В них, на божественном, зашифрованном языке, человеку открывается его будущее и каким бы невежественным не был человек, по отношению к тому или иному богу, или богине, в это, верили все, до фанатизма, начиная с малолетнего сына раба, копошащегося в нечистотах, в поисках чего-нибудь, хоть мало-мальски съедобного и заканчивая самим царём, на золотом седалище. Вот, только расшифровать сны, мог не каждый, а знать хотели все! А, раз был спрос, значит, само собой, появлялось предложение.

Все эти толкователи, гадатели, предсказатели, формировали целую армию со своими «десятниками», «сотниками», «тысячниками» и со своими «полководцами» — пророками, которые поднимались на такую высоту мистических технологий, что порой, даже не использовали элемент экстаза, ну, или делали это совсем незаметно.

Почему же именно в это время пророческое движение достигло своей наивысшей точки? Да, потому, что, именно в это время, появились уникальные по своей сути пророки, «высшие» проповедники, дошедшие в своём пророческом фанатизме, до согласия на гибель целых народов и всего мира в целом, во имя идеи. Они становились истинными предшественниками следующих поколений религиозных деятелей и зарождения религиозных идей, поставленных выше человеческих жизней, пусть даже, всех вместе взятых: «Сдохните все, но уверуйте мне! Ибо я глаголю истину!»

Отряд Асаргада был разношёрстен и многонационален, и каждый отправился в свои родные края для того, чтобы впитать необходимую информацию и по возможности собрать вокруг себя свой отряд, притом, чем больше, тем лучше, хоть до размеров армии, и к весне, обходя города и селения, как можно незаметнее, присоединиться к Асаргаду, уже под Пасаргады, где он их будет ожидать. Сам же будущий царь царей, лишь с двумя воинами-мидянами: Паласаром и Укбаром направился прямо в столицу Мидии — Экбатаны.

Впереди у него был очередной судьбоносный узел и если б не горы, то Асаргад двинулся бы к нему на пролом, по прямой. Он был в состоянии эйфории и ничто не могло его остановить, но «ничто» и не вставало на его пути. Все преграды и препоны расступались перед ним, как бы освобождая дорогу, в глубоком почтении.

Экбатаны. Величественный и один из красивейших городов того времени, расположенный у подножья большой горы, в начале широкой плодородной равнины, по которой, множеством ручьёв и речушек, создавался высокогорный оазис, дающий жизнь возделываемой земле и создающих пышную растительность равнинного плато, затенённость которой, в купе с кристально чистым высокогорным воздухом, дарующим свежесть всему, что им дышало, превращало эти места в рай на земле.

Экбатаны господствовала над всей иранской равниной, являясь началом пути из Месопотамии в земли Персии и далее в Индию. Столица, окружённая семью кольцами стен, возвышающимися друг над другом мощными зубцами, ещё издалека производила на путников неизгладимые впечатления, завораживая любого, к ней приближающегося, своей незыблемой и сказочной фундаментальностью.

Каждая крепостная стена, была выкрашена в разный цвет: белый, чёрный, пурпурный, голубой, красный, серебряный и золотой, что соответствовало тогдашним понятиям соотношения цветов и планет, включая в этот список луну и солнце.

Могучие стены из тёсанных каменных глыб, каждая из которых была длиною, примерно, метра три и квадратным поперечником в полтора метра. Высота каждой стены, достигала тридцати-тридцати пяти метров, а толщина — двадцати-двадцати пяти. Разломать, такие циклопические укрепления, не могла ни одна стенобитная машина того времени, да и современные, изрядно бы помучились.

Над единственными воротами в каждой стене, возвышались башни, почти пятидесятиметровой высоты, имевшие тридцатиметровые основание. Ворота, построенные для парадного выхода войск, поднимались вверх на высоту тридцати метров, имея ширину, при этом, почти двадцать.

Между стенами, плотным нагромождением, толкались дома-крепости мидийской знати, каждая из которых, имела свои оборонительные укрепления и свои гарнизоны для защиты. Каждый дом в Экбатаны был своеобразной крепостью в крепости.

Их купольные крыши, удивительным образом напоминали перевёрнутые огромные чаши и котлы, удлинённые кубки и пиалы горных великанов. Плоские крыши, практически не встречались, только если на неосновных пристройках, по которым была необходимость ходить, либо на них разбивался искусственный сад, со сложной системой ирригации.

Все проёмы проходов, арки, так же, как правило, были закруглены. И всё это разнообразие, пестрело разноцветными красками и утопало в зелени садов, которые росли, казалось, всюду, создавая причудливые, разноуровневые зелёные пятна. Финальным аккордом всему этому грандиозному градостроительству, являлся царский дворец-цитадель, что занимал всю территорию за золотой стеной города.

Экбатаны был городом знати, и никто кроме знатнейших представителей древних мидийских родов, таких как Арбака, Артика, Машдака и им подобным, там не только не жил, но порой и не вступал на городскую территорию.

Простой люд ютился в огромном человеческом муравейнике за пределами стен Экбатаны, в чахлых домиках, построенных из глиняных или земляных кирпичей, высушенных на солнце, от чего недолговечных и вечно разваливающихся, под непомерным для них воздействием дождей, ветров и зимних заморозков.

В каждую из семи частей города, отделённой цветной преградой крепостной стены, была своя система допуска. Не каждый мог войти в город за первую, белую стену, ещё меньше могли пройти дальше и только единицы входили в золотую его часть.

Стражники, всех их знали в лицо и посторонний мог проникнуть только лишь по личному указанию самого царя, либо в сопровождении доверенного лица, имеющего беспрекословный допуск и лично заверивший стражу, о необходимости прохода этого постороннего.

Всё это Асаргад узнал к концу первого дня, тщетных усилий проникнуть в город через первый, белый кордон, да, и то, только после того, как заплатил одному из стражей.

Не став скрывать, что он личный посланник к самому Артембару, главному евнуху царского гарема, Асаргад, буквально парализовал стража, который выпучив глаза, замер в недоумении надолго. Как выяснилось, этот страж, сторожил вход уже почти пять лет и в первые за всю службу, столкнулся с тем, что кто-то, вот так нагло спрашивает и что-то, не менее нагло хочет передать, такому уважаемому человеку, как сам Артембар!

— Ты что совсем сдурел, воин? Ты с каких гор спустился? — не скрывая недоумения, наконец, выдавил из себя стражник, — с этим человеком нельзя просто встретиться и тем более, что-то ему передать. Если ты хочешь, какую-нибудь из своих девочек пристроить в царский гарем, то будь добр тащить её на девичий рынок, как все. Артембар не подкупен и по-другому, у тебя не получится. Да, ты знаешь, — уже перейдя чуть ли не на крик, распалился стражник, — что за одну лишь попытку подойти с этим к его величию, ты запросто лишишься головы, безмозглый?

— У меня нет знакомых девочек, которых бы я хотел пристроить в царский горем, — с нажимом произнёс Асаргад, прерывая разошедшегося стражника, — у меня к нему личный разговор, не касающийся женщин вообще.

Страж запнулся, подавился по виду собственной слюной и замолчал в растерянности, но тут же взглянув за плечо Асаргада, быстро пробурчал:

— Вот едет главный страж гаремного сада, попробуй спросить его, если он тебя не убьёт на месте.

И тут же ретировавшись, быстрым шагом пошёл обратно к воротам. Асаргад оглянулся. По дороге, в шагах в ста, в сторону ворот, важно ехал богато разодетый франт, но конь под ним, был явно боевой, не прогулочный, да, и акинак на поясе «рабочий», а не украшение на показ.

Асаргад быстро вскочил на коня и так же медленно и важно тронулся на встречу вельможе. Поравнявшись, Асаргад остановился и учтиво поздоровался, но не раболепно, как полагалось бы по рангу, а как с равным себе. Такой поступок наглого перса обескуражил знатного мидянина, выводя из задумчивости, в которой он находился и тоже заставил остановиться.