— Иногда конец бывает ужасней, чем ожидание его, — проговорил тираннозавр. — Мы это называем фактом воображения. Воображение — это процесс придумывания, а факт — реализация придуманного. И то и другое может научить нас кое-чему полезному.

— Например? — спросил фон Тюрендельдт.

Тираннозавр махнул левой передней лапой и длиннющим когтем распорол Тюрендельдту живот. Блондин со стрижкой «ежик» едва успел ахнуть от неожиданности, как его внутренности упали на пол, а сам он упал сверху. Ящер снял с кровавого трупа машину Орфея.

— Этот наглец никому не нравился, — задумчиво проговорил тираннозавр, — но все же он сделал кое-что полезное. — И ящер осторожно покачал машину Орфея на серебряной цепочке.

— И что за урок я должен из этого извлечь? — Шекли было не до изумления, у него очень болели ноги, да и вообще настроение оставляло желать лучшего.

— Преимущество фокального персонажа в том, что самое худшее всегда случается не с ним.

— Ну вот откуда такие речи, а? Ты же безмозглый ящер, извини за прямоту. Философствовать тебе не полагается.

— Между прочим, это твой интеллект решает, какие речи мне вести.

Интеллект Шекли принял вызов. Очевидно, дело в древ ней наследственности, подумал он. Тираннозавры считаются самыми умными из гигантских ящеров. Располагая мозговыми извилинами и противопоставленными пальцами, они изобрели сознание — и это в те времена, когда человек представлял собой трусливое лемуроподобное существо с ничтожными шансами на выживание. И если бы тот астероид не врезался в Юкатан и не уничтожил ящеров-исполинов, человечество вряд ли получило бы толчок к развитию…

Да, динозавры более не существуют — кроме вот этого. Но и его явно создал Боб в каких-то своих целях.

Далее Шекли предположил, что это, должно быть, самая последняя попытка Боба довести сюжет до желаемого финала. Вот только какого финала он желает?

Едва Шекли подумал об этом, как услышал музыку, и была она столь чудесна, что восхищение ею пересилило страх перед дальнейшим развитием событий. Он уже не скорбел по безвременной кончине Тюрендельдта. Сладостные звуки подчинили мозг Шекли своему волшебному ритму — упорядочивающему, умиротворяющему, гармонизирующему. Сами собой отпали ненужные мысли, словно перхоть под воздействием целебного лосьона.

Он поднял взгляд. Тираннозавр играл для него на машине Орфея.

И тогда Шекли задал вопрос, который не мог не задать. Тем более что и ящер, похоже, ждал его.

— Как такое может быть?

— Шекли, тебе необходимо понять, что ты деталь сюжета. И вместе с тем ты его автор. Я тоже деталь сюжета, меня прислал Боб, чтобы ускорить работу и привести тебя в Совершенно Замечательное Место. И сейчас мы находимся в отправной точке.

Тираннозавр провел Шекли через последнюю медную дверь — в невероятное.

Внезапно Шекли оказался на солнечном просторе. Он стоял у обрыва. Чуть впереди начинался радужный мост и через бездонную пропасть тянулся к прекрасной новой земле.

Но у входа на этот мост стояли охранники в черной форме. При виде вновь прибывших они угрожающе нацелили оружие.

— Стой, кто идет! — пролаял их начальник.

— Тираннозавр и человек, — ответил ящер.

— Пропуска есть? Пропусков нет. Значит, проход запрещен.

Тираннозавр включил машину Орфея, и она спела стражам о родном доме и о неотъемлемом праве человека на возвращение туда. Без всяких слов, неоспоримым языком эмоций она доказала: человеку не нужны дурацкие пропуска, он может свободно разгуливать везде, куда ведет его воображение.

И стражи размякли под расслабляющую, урезонивающую мелодию. Они убрали оружие и разомкнули цепь, протянутую поперек радужного моста.

— Хоть убей, не пойму, почему я это делаю, — говорили они друг другу.

А потом охрана пела осанну, пока Шекли и тираннозавр шли по мосту к новой земле.

Там невдалеке начинался лес, и к нему галопом помчался тираннозавр. Что же до Шекли, то он у лесной опушки, на зеленом лугу, углядел человеческий силуэт и с воодушевлением направился к нему.

Это была женщина. Причем молодая и красивая, обликом не так уж и отдаленно схожая с Полетт Годдар и многими другими прелестницами Земли. В ее чертах и движениях сквозила нега, сулящая Шекли вечное неземное блаженство. Он шел к юной деве, распахнув объятия.

Но та встретила его взглядом, исполненным изумления и досады.

— Что это ты задумал, можно поинтересоваться? — язвительно спросила она.

И в тот миг Шекли познал печаль и горечь неразделенной любви. Ведь эту женщину он возлюбил с первого взгляда. Но правда же, разве может сие небесное создание испытывать к нему ответные чувства?

Тут раздался гром галопа. Возвратился тираннозавр.

— Забыл свой долг перед сюжетом! — повинился он. — Прости меня, Шекли. В лесу я заметил симпатичную тираннозавриху и позволил себе кратковременную автономность. Конечно же, сначала надо довести работу до конца.

И он навис над Шекли, громадный и смертоносный. В солнечных лучах заблестели клыки и когти.

И в тот миг Шекли познал леденящий ужас. Неужели вот так все и кончится? К нему приближался исполинский коготь. Шекли стоял столбом, в жилах замерзла кровь. Расстояние между ним и когтем быстро сокращалось, а разморозиться, чтобы обратиться в бегство, он никак не мог.

То был момент страшного ожидания, сменившийся моментом великого облегчения, когда огромный коготь остановился в нескольких дюймах от лица Шекли. С него что-то свисало.

Машина Орфея.

— Ты отдаешь ее мне? Это в высшей степени любезно с твоей стороны, но я не понимаю, чем заслужил…

— Единственная цель моего бытия, задача, ради которой я создан, — отвечал тираннозавр, — это продвижение сюжета. Но хоть я и нужен только для этого, некоторая самостоятельность мне все же дозволена. Вот она-то и ударила мне в голову, заставив забыть ненадолго о моем долге, каковой заключается во вручении тебе, Шекли, сего инструмента для любовного замирения.

Шекли принял машину Орфея. Нажал на кнопку и направил штуковину на девушку. Заработала мудреная алхимия, позволяющая сводить сюжетные концы с концами, и у красавицы смягчился взор, и раскрылись уста, и она сказала:

— Это ведь ты, да? Тот, кого я ждала так долго?

— Да, это я, тот самый! — вскричал Шекли.

Но к его торжеству примешалась досада, ибо он вдруг ощутил тяжесть в рассудке.

Это был Боб, ухитрившийся примчаться с Земли на крыльях собственной сюжетной машины. Теперь они с Шекли делили один мозг на двоих.

— На этот раз обойдемся без монодиалогов, — сказал Боб. — Говорить будем с ней, а не друг с другом.

И Боб Шекли, не разделенный более напополам, взглянул на девушку. А она смотрела на него. Он снова развел руки. Она бросилась в его объятия, прижалась.

— Все-таки тут еще много непонятного, — сказал Шекли, но в голове зазвучала музыка машины Орфея, и необходимость докапываться до сути куда-то испарилась.

Машина Орфея пела ему, что с исчезновением потребности в докапывании до сути начинается мудрость. Поэтому Шекли предпочел думать о другом — о том, как рука об руку с девушкой пойдет в девственный лес на поиски чего-нибудь очень хорошего… ну, по крайней мере, пригодного в пищу.

Полет через пояс Койпера не обошелся без происшествий. Хотя курс был рассчитан заранее, Джонсону пришлось корректировать его на ходу, чтобы увильнуть от смертоносных глыб металла и грязного льда, которые неслись против потока в Саргассовом море за орбитой Нептуна. Но вот сложности позади, и Джонсон почти у цели. Эта цель — Квавар, малая планета диаметром в половину Плутона. Достойный полигон для первой попытки тер раформирования.

Корабль начал плавное снижение. Джонсон затаил дыхание, потом медленно выдохнул. Планета приближалась: он видел это на бортовых экранах. Металлическая посадочная тренога коснулась поверхности, и у Джонсона снова перехватило дыхание — одна из трех опор соскользнула, и он едва не вскрикнул от испуга. Но наконец космолет встал ровно и устойчиво, и можно было перевести дух.