Обычно, тех, кто знал или хотя бы слышал об этой процедуре, так просто, довести до нужного состояния, не получалось. Приходилось идти на хитрость. Как правило, им заранее спаивали нужный отвар, но в данном случае, когда рядом была Матёрая любавицкой орды, этого не требовалось. А вот в таких случаях, когда попадались особо тупые и неосведомлённые двухголовые, даже и этого не требовалось.

Петелька, которую Марья одела будущему покойнику на мошонку, была не простой, ой, какой не простой. Все боевые девы, для конвоирования рабов и пленных мужского пола, использовали, так называемый, «девичий узел». Всех мужчин этапировали, исключительно, накинув этот узел на мошонку. Особенность его заключалась в том, что он был статичен. Раз, завязанный в обхват яичек, его не затянуть дальше было нельзя, не ослабить и тем более не развязать. Его можно было, только срезать.

А вот при казни, использовался узел ещё хитрее, под названием «бабий узел». Особенность его была в том, что он был, очень похож на «девичий», только «бабий», мог затягиваться, но не мог ослабляться и когда Марья пристроила к себе стоящий торчком ненавистный орган насильника, оседлав его сверху и совершая с ним половой акт, с каждой своей фрикцией, всё сильнее и сильнее подтягивала узел удавки, пока тот, намертво не перетянул мошонку, мёртвой хваткой.

Поначалу Шушпан сопел, прикрывая глаза от удовольствия. Потом, замычал громче. Глаза распахнулись. Через некоторое время, он уже визжал, как резанный поросёнок и бился головой о ствол сухого дерева. В конце концов, он резко дёрнулся и обмяк, уронив голову на бок, а Марья-палач, всё продолжала и продолжала.

То, что эта дева была ненормальной, знали все. Знали, и местами побаивались. Во-первых, она одинаково, с вожделением, смотрела на представителей обоего пола, ей было без разницы, во-вторых, поговаривали, что, когда дело доходило до удовлетворения своих половых потребностей, то Марья, выходила в своих действиях, за все существующие и не существующие рамки, притом делала это, как правило, не так, как это было принято делать. Одно слово извращенка.

И сейчас, вбивая остывающий труп в ствол дерева, все лишний раз подтвердили для себя, распускаемые по её поводу слухи. Оттаскивать её, никто не собирался, но и любоваться этим действом, было не всем по нутру, поэтому, как только мразь испустила дух, вслед за царицей, в стойбище потянулись, почти все. Остались лишь те, кому по долгу службы, необходимо было очистить дыбу. Срезать и сжечь верёвки, оттащить на волокуше труп подальше, зацепив его на сук дерева пониже, чтоб земли не касался, и зверь бы дотянутся смог.

Там, в глубине леса, жила медведица со своим семейством, которую нет-нет, да, подкармливали, вот таким образом. Дело это было не безвредное. Медведица, да, и медвежата, росли людоедами, а жить по соседству с диким зверем, прикормленным человеческим мясом, крайне опасно. Но медведица, привыкшая к подношениям и не занимающаяся охотой на двуногих, агрессии относительно дев не проявляла, поэтому её побаивались, но не трогали, продолжая таскать ей человеческие жертвы.

Лишь потом, подбирали оглоданный череп, да, выставляли перед лесом очередной шест, в виде жуткого флага.

Вообще, казнили в ордах с завидной регулярностью и не только в девичьих. На это было две основных причины. Первая, — это позволяло держать в жёстких, ежовых рукавицах, весь этот разнородный сброд, сползающий в степи, со всех уголков земли, вторая, являлась своеобразной формой развлечения, одуревших от однообразия походной жизни, вояк.

Все казни, проходили показательно, в обязательном порядке, при стечении большого количества людей и были очень разнообразны. Воин, нарушивший один из трёх основных законов и что было доказано тем, кто принимал решение, подлежал казни. Исключений не существовало. Высокое социальное положение, позволяло виновному, лишь выбрать казнь самостоятельно или избежать, казни унизительной.

Особо уважаемые войны, имели право на ритуальное самоубийство, которое, также, выбирали сами. У «простого мяса», не спрашивали, назначая казнь. Правда, необходимо уточнить, что при определённых преступлениях и казни были определены. Например, за блядство, нанёсшее вред орде, такие как измена, предательство, каралось сажанием на кол, в различных интерпретациях, притом за измену, таким образом, наказывали не только своих, но и чужих, тех, кто по собственной воле, на завоёванной территории, изъявил желание помогать и сотрудничать, но оказался не верен своей клятве, данной орде. Это явление было довольно распространённым.

Таким образом, во многих странах, где хозяйничала степная культура, этот вид казни, приняли со временем, как должное. Так казнили за измену в Ассирии, Вавилоне, Сирии, Эдеме и во многих других землях.

При более мелких, но тем не менее смертельных проступках этого закона, могли казнить не через задницу в рот, а наоборот, путём переедания или заливания, чего-нибудь. К этой же разновидности, относилось и утопление в водоёме.

За недержание и нарушения закона «не еть», казни были более разнообразны и более скоры на расправу, но так или иначе, смерть, прелюбодей, получал через своё «хозяйство». Его либо разрывали двумя берёзами, притянутыми к земле, к которым за ноги привязывался приговорённый, либо, привязав ноги к разным коням, с разгона врезали его похабным местом о ствол дерева, пень, большой валун и так далее. При отсутствии оного, могли просто разорвать конями.

За нарушение закона «не татить», казни были ещё более разнообразные и как правило, медленные. Самым распространённым способом убивания, по поводу нарушения этого закона, было закапывания приговорённого в землю, где он мучительно умирал. Иногда закапывание было полностью, то есть, попросту, хоронили в землю живьём.

Бывало, просто, калечили до такой степени, что тать не мог существовать без посторонней помощи и бросали его на произвол судьбы медленно умирать в каком-нибудь глухом, заброшенном месте: в пещере или тесной норе, выкопанной в земле.

В общем разнообразие зрелищного досуга в походной орде, буквально зашкаливало.

В женских ордах, было всё намного скучней, если не считать, вот таких случаев, как этот, с Шушпаном. Девы, пойманные на нарушении законов, просто топились в реке, притом, только в реке. От статусного положения, здесь зависел только выбор: либо сама, либо силой. Боевую деву, другим образом, казнить было нельзя.

Кроме основных степных законов, существовали и законы клановые, которые распространялись лишь на воинов, входящих в данный, как правило, узкий круг посвящённых. Пример — «рык царя». У них существовал не писанный свод правил, нарушение которых наказывалось, но с нашей точки зрения, несколько абсурдно. Например, за убийство безоружного или лежащего на земле противника, решение о наказании, принимал сам оступившийся воин. Соответственно, он мог себя наказать, а мог, помиловать.

Особо вопиющие случаи нарушения свода «рыка царя», могло инициировать суд общего круга, который максимум, что мог — это лишить воина звания и вышвырнуть его из своего клана, сделав неким изгоем, притом, войти в него повторно, после этого, было невозможно. То есть воин, изгонялся навсегда. Хотя и в этом случае, сам виновник, мог вынести себе наказание и бывали случаи, когда провинившийся, приговаривал себя к смерти. В общем, странные там были нравы и порядки, во многом, не подающиеся логике современного человека.

У клана «меченных» девичьего царства, тоже были свои внутренние законы, но в отличии от мужских, они были, скорее, не физического или морального аспекта, а колдовского. При нарушении клятвы, «меченная», просто, погибала, самым не объяснимым образом, либо сходила с ума, теряя при этом, все свои колдовские дары. И такие случаи бывали.

Райс, после казни, окончательно почувствовала себя опустошённой и обессиленной и поэтому ни с кем не говоря, ушла в свой шатёр и не раздеваясь, рухнула на лежак и сразу уснула.

Золотце и Калли, вместо того, чтобы отдохнуть перед утренним походом в дальние края, всю ночь провозились с пострадавшими девами дозора, вправляя перелом и залечивая раны. Вернее, этим занималась лишь Золотце, а Калли, пол ночи на пролёт, костерила на чём свет стоит, всех мужиков вместе взятых, притом делала это так заразительно, что все, кто участвовал в ночных посиделках у костра, сами зарядились, такой ненавистью к противоположному полу, что попадись, хоть кто-нибудь из них прямо сейчас, порвали бы голыми руками.