем немного.

— Каким бы богатым ни было застолье — работа требует: пей в меру и меня не забывай.

На селе знают, что Трофим Матвеевич не любитель по гостям ходить. И никто никогда его не то что пьяным — просто хмельным не видел. Знает председатель свою «дозу», свою меру!

Нина заметила, что Трофим Матвеевич отставил свой стакан, вышла на кухню и тут же вернулась.

— Наш, он и угощать не умеет. Себя-то не забыл… Выпей-ка, кум, пивка. Смотри, как шипит и пенится. Специально из ячневого солода готовила. Для вас. Отменная корчама получилась. Знаю, что водку не пьете.

— Эй, кума! Тебе не в колхозе, а в Чебоксарах в ресторане «Волга» работать, — засмеялся Трофим Матвеевич. — Как тут откажешься!.. Ты уж прости, устал я нынче. Собачья наша должность председательская: и сам на кого только не лаешь, и на тебя все тявкают. — Он опорожнил стакан пенистого и густого — аж на стенках беловатый налет остался — пива и попросил еще: — Налей-ка, кума. Ей-богу, лучше «Столичной».

С улицы прибежала Светланка и опять подсела на колени к крестному. Увидев дочь, пьяный Виссарион Маркович вдруг спросил:

— А вы, кум и кума, когда порадуете сыном или дочкой? А?

Он не заметил, как разом помрачнел Трофим Матвеевич, как он бросил злой взгляд на Марью. Он только тогда сообразил, что сказал что-то неладное, когда увидел, как председатель встал из-за стола и сам попросил зюл-курки[12].

— Вы еще посидите. А мне рано вставать.

Светланка повисла у него на шее:

— Не отпущу!.. Фу, от тебя водкой пахнет.

— В том-то и дело, что я пьян. А пьяный я сердитым становлюсь.

Как хозяева ни уговаривали Трофима Матвеевича остаться, он твердил свое: «Мне завтра рано вставать». Марья молчала. Она-то знала, почему так резко испортилось настроение Трофима Матвеевича; Виссар наступил ему на больное место. Хочет, очень хочет Трофим, чтобы у них были дети, а детей нет.

И как только он ушел, Марья сама налила в стакан мужа водки, залпом выпила его и заставила то же самое сделать Нину.

— Это чтобы у тебя голос прорезался. Спой что-нибудь.

Трофим Матвеевич ушел — надо хоть жену его ублажить. К тому же Нина знала, что если в председательском доме Трофим — голова, то Марья — шея, а это значит, что куда она захочет, туда голову и повернет.

И Нина завела старинную чувашскую песню. Обычно ее поют двумя голосами: старым и молодым, а Нина умела делать это одна. Да еще как умела!

это Нина выводила глуховатым старческим голосом. Затем делала небольшую паузу и звонким, девичьим:

Захмелевший Виссарион Маркович начал поддерживать жену простуженным баритоном:

Но хоть и пьян был Виссар, но знал, что за дочь должна петь только одна Нина:

Марья слушала, подперев голову ладонью. Не себя ли она видела в той песенной доченьке?! Она, самая младшая в семье, тоже росла в достатке и не знала ни в чем отказа.

А хозяева продолжали:

Дальше родители предлагают любимой доченьке полные сундуки добра, но та отвечает, что и добра ей не надо, пусть его воры украдут.

И вот конец песни:

Маленькое личико Нины преобразилось, засияло в улыбке, задорно засверкали черными бусинами глаза и, широко раскинув руки над столом, она удало закончила:

Не первый раз слышит Марья эту песню, но сегодня она почему-то особенно тронула ее. Тронула до слез.

А Нина уже заводила новую. Что за голос у этой маленькой худенькой женщины! Так бы сидел и слушал хоть всю ночь. И даже когда застолье уже подходило к концу, когда был налит зюл-курки и Марья засобиралась домой, Нина все еще продолжала петь;

Так с шутками-прибаутками Нина и проводила свою уже изрядно захмелевшую кумушку. II хотя еще в избе был выпит зюл-курки, Нина вынесла рюмку во двор и заставила выпить еще. А на прощанье еще и дважды наказала, чтобы завтрак Марья не готовила, а приходила наутро вместе с мужем опохмеляться.

Разомлевшей Марье поначалу показалось, что на воле так же тепло, как и в избе. Ветра нет, пахнет сырым тающим снегом. Село спит. В своем доме тоже света нет, значит, и Трофим лег спать. Наверное, уже поздно. А домой идти не хочется.

Марья захватила горсть снега и приложила к разгоряченному лбу. Голова вроде бы просвежела, мысли потекли ровнее.

Она стояла под старыми ветлами на берегу речки. Они, эти ветлы, видели Марью в пору любви. Здесь, под ними, ее впервые поцеловал Сергей… Она и по сей день не знает, почему так робела перед ним. Сколько сявалкасинских парней на нее заглядывалось, по она ни одного из них и близко к себе не подпустила. А этот пришел и сразу же завладел ее сердцем. И тогда тоже была ранняя весна…