Но мне показалось, что голос его звучит устало и несколько истерично, и я от всей души попросил его передохнуть.

— Чушь! — заявил он. — Спектакль, как известно, должен любой ценой быть доигран до конца, разве я не прав?

Еще через день Фостер сообщил, что вот-вот преодолеет последний рубеж. Голос его как-то странно плыл, было слышно, что он задыхается, с присвистом хватая воздух в паузах между словами:

— Я готов, пожалуй, признать, что это оказалось труднее, чем я ожидал. Но теперь мне помогает некое вещество, которое я предусмотрительно прихватил с собой. Я, разумеется, не стану рассказывать вам по телефону, что это такое, памятуя о законах нашей страны и постоянной опасности подслушивания; я просто напомню вам о книге Артура Махена «Роман о Белом Порошке»; постарайтесь догадаться сами. Позвоните мне завтра. Наконец-то я почти проник в четвертое измерение!

На следующий день телефонную трубку сняла Мими и сказала, что Фостер отказывается разговаривать с кем бы то ни было по той причине, что он на пороге открытия и отвлекать его ни в коем случае нельзя. Он просил друзей проявить немного терпения.

Послезавтра было то же самое: Мими сказала, что Фостер по-прежнему к телефону не подходит. Вечером я пригласил на совет Клода и Памелу.

Мы собрались в Челси, в уютной квартирке Пам. Мы беседовали, сидя за столом, стоявшим в эркере, пили чай и смотрели, как бегут машины по Кингз-роуд на Слоун-сквер.

— А какие-нибудь родственники у Фостера есть? — спросил Клод.

— В Англии никого, — сказала Памела. — Его мать и брат сейчас уехали на остров Бали.

— А близкие друзья?

— Ну, разумеется, Мышка!

Мы молча уставились друг на друга. Нами одновременно овладело странное дурное предчувствие. Что-то явно шло не так, как надо…

— Нет, это просто смешно! — первым не выдержал я. — Мими — весьма разумная женщина и просто обожает Чарлза. Тут не о чем беспокоиться!

— Давайте все-таки позвоним еще раз, — предложил Клод.

Мы позвонили, и нам сообщили, что телефон Мими Ройс некоторое время назад вышел из строя. Мы тут же решили ехать в «Хижину сипая».

Клод вызвался отвезти нас туда на своем стареньком «Моргане». Мими вышла нам навстречу. Она выглядела страшно усталой, однако взгляд у нее был неестественно безмятежным.

— Я так рада, что вы приехали, — сказала она, ведя нас в дом. — Вы просто не представляете, как было страшно в последние дни! Чарлз чуть не утратил рассудок.

— Но почему же вы нам ничего не сказали? — спросил я.

— Чарлз категорически запретил мне. Он объяснял это — и я ему верила — необходимостью пройти через тяжкое испытание только вдвоем со мной. Он полагал, что разум его скорее подвергнется опасности, если на данном этапе к работе подключится кто-то еще.

Клод как-то странно хрюкнул и спросил:

— Так, ну и что же случилось потом?

— Сперва все шло очень хорошо, — сказала Мими. — Чарлз все больше и больше времени проводил у своей машины, ему это начинало нравиться, а вскоре его лишь с трудом можно было отвлечь от упражнений с Автоматической Мандалой, разве что поесть, и то он все время на меня ворчал. Потом он и есть перестал… А через некоторое время ему стала не нужна и машина: он научился мысленно представлять себе и кубы, и все их стороны; мог мысленно заставить их вращаться с любой скоростью, или мысленно собрать их вместе, или раскидать в разные стороны… Однако последняя ступень, то есть создание гиперкуба, по-прежнему оставалась для него недоступной. Он снова вернулся к работе с машиной и запускал ее теперь на максимальной скорости… — Мими вздохнула. — В общем, он просто себя загнал. В последний раз, когда Чарлз выключил машину, Мандала все равно продолжала расти и изменяться перед его мысленным взором, и каждый из составлявших ее кубов казался ему огромным и очень тяжелым, а символы на их сторонах вспыхивали таким дьявольским светом, что глазам было больно… В ушах у него слышался гром, перед глазами без конца вращались кубы, и он никак не мог остановить их. И чувствовал, что паутина мелькавших перед ним чуждых знаков вот-вот задушит его… Возбуждение все нарастало, он точно качался на качелях, испытывая то исступленный восторг, то отчаяние. Как раз во время одного из таких приступов он и оборвал телефонный провод…

— Вам следовало немедленно послать за нами! — воскликнул Клод.

— У меня просто не хватило времени. Чарлз понимал, что с ним происходит, и велел мне немедленно включить программу обратного действия. То есть изменить последовательность знаков на сторонах кубов. В общем, нужно было любым способом разрушить цепочки образов, во власти которых он оказался. Я запустила эту программу, но она, к сожалению, никак на Чарлза не подействовала. Он уходил буквально у меня на глазах и лишь шептал: «Ужас… ужас…»

— Черт побери! — не выдержал Клод. — А потом?

— А потом я почувствовала, что необходимо срочно что-то предпринять. Реверсивная программа не сработала. И я решила, что нужны какие-то совсем иные символы, что-нибудь простое и ясное, что-нибудь способное Чарлза поддержать и ободрить…

И тут мы увидели, как по лестнице медленно спускается сам Чарлз. Он заметно отощал; лицо выглядело изможденным. Но, несмотря на худобу и усталость, он казался совершенно счастливым и… несколько безумным.

— Я только что проснулся, — сказал он. — Мне совершенно необходимо как следует отоспаться. Вам Мышка уже рассказала, каким образом она спасла то немногое, что еще оставалось от моего рассудка? — Он обнял Мими за плечи. — Она просто молодчина, не правда ли? Подумать только, я ведь только вчера наконец понял, как люблю ее! На следующей неделе у нас свадьба, я вас всех приглашаю!

— Но я думала, мы полетим в Монте-Карло, — заметила Мими, — а обвенчаемся в городской ратуше.

— Ну да… конечно! — На мгновение Чарлз, казалось, растерялся и коснулся лба вызывающим жалость жестом — точно раненый солдат, у которого снесло полголовы, но он еще не успел это осознать. — Моя старая кастрюля все еще варит плоховато после той гонки, которую я ей задал. Ох уж эти проклятые кубики! Если бы Мими не было рядом, просто не знаю, чем бы кончился мой эксперимент!

Они лучезарно улыбнулись нам — новая, счастливая парочка, поистине созданная дьявольскими кубиками Хинтона. Столь внезапная трансформация чувств Чарлза по отношению к Мими — от ласкового равнодушия до слепого обожествления — потрясла меня, точно нелепый и чудовищный ночной кошмар. Они напоминали сейчас Свенгали и Трилби, только как бы поменявшихся полами в силу неведомого колдовства, но отнюдь не любовных чар.

— Но теперь все будет хорошо, Чарлз, — сказала Мими.

— Да, любимая. Я знаю. — Чарлз улыбнулся, однако оживление исчезло с его лица, он снова поднес руку ко лбу, и тут колени его подкосились. Мими обняла его за талию и потащила к лестнице.

— Я сейчас вернусь, — сказала она нам. — Только в постель его уложу.

Клод, Памела и я некоторое время стояли посреди гостиной и смотрели друг на друга. Потом в едином порыве повернулись и бросились туда, где стояла Автоматическая Мандала.

Мы приблизились к ней с ужасом, ибо то было современное воплощение древнейших магических чар. Я вполне представлял себе, как Чарлз без конца сидел перед своей машинкой, а шар и стержни в нем все вращались и вращались, а кубики на концах стержней сверкали все ярче, создавая в его мозгу некий единый и неделимый образ… Древнееврейский, китайский, египетский — буквы всех этих алфавитов теперь исчезли. На всех сторонах кубов мы обнаружили теперь один-единственный символ — действительно «простой и ясный», как и сказала Мими. Впрочем, вряд ли он был так уж прост: на каждую из шести сторон всех двадцати кубиков была наклеена фотография Мими Ройс!

На звездолете главное — сплоченность экипажа. Личному составу полагается жить в ладу и согласии — иначе недостижимо то мгновенное взаимопонимание, без которого порой никак не обойтись. Ведь в космосе один-единственный промах может оказаться роковым.