— Благодарствуем, Ратимир за угощение и за кров, — поблагодарил его Асаргад, — а как долго нам ждать придётся?

— Да, завтра с утра и пошлю. За день управится. Коль, нет на месте иль откажет, то вечером ясно будет, а коль согласится, то может быть, сам к вечеру навестит, или на следующий день. Как получится, я ж за него не в ответе.

— Это хорошо, — повеселел Асаргад, поняв, что дело долгим не будет, а день два отдохнуть в таких хороших условиях, его вполне устраивало.

— Чуть попозжа, баньку истопим, — продолжил Ратимир и хитро прищурившись спросил, — вы как, на счёт баньки, басурмане?

— Нормально, хозяин, — неожиданно встрял Эбар, который за ордынские годы, таким чистюлей стал, что аж до непотребства и сальных шуточек со стороны друзей.

— Баня — это хорошо, — оборвал его Асаргад, улыбаясь сотнику, — баню мы уважаем, чай не первый год ордуем, а к хорошему, быстро привыкаешь. Вот и еда в твоём доме, для нас тоже непривычна, а вона, глянь, одно объедение. Когда только твоя жена успела столько наготовить? Как ждали.

— А то, как же, — поддержал ничего незначащую дипломатическую беседу хозяин, тем не менее проявляя довольство, что басурманин, не только на родном языке говорит, не придерёшься, так и ещё по-свойски заворачивает, — чай рубежный терем, а не шухры-мухры. Здесь гость нежданный — дело привычное. Всегда готовы. Хоть из степи, хоть из леса. Для того здесь и поставлены.

Асаргад не стал уточнять, кем они тут поставлены и для чего, к тому же хозяин, хлопнув огромными ладонями по столу, встал. Гости последовали его примеру. Обед закончен, разговор тоже.

Обустроили гостей со всеми удобствами. Во дворе указали на большую бочку с водой, в которой можно было всполоснуться, пока баня топится. Асаргад с превеликим удовольствием скинул с себя бронь, пояс с оружием, разнагишался по пояс, да так и нырнул в дождевую воду с головой, перегибаясь через край.

Прохладная вода, в один миг, неожиданно ясно, напомнила родные горные реки, и он поймал себя на мысли, что впервые, за все годы своих скитаний, захотел домой. Не домой, в том смысле, что к отцу, матери, а в родные края, в горы. Соскучился.

Вынырнув и не обтираясь отошёл в сторону, давая доступ к бочке другим, жаждущим умыться, уселся мокрый на траву, опёрся спиной на брёвна терема, закрыл глаза и задумался. А не пора ли снова менять жизнь, не пора ли возвращаться. Заводить семью, хозяйство. Он достаточно богат, полон сил и амбиций ему не занимать.

Уж что, что, а банду отца, он подмять под себя способен, рога там всем скрутит и пообломает. А что дальше? Прибрать под себя всех клановых, пробиться в вожди племени? Или осесть в городе и подниматься по лестнице власти там? Власть ему была мила. Он её жаждал, любил. Он же особенный, а значить не ровня всем.

Асаргад уже понимал, как использовать свою одарённость в достижении поставленных целей, как подниматься над массой людей и управлять ею. Его долгое время никто не трогал и он, сидя с закрытыми глазами, размечтался. «А что если пойти дальше», — думал он, — «вернуться с ордой в те же Пасаргады и сесть там царём?

Но для этого надо, как минимум, стать ордынским царём и потом ещё найти убедительные доводы для воинов, пойти с ним, в его Персию, выходцами из которой, были только он, Эбар, да Гнур. Не просто совершить очередной налёт, а уйти из степей навсегда и придя в Пасаргады, царствовать там, тоже навсегда.

Он взвесил свои силы на ордынское царство и его пробила ясная мысль, о том, что он дурак. Царь орды выбирался всеми воинами и у него были все шансы. Сотня Эбара, полсотни Гнура, да и другие вполне могли бы за него вступиться. И он тут же осознал, что его непросто отправили из стойбища, а на нужное время, избавились от него и его клана.

Асаргад резко открыл глаза и сказал сам себе: «Если Доникта не дурак, а он явно не дурак, то вернёмся мы уже, к новому царю — Доникте». Но он тут же успокоил сам себя, мол, не беда, и тут же амбиции выдали новую, более заманчивую цель. Не нужен ему царский титул в степной орде, он станет царём Персии, всей Персии. А для этого, ему мало будет одной орды, для этого, ему нужна будет всё степное воинство, ведь там, придётся столкнуться с самим Иштувегу, царём Мидии, а на него, его сил не хватит.

Странно, но мысль о царствовании в целой стране, неожиданно стала столь ощутимой и осязаемой, что показалось, будто он об этом, думал всю свою жизнь, а не только что придумал, сидя на траве. В жилах вскипел азарт, дрожью прокатился по всему телу и странное ощущение, что его, кто-то погладил по голове! Ощущение было настолько реальным, что Асаргад вздрогнул и растеряно огляделся по сторонам, но, естественно, никого вокруг него не было.

Неожиданно, в жизни появилась цель, достойная его цель, а значит, ему необходимо всё обдумать и взвесить, всё и всех приготовить, рассчитать. Странно, но до этого дня, он в принципе, вообще, не думал о будущем, вернее, думал, но только о ближайшем, ордынском, походном, а сейчас, вдруг, задумался о более далёком и перспективном, и ему уже не казалось, что он ещё молод и всё у него впереди. Он со страхом осознал, что годы его уходят, а он, до сих пор, ничего не сделал в своей жизни для своего будущего.

Он резко встал, ощущая себя великим и ужасным, выпрямился, как и положено гордой царской особе и громко, но про себя, произнёс: «Всё. Хватит. Цель определена. Теперь, исключительно, надо решать, как до неё добраться».

Друзья, как пацаны малые, резвились у бочки с водой, в которой уже и половины не осталось, так как они её расплескали, брызгаясь друг в дружку. Асаргад внимательно посмотрел на здоровенных воинов, играющих, как дети и вновь задумался.

Это были его кровные братья. Это были люди, на которых, он мог положиться, в первую очередь, и он был уверен, что они непременно пойдут за ним, но их для его дела мало. Необходимо наплевать на нового царя и обрастать мясом, боевым мясом, которое, даже если не получится увести всю орду, смогли бы уйти с ним, став его опорой. Зная каждого из друзей, как облупленного, он уже планировал, к кому и как подойдёт со своей идеей и на кого, как будет воздействовать, убеждая.

С этими мыслями, он медленно пошёл вдоль бревенчатой стены, тупо смотря себе под ноги и ничего по сути не видя. Он думал. Произошло озарение, и он осознал это. Он убедил себя в том, что это великий Ахурамазда подтолкнул его к этому и дал точный знак, погладив по голове.

Пройдя так, в другой конец терема, он, продолжая думать, без всякого интереса заглянул в открытый проём. Это была конюшня. Осмотрелся пустым взглядом, пересчитал, зачем-то, коней, которых оказалось шестнадцать, мимоходом отметив, что их слишком много, даже считая, что четвёрка принадлежит им, оглядел белобрысого мальчугана, замершего столбиком при виде него, зачем-то, величественно кивнул ему и так же пребывая в мыслях непонятно где, медленно развернулся и пошёл обратно.

Думы о своём царствовании, вытеснили из головы, абсолютно, всё, ничего другому, там места не было. Это касалось так же и того, что с ним происходило в данный момент. Он тупо ходил из одного конца забора к другому, не заметив даже, что его друзья давно скрылись в тереме и похоже, уже с наслаждением валялись на пуховых постелях, а он всё ходил и ходил, не в состоянии выйти из оцепенения своих раздумий.

Из дверей вышел хозяин и долго наблюдал за ним, ничего не говоря и не окликая. Наконец, когда Асаргад прошествовал мимо его уже раз пятый, тихо сказал:

— Баня готова, воин. Можете идти париться.

Асаргад остановился, дёрнулся, как бы приходя в себя, взглянул на небо и с удивлением осознал, что уже вечерело. Сколько же он так ходил?

— У тебя что-то случилось, воин, могу я тебе чем-то помочь? — неожиданно заботливо, поинтересовался здоровяк.

Асаргад тяжело вздохнул, уставившись на мужика и неожиданно, даже для самого себя, ответил:

— Я никогда не отказываюсь от помощи, Ратимир, вот только ты, вряд ли мне сможешь помочь.