Царица, не смотря на свой возраст, имела удивительно молодое и подтянутое тело. Нормально стоящие груди, плоский, аккуратный живот, упругие ягодицы. Если не смотреть на лицо, то можно было подумать, что перед тобой молодуха расхаживает, притом не корявый переросток кутырки, а молодая баба, в самом соку и в самом спросе.
Продефилировав так, туда-сюда, достаточно долгое время, она остановилась на против молодых и задумчиво глядя на них, спросила свою подругу, так, будто этих сявок, тут вовсе не было:
— Ну, Русава, что думаешь?
Царская ведунья сразу не ответила, крутя заковыристый сучок с множеством отводов, величиной с ладонь и как будто, что-то на нём ища. Наконец, шумно выдохнула, убрала с глаз сучок, придавив его ладонью к пологу и грустно проговорила:
— Я ничего не вижу, подруга, но задницей чую, какую-то страшную беду.
Она тоже встала, подошла к царице, пристроившись рядом и так же уставившись на молодых, продолжила:
— Не зря, ой, не зря Валовый Терем такую парочку породил. Всякого повидала, сама знаешь, но такого…
— Вот и я о том же, — поддержала разговор Тиоранта, продолжая вести себя так, как будто девок перед ней не было.
— Это произойдёт за пределами вашего царствования, — неожиданно, как гром среди ясного неба, жёстким, уверенным голосом проговорила Апити, — враг будет лютый, до безобразия. Сильнее сильного. Умнее умного.
Все трое, как по команде уставились на предсказательницу. Та, упёрлась взглядом почему-то в Русаву и добавила уже по-простому:
— У него божий дар, но только чужого для нас бога.
— Мы можем, как-то, повлиять на это? — заинтересовано обратилась к ней царица.
— И да, и нет, — ответила Апити, — мы можем подготовиться к встрече во всеоружии. Мы можем создать условия конца его величия, поэтому мне надо уходить. Я должна к тому времени, очень многое сделать, а здесь, мне нельзя было появляться. Сглупила.
— Ой, да, не ной, — прервала её Райс, отвернувшись от подруги, — сама знаешь, что ничего случайного не бывает. Подумаешь влюбилась в моего суженого. Как влюбилась, так и разлюбишь.
— Да, не в этом дело, подруга, — неожиданно громко вскинулась светловолосая, которая никогда перед рыжей не пасовала, — понимаешь, раньше я всё видела в парящей дымке. А это говорило о том, что будущее ещё не сформировалось. Может будет, может нет и эта дымка легко менялась, а теперь, вижу отчётливо: высокое солнце и далёкие снежные горы и как говорит Русава, задницей чувствую, что лично приложила к этому руку, понимаешь? Вот только не пойму, где и как.
Подобное откровение, вновь заставило всех задуматься, а Райс, от чего-то, выпучив глаза, не моргая уставилась на Апити. Наступившее молчание прервала Тиоранта, как бы размышляя сама с собой:
— Южные горы. Кто там может набрать силу. Маразматик Иштувегу? Вряд ли. А кто его сменит? Спитама? А вот это отродье, коли силу наберёт, может…
Её размышления, в очередной раз, бестактно, прервала Апити:
— Его, пока, там нет. Он здесь. Среди нас.
Это откровение всех, как плетью обожгло. Тиоранта, чуть не споткнувшись, резко замерла на месте, вперив пристальный взгляд на молодую ведунью. Русава, отвесила челюсть и округлила глаза, но тут же собравшись, накинулась на девку:
— Кто он? — взъелась царская ведунья и даже окрысилась, выражением лица.
На что Апити, лишь пожала плечиками и ответила:
— Не говорят, — и после недолгого молчания, добавила, — но каким-то чувством чую, что знаю его. Или мельком встречалась с ним глазами.
С этими словами Апити, почему-то, умоляюще посмотрела на Райс, будто вымаливая у неё имя человека, о котором говорит. Рыжая, продолжая сидеть с вытаращенными глазами, только выдохнула:
— Это кто-то из орды Даникты.
Их непонятный диалог прервала царица, которая опять принялась нервно ходить взад перёд и не останавливаясь, рассуждала в слух:
— Вот хоть убейте меня, но я никак не возьму в толк, за каким маньяком этот кто-то, пусть даже под руку с богом, пойдёт к нам в степь? Воевать степь — это всё равно, что воевать пустоту. Здесь нет городов, которые можно взять и разграбить, здесь нет оседлых народов, на которых можно наложить дань. Здесь нет ничего! Гоняться за кочевниками, подвижными ордами? Бред. В былые времена, кто только не пытался собрать кулак и прийти к нам мстить? Ну и что? Как приходили, так и уходили, ни с чем. Воздух мечом не изрубишь, землю копьями не заколешь, воду кнутами не запорешь, степь армиями не захватишь. Чем этот враг может быть так опасен?
Последний вопрос она проговорила медленно, растягивая звуки, казалось, пробуя каждое слово на вкус. Всем стало понятно, что именно этот, простой вопрос и есть самый главный, ответив на который, можно будет понять всю глубину угрозы, нависшей над тысячелетней степью и её устоями.
— Он не будет воевать степь, царица, — вновь ошарашила всех Апити спокойным, размеренным голосом, — он обезлюдит степь, по-другому, без оружия. Он настолько велик в своих замыслах, что даже все мы, вместе взятые, не стоим, пока, и ногтя его величия. Он будет завоёвывать степь миром и своим благим расположением, постоянно зовя нас. Мы не пойдём, но орды пойдут. Люди уйдут.
В наступившей тишине, почти шёпотом прозвучал вопрос Райс:
— Что же делать?
Апити усмехнулась и заговорила с подругой, будто они одни сидели в бане и вели доверительную беседу, без посторонних:
— Одна надежда на тебя, рыжая. Тебе к тому времени, необходимо будет вырасти, а ещё лучше перерасти его.
— Может умертвить всю Дониктову орду?
— Исключено. По судьбе, он обязательно выскользнет и только больше обозлится, да, и знать будет о наших намерениях, и наверняка предпримет защитные меры.
— И кто же это может быть? Сам Даникта — вряд ли.
— А Уйбар? Он же, вроде, царского рода.
— Нет. Он достаточно высокородный, но в его величие я не верю, хотя амбиций не занимать, конечно…
— Девы, мы вам не мешаем? — неожиданно встряла в их, почти, интимный разговор Тиоранта, — а то, сложилось такое впечатление, что нас тут нет.
— Простите, царица, — встрепенулась светловолосая прорицательница и весело добавила, — это мы так, о своём, о девичьем.
— Я слышу, не глухая, — величественно и по-царски грозно отрезала Тиоранта, с некой обидчивой ноткой в голосе, — ну-ка, выкладывайте всё, что знаете…
Эта четвёрка, отгородившись от всех, прямо на пологах, ещё и выпив, закусив, проговорила до глубокой ночи. Говорилось там о многом, если не сказать обо всём. Конечно же, не могли обойти тему замужества Райс.
Перемыв косточки будущему суженному, разузнав о нём всё, что было ведомо молодым, от мест рождения, социального положения, до размеров его достоинства, Тиоранта выдала заключение:
— Вот, что, доча, надо тебе семью заводить и сына рожать. Нечего с этим затягивать. Быстрей нырнёшь, быстрее вынырнешь, по самую маковку нахлебавшись. Придётся нам с твоей жизнью поспешить.
— Да не люб он мне, мама, — взвилась Райс, — не желаю я страдать с ним всю жизнь, да несчастной становиться. Пусть он пока свободным побегает, успею.
Тиоранта с Русавой молча переглянулись и не с того, не с сего закатились в хохоте. Смеялись долго. До слёз и в голос. С катанием на пологах. Молодые сначала, скромно улыбались, смотря за бурной реакцией двух солидных, с виду, баб, то и дело пытаясь добиться от них «Что тут смешного?», а после не удержались и тоже залились.
Первой отсмеялась мама.
— Ох, и дура ты, доча, — заключила она, вытирая ладошками мокрые глаза и щёки, — а счастливая дура — это вообщ, е что-то.
И тут бабы закатились в новом приступе, но на этот раз, ненадолго.
— Ты, хоть, понимаешь, что значит быть счастливой? — просмеявшись в очередной раз, спросила царица.
— А что тут такого? — взъелась дочь, — любая баба мечтает быть счастливой. Любая хочет любить и быть любимой, да, что баба, любой человек.
— Любая, да, только не такие как мы, — неожиданно грустно и устало проговорила Тиоранта, — любовь, счастье и слабоумие — одного поля ягода. Это любая, может себе позволить отупеть, и ничего, и никого не замечать, кроме своего любимого. Кидаться ради него в омут, вообще, уже ничего не соображая. Измазанная счастьем с ног до головы, будет, как умалишённая, с блаженной улыбкой пускать пузыри из носа, заглядывая любимому в рот и вылизывая ему задницу. Ты этого хочешь? Ты об этом мечтаешь?
