Очутившись за городом, жестянка быстро преодолела тоннели и выкатилась на каменистую площадку, которая косо тянулась вверх, ко входу в Маккавейские пещеры. Дьюэрни прибавила скорость. Кемаль различил далеко впереди полоску ослепительного солнечного света. Дьюэрни сказала ему, что это и есть вход. Затрещала радиосвязь, и звучный голос официальным тоном велел остановиться. Одновременно Кемаль заметил в зеркалах заднего вида ходовые огни трех полицейских машин.

Дьюэрни ответила в переговорное устройство:

— У меня официальный приказ доставить принца Гавилана к его подданным.

— Ни черта подобного! — ответил динамик голосом Холтона Зака. — Приказываю здесь я. Немедленно остановись и вернись в Витесс.

— Танцоры тебе не подчиняются, — ответила Дьюэрни.

— Ну как же? — возразил Зак. — Мы заключили соглашение с Каллагом и Меркурием-Прайм.

— Но не с Танцорами!

— Дьюэрни! — рявкнул Зак. — Не дури! Ты поступаешь наоборот — увозишь принца от его подданных. За это положено суровое наказание! Танцорам придется плохо, если ты не вернешь его немедленно!

Кемаль взял микрофон.

— Это Кемаль Гавилан. Я решил познакомиться с цивилизацией Танцоров. Перестаньте чинить препятствия. Передайте моему дяде, что мне нужно взглянуть на людей, которых я собираюсь лишить прав.

Дьюэрни тревожно посмотрела на него:

— Ты все еще собираешься отменить наши права?

Кемаль прикрыл микрофон ладонью.

— Надо же им что-то сказать. Давай поезжай.

Дьюэрни кивнула, но веры в ее светлых глазах не было никакой. Она заглянула в зеркала заднего вида — полицейские машины настигали.

Через несколько минут жестянка и ее преследователи выехали из мрака в ослепительное сияние светлой стороны планеты. Впереди открылся фантастический меркурианский пейзаж.

Пещера выходила на широкую плоскую равнину, которая напоминала лунный кратер. Она была усыпана обломками скал, от мелкой щебенки до отвесных громадин величиной с дом.

Кемаль моментально увидел, что Дьюэрни выбрала трудный маршрут, на котором одни глыбы приходилось огибать, а через другие — переезжать. Нужна была великая сноровка, чтобы на скорости пятьдесят километров в час мгновенно решать, с какими обломками жестянка справится, а на каких опрокинется. Кемаль развернулся, изготовив орудие к бою. Позади выстроились в стометровую цепь семь витесских машин, которые неуклонно приближались. Кемаль вступил в поединок с пушкой, пытаясь совместить видоискатель с верткими целями. Затем двое преследователей вышли из игры сами — один врезался в уступ величиной с кита, другой взлетел на скальный гребень и перевернулся.

Оставшиеся пять машин открыли огонь. Кемаль предположил, что их оптические прицелы предназначались для пещерного боя, так как все выстрелы исправно шли мимо. Правда, снаряд-гарпун был проблемой посерьезнее. Он взмыл в небеса за жестянкой и захватил ее тепловой след.

Стряхнуть его не было никакой возможности.

— Выровняй эту штуковину! — крикнул Кемаль.

Дьюэрни сбавила скорость и спрямила курс. Кемаль сумел прицелиться и быстро выстрелить дважды, оба раза мимо. Снаряд приближался. Тогда принц вспомнил, что не учел рефракцию, подсчитал в уме и выстрелил снова. На сей раз вышло прямое попадание, которое снесло коническую носовую часть снаряда.

Еще один преследователь проломил соляную корку и провалился на двадцать метров. Витессцы, обитавшие в пещерах, теперь на своей шкуре испытали риск езды по поверхности. Осталось четыре машины.

В запале схватки Кемаль не заметил, как жарко стало в кабине. Ему едва удавалось вздохнуть. Затем он осознал, что на него кричит Дьюэрни, но слова тонут в реве двигателя. Однако он понял: опусти лицевую пластину и перейди в режим полного охлаждения с подачей кислорода. Он защелкнул шлем, и Дьюэрни сделала то же. Взглянув вперед через ее плечо, Кемаль различил темную линию, косо пересекавшую горизонт. Они неслись к терминатору!

В систему циркуляции пошел охлажденный воздух, и Кемаль испытал минутное облегчение. Но воздух почти сразу начал нагреваться. Оборудование скафандра слабо задымилось, изоляция вспыхнула.

Затем они очутились в черте сумерек и умеренных температур. Дьюэрни свернула направо, чтобы не выйти из этой зоны, ведь та растянулась здесь всего километров на двенадцать. Преследователи выстроились гуськом, когда Дьюэрни выполнила поворот. Головная машина шла быстро — невысокая, с торчащей базукой.

Кемаль больше не мог вести огонь — в пекле замкнуло систему наведения. Полицейская машина стремительно увеличивалась, приближаясь слева. Кемаль, как учили в академии, хлопнул Дьюэрни по левому плечу. Она увидела мчавшуюся рядом машину и взяла левее, идя наперерез. Преследователь увернулся, налетел на продолговатый выступ и лег, задрав правые колеса.

Кемаль хлопнул снова. Дьюэрни свернула опять и сумела завалить еще одну машину.

Они все больше отрывались от оставшихся. Дьюэрни выжала из жестянки все, что возможно, — четыре пухлых колеса перелетели через кряж, приземлились с другой стороны и резко затормозили.

Там, выстроившись в ряд, пять бронированных сухопутных машин, раскрашенных в желтые, черные и золотые цвета дома Гавиланов, преграждали путь.

За ними виднелись другие, припаркованные у низкого куполообразного строения.

Витесские машины преодолели кряж и остановились.

Жестянка оказалась зажатой меж войсками Витесса и Меркурия-Прайм. С флангов высились невысокие, но неприступные скалы.

— Что будем делать? — спросила Дьюэрни.

— По-моему, мне пора с ними потолковать, — ответил Кемаль.

Он вошел в куполообразное здание, сопровождаемый Дьюэрни. Внутри оказался полевой лагерь. Удобное кресло было только одно, и в нем сидел Гордон Гавилан. Далтон, при полной боевой выкладке, устроился рядом на стуле; он нехорошо улыбался. Позади с оружием наготове выстроилась охрана.

— Добро пожаловать, племянник, — сказал Гордон с прежней живостью. — Очень мило с твоей стороны задержаться на нашей скромной заставе. Охрана! Стулья моему племяннику и его шоферу.

Кемаль мысленно проклял себя за то, что позволил витессцам загнать жестянку в засаду. Он принял стул и сел. Дьюэрни осталась стоять у двери.

— Вы не сочли нужным сказать мне, дядя, что я наследный представитель Танцоров, — отважно произнес Кемаль.

— У меня были на это причины, мой мальчик. И не забывай, что я заплатил авансом.

— О чем он говорит? — спросила Дьюэрни.

— О том, что передаст отцовское наследство, как только я подпишу договор. Мне было некогда сказать тебе, — объяснил Кемаль.

— Все верно, — кивнул Гордон. — Настоящая политика, малыш, есть искусство расчета. Твой отец никогда этого не понимал. Он был идеалистом. Я любил его, Кемаль, и горько оплакивал его кончину, но он не был практиком. А чтобы править, надо быть практичным. Я постарался воспитать в тебе это качество. Я направил тебя в Военную академию Джона Картера, чтобы ты получил образование и приучился к дисциплине, обретя качества, каких никогда не было у Оссипа.

— Нас не учили в «Джоне Картере» отбирать чужие права!

— А выполнять приказы вышестоящих офицеров учили?

— Конечно, но ты…

— Я глава правящей династии. Ты сын моего брата. Я оказываю тебе поддержку, учу и посвящаю в наши внутренние дела. Как же династии править, когда не выполняются приказы ее главы?

— Если они законны!

— А что незаконного в том, чтобы потребовать твоей подписи под моим договором? Если, конечно, я главный в семье. Может быть, ты главный, Кемаль?

— Разумеется, нет, — сказал Кемаль. — И не претендую.

— Вот и славно. — Гордон осклабился, и это означало, что он не потерпел бы иного ответа. — В таком случае главой семьи остаюсь я. Что скажешь, Далтон?

— Мне тоже так кажется, — откликнулся Далтон, гадко скалясь на свой манер.

— Кемаль, — молвил Гордон, — я понимаю, что тебе непросто это сделать. Женщина была бы весьма симпатичной, если бы избавилась от привычки дуться. Не сомневаюсь, что ты с ней неплохо развлекся. Или еще только мечтаешь? Не горюй. Позволь успокоить твою совесть насчет Танцоров и их надуманных притязаний. Это неорганизованные подонки, стянувшиеся на Меркурий из разных миров для работы на рудниках. Они начали развиваться независимо от других и вообразили, будто это дает им право считаться свободными. Но это всего лишь беспомощный сброд, которому волею случая повезло расселиться вдоль терминатора. У них нет ни постоянного жилья, ни собственности, кроме машин. Нет и территории, поскольку поверхность Меркурия является всеобщим достоянием.