— Да, — согласился Кемаль, — но ведь они и живут на поверхности.

— Это мелочь, не играющая никакой роли. Разве ты не можешь, Кемаль, взглянуть на ситуацию с нашей точки зрения?

— Я вижу одно, — ответил тот. — Я их представитель, а тебе нужна моя подпись на договоре.

— Обычная формальность, — сказал Гордон.

— О, тогда можно и не подписывать, если разницы никакой? — осведомился Кемаль в тон дядиному блефу.

Гордон вдруг обозлился:

— Разница огромная. Танцоры возымели наглость обратиться с петицией в Корпус свободы и прочие организации вроде НЗО, разношерстной компании земных террористов. Без подписи их наследственного представителя возникнут вопросы; не исключено и вторжение извне. Нам это ни к чему. Я справлюсь с любой ситуацией сам, как посчитаю нужным. Но легкий путь предпочтительней. Разве тебе это не понятно, Кемаль? Ты же Гавилан!

— Вполне понятно, — ответил принц.

— Молодец! — Гордон повернулся к сыну. — Далтон, дай мне договор.

— Вот он. — Далтон извлек из патронной сумки пластиковый конверт — точно такой, как тот, что доставил в Витесс Кемаль. — А как быть с представителем Каллага? — спросил Далтон. — По-моему, он тоже должен подписаться. Это не он ли едет?

Теперь и Гордон расслышал рокот приближавшихся машин.

— Думаю, он. Давай же, Кемаль, подписывайся за нас, и покончим с этим. Потом заручимся подписью Каллага и вернемся на Меркурий-Прайм, где есть горячий душ и сносная еда.

— Да, верно, — серьезно кивнул Кемаль.

— Рад, что ты с нами согласен, племянник, — сказал Гордон, уверенный в своей победе. — Состояние твоего отца достигло немалых размеров. Оно станет твоим сразу после нашего возвращения. Даю тебе слово, слово меркурианского Короля-Солнце. Вот, возьми мое стило.

— Меня смущает только одно, — сказал Кемаль.

— И что же, дорогуша?

— Если я подпишу эту бумагу, то как ты, черт подери, выберешься отсюда живым?

У Гордона вытянулось лицо. Он посмотрел на Кемаля, затем подошел к окну. Снаружи выстроились в кольцо витесские машины. За ними, образовав еще больший круг, стояли другие — не первой молодости, но вполне исправные, всевозможных форм и размеров. Впрочем, у них имелось кое-что общее: все они были отлично вооружены и выглядели очень грозно.

— Как ты узнал, что это Танцоры? — спросил Гордон.

— По шуму двигателей. Звук намного ровнее, чем у витесских машин. Танцоры сильнее зависят от исправности своего транспорта и чинят его на славу. Тебе придется отдать им должное.

— Сейчас подоспеет мой флот и разнесет эту ораву в клочья.

— Навряд ли, пока ты находишься в эпицентре, — парировал Кемаль.

— Верно подмечено, — буркнул Гордон. — И что же ты предлагаешь?

— Дьюэрни, — позвал Кемаль. — Жестянка готова?

— Конечно, — ответила та.

— Тогда поехали. Убей любого, кто вздумает нам помешать. Ведь ты вооружена?

— Всегда.

Кемаль увидел в ее руке маленький, но вполне приличный лазерный пистолет. Он пошел к двери, и Дьюэрни последовала за ним, не сводя глаз с Гордона и его свиты.

— Кемаль! — окликнул Гордон. — Не делай глупостей. Меркурий — совместное предприятие. Мы не позволим этим людям прибрать к рукам всю поверхность.

— Вы с аркологиями достаточно богаты, — возразил Кемаль. — Пусть Танцорам достанется то, за что они рисковали жизнью. Счастливо оставаться, дядюшка.

— Игра еще не закончена, Кемаль.

— Я тоже так думаю, — согласился тот, понимая, что будет оглядываться до конца своих дней — или дней Гордона.

Кемаль вышел и хлопнул дверью. Они с Дьюэрни забрались в жестянку. Вскоре они уже были далеко за периметром, и перед ними раскинулись открытые меркурианские пустоши.

— Ты поселишься у нас? — спросила Дьюэрни.

— По крайней мере, на какое-то время, — кивнул Кемаль. — Но мне нужен транспорт.

— Есть несколько запасных машин у Гуртовщика Амоса. Думаю, он продаст. Или подарит за услугу, оказанную Танцорам. — Она помялась. — А можешь сэкономить и ездить со мной.

Кемаль посмотрел на нее. Она не то чтобы улыбалась, но всяко не дулась.

Кемаль Гавилан провел с Танцорами несколько земных лет. Под его руководством был создан влиятельный внутренний политсовет и возродились единство и оптимизм, памятные по временам правления его отца.

Экономическая и социальная политика Кемаля подразумевала укрепление связей с другими угнетенными политическими и этническими сообществами. Кемаль любил Танцоров — они стали ему первой в жизни семьей, и он больше всего на свете хотел содействовать их развитию, — но все же он был не из их числа. Ему хотелось намного большего: участвовать в деле, которое пойдет на пользу как Танцорам, так и всему населению Солнечной системы.

А потому неудивительно, что при его амбициях, политических связях и врожденной склонности к руководству, которая развилась за годы жизни с Танцорами, он повстречался однажды с фигурой такого же склада — огненно-рыжей Вильмой Диринг из Новой Земной Организации. Вскоре НЗО пополнилась новым членом.

Но это уже другая история…

Никогда не забыть Брюсу Уэйну эту сцену. Снова предстала перед его мысленным взором жуткая ветряная мельница, затерявшаяся где-то среди болот возле Нью-Чэрити-Пэриш. Сам Брюс, облаченный в костюм Бэтмена, распят на деревянной двери — руки и ноги в стальных скобах, привинченных полудюймовыми болтами. Возле стены, словно куча дров, свалены окровавленные жертвы — вот отдельно лежат туловища, вот руки и ноги, а вот головы. А вот и Джокер — изогнутые в ужасающей ухмылке тонкие губы, заскорузлый от крови рабочий халат, на зеленых волосах покрытый бурыми пятнами берет. Безумец приподнимает малышку Монику Элрой. Девочка все еще жива, но потеряла сознание. Джокер бьет ее по лицу, надеясь привести в чувство, ведь гораздо приятнее, когда страдалец осознает приближающуюся смерть. Но к счастью, ребенок так и не приходит в себя.

— Не очень-то с ней повеселишься. Ладно, прикончу ее и займусь тобой, Бэтмен.

С этими словами Джокер взял ребенка на руки и вышел на середину мельницы — туда, где под высоким потолком на деревянных подмостках медленно крутились два гигантских жернова. Их приводили в движение широкие мельничные крылья. Каменные жернова пропитались кровью — кровью людей, которых только что перемололи в бесформенное месиво.

— Сейчас мы запустим ее туда, постепенно, пальчик за пальчиком. Может, придет в себя напоследок и скажет нам «пока».

Бэтмен уже давно дергал правой рукой, пытаясь расшатать удерживающую ее скобу. Та чуть-чуть поддавалась. Быть может, у него получится. Быть может, еще остался хоть и призрачный, но все-таки шанс.

Когда-то давным-давно в Тибете Бэтмен научился в совершенстве владеть своими мышцами и нервами, и теперь он вспомнил те уроки и заставил себя сконцентрироваться, не обращать внимания на царивший вокруг ужас, забыть об одуряющем запахе крови — нужно направить всю энергию в правую руку, в запястье, в точку соприкосновения со сталью. Уэйн посылал энергию толчками, в ритме пульса, в ритме ударов сердца. Глядя, как Джокер с бесчувственным ребенком на руках поднимается по ступеням на помост к жерновам, он собрал воедино все свои физические и психические силы.

Долгое время казалось, что ничего не происходит, но потом стальная скоба с громким звоном отскочила от деревянной двери — державший ее болт вылетел, словно выпущенный из пращи камень.

Джокер как раз опускал малышку к жерновам. Болт попал ему прямо в затылок. Удар не причинил сильной боли, но Джокер дернулся от неожиданности, выронил Монику и, пошатнувшись, суматошно взмахнул руками.

И одна рука в белой заляпанной кровью перчатке угодила прямо между вращающихся каменных громадин. Взвыв от ужаса, Джокер попытался высвободиться, но остановить страшную машину было невозможно. Безумец завопил и снова дернулся — с такой силой, что показалось, сейчас рука выскочит у него из плеча. Но нет — жернова затягивали жертву все глубже. Вот между ними исчезло предплечье, а за ним последовал и сам Джокер, от невыносимой муки разразившийся напоследок сумасшедшим хохотом, визгливым и совершенно нечеловеческим. Жуткие камни перемалывали тело, а смех все не смолкал. Прекратился он, лишь когда лопнула голова, словно дыня, сплющенная гидравлическим прессом.