— С Каллагом неладно давным-давно, — встрял Далтон. — Я уже говорил, что могу разобраться с ним.

— Нам следует избегать открытого военного противостояния, — возразил Гордон. — Для этого мы недавно заключили с Каллагом договор. Он устраняет наши разногласия. И я хочу, Кемаль, чтобы ты подписал его за Меркурий-Прайм и от моего имени.

— Почему я? — спросил Кемаль.

Гордон выдержал паузу и ответил:

— Возможно, ты затаил на меня обиду, Кемаль, за то, что я так долго продержал тебя на Марсе. Поверь, это было сделано для твоего же блага и во имя семьи.

— Можно подробнее? — осведомился Кемаль, решивший, что с него хватит дядиной карамболы и его басен.

— До поры я прошу принять это на веру. Поверь хоть на секунду в мое доброе к тебе отношение. — Гордон воздел правую руку, подтверждая свою искренность.

— И в чем же оно выражается, дядя Гордон?

— Вот в этом самом. В том, что я, заключая важнейший договор с аркологией Каллаг, избрал не родных сыновей, а тебя, чтобы именно ты доставил его в Каллаг и подписал от имени клана Гавилан. Это означает, что ты один из нас и для меня равен сыну.

Кемаль не верил ушам: уж больно все гладко и просто. «Что же задумал Гордон?» — недоумевал он.

— Готов ли ты сделать это для меня? — спросил Гордон. — Для твоей семьи?

Кемаль подождал, пока все взгляды обратятся к нему. Он промокнул губы салфеткой, положил ее на стол и произнес:

— Боюсь, что нет.

Гордон уставился на него:

— О чем ты, Кемаль? Не поедешь?

— Дядя, если хочешь, чтобы я для тебя что-нибудь сделал, тебе придется сделать кое-что для меня.

Бокалы, вилки и ложки застыли на полпути к пунктам своего назначения. Никто и никогда ничего не требовал от Гордона Гавилана, особенно близкие!

— И что же это? — нарушил молчание Гордон с нарочитой беспечностью.

— Мне нужно отцовское наследство.

— Ну разумеется! — рассмеялся Гордон. — Я сохранял его в доверительной собственности. Ты получишь отчет за каждое кило. По правде сказать, там больше, чем было на момент смерти Оссипа.

Кемаль невольно отметил, как скрипнуло антикварное кресло Гордона, когда колосс шевельнулся.

— Я хочу, чтобы его перевели в банк Нью-Саут-Марса, — сказал Кемаль. — Целиком, включая права на недвижимость. На мое имя, и ни на чье другое. Чтобы я мог распоряжаться им, как захочу.

— Как же ты с ним поступишь? Сумма-то внушительная, — заметил Гордон, вдруг замерев.

— Это уже моя забота. Суть в том, что я хочу получить свою собственность.

Гордон приблизил к племяннику взмокшее лицо:

— Кемаль, в том, что это твоя собственность, никогда не было ни малейших сомнений. Я могу устроить так, чтобы ты получал проценты. Это уже целое состояние.

— Нет, — сказал Кемаль.

— Послушай меня, малыш. Сейчас я веду много сложных переговоров. В рабочих целях я… пустил наследство твоего отца в оборот. Я не могу просто взять и сорвать переговоры, изъяв твою долю из капитала. В твоих интересах, малыш, оставить ее у меня, ибо текущие сделки удвоят сумму. Через год ты станешь совершеннолетним. Тогда я с удовольствием отдам тебе все. Даю слово. Что скажешь?

— Нет, — повторил Кемаль.

— Ты сомневаешься в моем слове?

— Мог бы, если подумать. Я просто хочу получить то, что принадлежит мне по праву. — Кемаль старался сохранять хладнокровие и собранность, уверенный, что в такой ситуации это лучшие помощники.

— Тебе еще нет двадцати одного!

Это был слабый довод.

— На Марсе совершеннолетие наступает в восемнадцать, — дерзнул напомнить Кемаль.

— Ты не марсианин, ты меркурианец! По нашему закону совершеннолетие наступает в двадцать один! — проревел Гордон, и его лицо побагровело, обретя сходство с марсианским закатом.

— По-твоему, я меркурианец, — сказал Кемаль. — Но я прожил на Марсе шестнадцать лет из двадцати.

— Ты знать не знаешь, что здесь творится, — сбивчиво проговорил Гордон. — Все, что я сделал, совершено для твоего блага. И ты, Кемаль, должен был получить образование, чтобы занять подобающее место в иерархии Меркурия-Прайм.

— Мне нет дела до твоих причин, — сообщил Кемаль. — Со мной ты не посоветовался. Если хочешь моего сотрудничества, то обращайся со мной как со взрослым и отдай мою долю.

— Кемаль, я же сказал, что сейчас мне крайне невыгодно изымать твое наследство из моих общих фондов. Обещаю, что через шесть месяцев ты получишь все.

— Нет.

Гордон вздрогнул от этого убийственного ответа.

— Но я же дал слово. Ты что, вовсе не доверяешь мне, Кемаль?

— Ты уже спрашивал, — холодно проговорил тот. Он смотрел в дядины прищуренные глаза, но боковым зрением видел, что оцепенели все, кроме Далтона, который поигрывал столовым ножом. — Нет, дядя Гордон, я не доверяю тебе.

На шее Гордона вздулись жилы, на лбу и над верхней губой выступили бусины пота.

— Кемаль, — произнес он медленно, почти с мольбой, — я понимаю, что ты зол на меня. Но клянусь, что все исправлю. Торжественно тебе обещаю. Все отцовское наследство с процентами за четыре месяца. Разве не справедливо?

— Нет, — подвел черту Кемаль.

— Ты безрассуден и неотесан! — Гордон, не в силах больше сдерживаться, вскочил с кресла и отшвырнул его так, что оно врезалось в драгоценную настенную лепнину и, старое, разлетелось на куски. — Вон отсюда! Проваливай, пока я не убил тебя собственными руками!

«Попробуй», — хотелось предложить. Но Кемаль решил, что сказанного достаточно. Он встал, поклонился и покинул комнату для аудиенций.

Тем же вечером Кемаль заказал ужин в свой номер люкс. Слуга принес его на узорном подносе. Возле дымившихся блюд лежал плотный конверт. Кемаль вскрыл его и обнаружил документ о передаче ему личного имущества его отца, Оссипа Гавилана, с процентами.

Кемаль внимательно изучил бумагу. Она была подписана, заверена — вроде в порядке. Документ давал ему право ознакомиться с бухгалтерской отчетностью и финансовыми операциями, осуществленными после кончины отца, и выяснить, не было ли каких злоупотреблений.

Однако имелось условие. Кемаль может получить наследство только после того, как поставит свое имя в качестве представителя Меркурия-Прайм под договором с Каллагом. Тогда ему перечислят первые десять миллионов, а остальные — через неделю.

Кемалю отчаянно хотелось воли и денег, но еще больше он презирал Гордона и совершенно не доверял ему. Не унаследовал ли он, кроме денег, что-то еще, нужное Гордону? «Поездка в Каллаг значительно приблизит меня к свободе, — подумал он, — но я не подпишу этот договор вслепую».

— Мои очи отверзнуты, дядюшка, — произнес он негромко.

Немного позднее прибыл гонец с запечатанным договором и новыми проездными документами от Гордона. Транспорт был готов доставить Кемаля в Каллаг, когда тот сочтет возможным. Кемаль понимал, что это означало «прямо сейчас», совсем как в военном училище.

Гордон времени не терял. Но Кемаля это устраивало. Чем раньше он покончит с делом и заживет своей жизнью, тем лучше.

Кемаль оказался единственным пассажиром в межаркологическом шаттле, который должен был доставить его в Каллаг. Он разместился в роскошной маленькой каюте.

Женщина-пилот, уже находившаяся в переднем отсеке, объявила взлет. Кемаль пристегнулся, и они снялись с Меркурия-Прайм.

Вскоре приступили к спуску. Поверхность Меркурия представляла собой адское зрелище даже при взгляде в затемненные поляризованные иллюминаторы. Большей частью — плоская пустыня, очищенная от песка и прочего мусора. Скалы сложились в причудливые конфигурации, как по задумке иномирного скульптора-сюрреалиста. Почва растрескалась безумным узором, но это был чуждый узор — не тот, что можно встретить в земной пустыне. Ветер и прочие силы создали высотные нагромождения скальных пород. Хаос расставил груды камней в манере, характерной для меркурианских стихий.

Пока шаттл спускался, Кемалю открывались бесконечные километры конструкций, похожих на железнодорожные пути. Он знал, что это солнечные коллекторы — единственные искусственные сооружения на поверхности Меркурия. Они сохранились с начала колонизации как следы попытки добраться до ископаемых сокровищ планеты.