Шахран растянулся в довольной улыбке. Асаргад лишь вопросительно посмотрел на него.

— Нет, — тут же махнул рукой евнух, — как мужчина я воспользоваться ею не могу, но я использую её дар провидицы, о чём на утро, она ничего не помнит, и мне удаётся держать в секрете то, что я от неё узнаю. Райс специально спаивала её два дня, упрашивая, чтоб она что-нибудь предсказала, а у неё ничего не получалось. Только после того, как засыпала, а я её относил на лежак, она неожиданно, во сне, начинала пророчествовать. Я спрашивал. Она отвечала. И никто об этом ничего не знал. А когда Ратимир поведал мне разговор с тобой, я, пользуясь подвернувшейся возможностью, расспросил сонную Апити о тебе и тут же соединив твою нить судьбы с моей воедино. Результат превзошёл все мои ожидания. Прямо, как гром среди ясного неба.

Он замолчал, загадочно улыбаясь и что-то обдумывая.

— Ну, говори, — не выдержал паузы Асаргад.

— Вы все четверо станете царями, — резко выпалил Шахран, перестав улыбаться, — но ты, станешь царём царей и именно ты, пленишь и унизишь моего заклятого врага — царя Иштувегу.

Шахран опять замолчал, пристально уставившись на Асаргада, у того же, от услышанного, волосы на голове зашевелились, и он их нервно пригладил, так как ему показалось, что они встали дыбом.

— Убьёшь его не ты, а твой человек, но по твоему повелению, — продолжил Шахран, низко склонив голову перед Асаргадом, как перед владыкой и повелителем, — и я хочу помочь тебе взойти на вершину власти, о великий, только прошу скромную награду за свою помощь, повели оскопить Иштувегу перед смертью и обязательно пусть узнает о том, по чьей воле это сделано.

Асаргад разом протрезвел, но сумятица в его голове, не давала возможности рационально думать. Это был шок. Приятный, но шок. Он одновременно и хотел во всё это верить и вместе с тем, не верил ни одному слову этого скопца, на что Шахран, как будто прочитав его мысли, добавил:

— Апити никогда не ошибается в своих предсказаниях, повелитель, она просто не умеет этого делать. Никогда. Ибо её голосом говорят их боги. То, что она говорит, в своём изменённом состоянии, так и происходит, поверь. Жаль, что не увижу глаз Иштувегу, когда ему отрежут его член с яйцами, но осознание того, что это всё же произошло, будет греть мне душу.

— Как скоро это произойдёт? — спросил Асаргад, первое, что пришло в голову.

— Не знаю, — устало ответил евнух, — она не сказала, я не спрашивал, мне всё равно. Главное — конечный результат.

Выпив ещё вина, но уже на протрезвевшую голову и не причмокивая, а залпом, Асаргад начал, наконец, собирать свои мысли в кучу.

— Как ты сможешь мне помочь? — поинтересовался он, не понимая этого.

— У меня было два, люто ненавистных врага по жизни: Иштувегу, лишивший меня права называться мужчиной и отец, который позволил это сделать, но чем старше я становлюсь, тем больше начинаю понимать отца. Он пошёл на это, ради любви к моей матери… и ко мне. Дав зарок, больше не иметь женщин, после её смерти, он сознательно сделал свой выбор, а меня толкнул на это, только из благих побуждений, чтобы я, когда вырасту, не испытал тех мук, которые ему пришлось пережить. Он честно считал, что делает для меня благо… ибо эта особенность всего нашего рода, по отношению к женщинам, которых мы любим. И его отец не смог пережить смерть его матери и отец его отца… На нашем роду лежит какое-то проклятие, и он верил, что подобным образом, это проклятие прервёт. И он оказался прав, ведь я уже не могу иметь женщины, а значит проклятие будет прервано, вот только и род наш на мне прервётся.

Он помолчал немного, о чём-то думая, но тут же продолжил по существу:

— Я спрашивал Апити, в чём я смогу тебе помочь, и она указала на моего отца. Он станет следующим судьбоносным узлом в твоём царском восхождении, сказала она.

Тут он опять полез в суму, но вынул оттуда не очередной мешок с вином, а кожаную трубу, для переноски пергаментов и протянул её Асаргаду.

— Я написал отцу послание, в котором простил его сам и прошу прощения у него. Там, я всё объяснил и уверен, что, прочитав это, он обязательно поможет, правда не знаю, как и чем. Не спрашивай. Но то, что это произойдёт, я абсолютно уверен. Так сказала Апити.

Асаргад взял запечатанный в кожу пергамент, повертел в руках, но убирать не стал, уставившись на царскую печать, которой была запечатана труба. Шахран улыбнулся и прошуршав в суме рукой, вынул оттуда царскую печать. Показал и вновь бросил её в мешок, ничего при этом не объясняя.

Он отодвинул край шатра, прикрывающий вход, впустил в темень жилища слабый свет, зарождающегося нового дня и не отпуская, смотря на утренний затихший стан шатровой орды, грустно проговорил:

— Мне пора, повелитель царей. На этом, наши пути расходятся.

Он собрал свою суму, покидав в её пустые мешки из-под вина, но вместо прощания неожиданно сказал:

— И на Гнура не рассчитывай. Ваши пути, тоже разошлись. Врагами вы не будете, но и вместе с тобой он не пойдёт. Он останется здесь.

Эта новость почему-то не стала неожиданной для Асаргада. Он с удивлением отметил про себя, что внутренне был готов к этому. Дальше произошёл быстрый и почти односложный диалог.

— Он станет царём здесь? — спросил Асаргад.

— Да, — ответил Шахран.

— И мне не поможет?

— Нет.

— Не захочет?

— Не успеет. Ты обойдёшься без него.

— Когда мне выходить?

— Не знаю. Наверное, как только ты соберёшь всех вокруг себя, кроме Гнура.

— Благодарю тебя, Шахран.

— Прощай, царь царей и помни, ты обещал наказать Иштувегу, как я просил.

— Я никогда и ничего не забываю, Шахран. Я не умею этого делать.

Евнух с почтением поклонился и покинул шатёр Асаргада, оставив его, с переполненной головой, от мыслей, суждений и фантазий. Он улёгся на лежак, задумался и не заметил, как уснул.

Проснулся сам, без посторонней помощи, судя по солнцу, уже во второй половине дня. Вышел. Огляделся. Стойбище копошилось привычной, каждодневной жизнью. Прошёлся меж шатров, мельком здороваясь со знакомыми воинами. Дошёл до жилища Эбара. Заглянул в него, но тот был пуст. Прошёл к шатру Уйбара, но и тот оказался пустым. Идти к новому царю ему не хотелось, а узнать, что тут происходило, пока он пил и спал, было крайне любопытно.

Никаких признаков бабьего войска он не наблюдал, от чего складывалось впечатление, что они благополучно покинули их стойбище. Наконец, ему на глаза попался Эбар, который с парой воинов, возился с конём, похоже повредившем копыто, и они совместно, пытались оказать раненному помощь. Он поздоровался, подойдя ближе. Эбар увидев его, оставил воинов и взяв Асаргада под руку, отвёл в сторонку.

— Ты где был? — просил он тихо.

— У меня была трудная ночь, — так же тихо ответил Асаргад, — а утром потерял сознание и отсыпался. А где все и что тут произошло, пока я был, так занят.

— Да, ничего особенного. Девы тоже гуляли в царском шатре до самого утра, а как солнце встало, забрали с собой Гнура, Уйбара и укатили.

— Как Уйбара? — удивился Асаргад, ибо с Гнуром он уже всё понял, но вот Уйбар то, должен был остаться с ним, но тут же вспомнив слова Шахрана, что отправится он в путь, когда соберутся все вместе, понял, что срок, как раз, и определится возвращением этого блудного урартца и на том успокоился.

— Да, так, — ответил Эбар, — забрали и того и другого. Сказали, что они им нужны для какого-то дела и уехали.

— А царь что?

— А что царь? — недоумевал Эбар, — как только эти колдуньи подтвердили, что Теиспа умер от болезни, а не от яда, повеселел, закатил пир. Всю ночь тёрся вокруг рыжей, пока она не дала ему по башке и тот не вырубился. До сих пор, похоже, дрыхнет в беспамятстве, как и все его ближники, ну кроме тебя.

— Понятно, — подытожил Асаргад услышанное, — Эбар, как освободишься, загляни ко мне в шатёр, разговор есть.

— Да, я, вообще-то, не занят. Тут и без меня справятся.

— Ну, тогда пойдём погуляем в степь, воздухом подышим…