— Вот именно, — подчеркнул Бейкер, когда Райне сказал, что ничего не нашёл. — Предсмертной записки нет. Обычно самоубийца пишет предсмертное письмо. Или Хельмут так торопился отправиться к праотцам, что забыл черкануть нам пару строчек, либо… Послушайте, вы же не подумали, что он решил уйти таким способом?
— А разве это не так?
— Он не решил. За него решили, — Бейкер кивнул на тело. — Взгляните.
На шее трупа была видна тёмная ровная борозда.
— Замкнутая, горизонтально расположенная борозда, которой не бывает при самоповешении. Его задушили верёвкой, а уж потом на этой же верёвке подвесили к потолку, попытавшись инсценировать самоубийство. — Бейкер быстро взглянул на Райне: — Это не самоубийство. Его убили.
Он поднялся и бегло осмотрел комнату.
— И нигде нет предсмертной записки…
— Обычно самоубийцы не забывают об этом… И тело уже закоченело, значит, убийство произошло три — четыре часа назад.
— Значит, его убили либо сразу после полуночи, либо позже, — сказал женский голос.
Мужчины оглянулись. Мари стояла на пороге, прислонившись к косяку двери, и смотрела на тело.
— Вы подслушивали? — нахмурился Бейкер.
— А что вы хотели от особы, которая нагло прикрылась именем вашей знаменитой тётушки? — отпарировала француженка.
— Я приказал всем перейти в библиотеку и оставаться там до моего прихода. Почему вы ослушались?
— Потому что я и минуты не думала, что это самоубийство.
— Почему не думали? Неужели совсем не умеете?
— Оставьте ваши шуточки при себе, господин из Скотланд — Ярда, — холодно посоветовала Мари.
— Слушаюсь. Значит, вы решили, что Хельмута убили.
— А вы подумали, что именно Хельмут убил Фреджа и напал на Потсдорфа, так?
— Я не исключаю этой версии, — осторожно заметил Бейкер.
— А по — моему, вам хочется сказать классическую фразу: «Это сделал дворецкий».
— А по — моему, вам лучше вернуться в библиотеку, — не остался в долгу Бейкер. — Это зрелище не для женских глаз.
— Как себя чувствует Ангелика? — спросил Райне, продолжая смотреть на тело. — С ней всё хорошо?
— Она впервые увидела повешенного, так что я не скажу, что она в порядке. Как я понимаю, его задушили, а потом подвесили сюда? — уточнила Мари и подняла глаза на балку, на которой и был обнаружен дворецкий.
— Послушайте, для человека, который не является ни полицейским, ни писателем детективов, вы неплохо мыслите, — похвалил Бейкер.
— Мне пришлось перечитать все книги вашей знаменитой тётушки, чтобы не попасть впросак. И что вы думаете делать? — поинтересовалась Мари, переводя взгляд с инспектора на Райне. — Как будем ловить убийцу?
— Будем? — поднял бровь Бейкер.
— Конечно, будем. Раз уж вы двое не дали мне свершить возмездие, так дайте хоть в сыщика поиграть. Тем более что остальные уверены, что я — та самая Берта Мур, ваша дражайшая тётушка, — добавила Мари, кинув взгляд на инспектора. — И все будут удивлены, что знаменитая писательница детективов не участвует в расследовании. Могут возникнуть подозрения.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы участвовали в расследовании.
— Понимаю. Это просто ужас как опасно, — насмешливо уточнила Мари.
— Именно, — подтвердил Бейкер.
В его глазах появились уже знакомые Мари смешинки, и француженка заподозрила, что инспектору доставляет огромное удовольствие не только иронизировать над ней, но и просто разговаривать.
— Вы снова надо мной издеваетесь.
— Ну что вы, как можно. А теперь всё же объясните, почему вы решили, что это убийство?
Мари пожала плечами:
— В свете последних событий только эта версия приходит на ум.
— Может быть, Хельмут увидел что — то или понял логическую последовательность действий убийцы? — предположил Райне. — А если он вздумал шантажировать, то это — результат шантажа.
— Так или иначе, но он убит, и нужно перенести тело в погреб.
В углу послышался слабый шорох, и когда все взглянули в данном направлении, то поняли, что совсем забыли про повелителя моды. Руппрехт, крепко прижав к себе странно притихшую собачонку, почти прилип к стене и не сводил широко распахнутых глаз с трупа.
“Чёрт, он же всё слышал!” — одновременно подумали Райне, Бейкер и Мари. — ” Он слышал про подмену!”
— Что вы тут делаете? Я же сказал всем покинуть помещение, — сердито сказал Бейкер.
— Простите… я просто… — начал лепетать повелитель моды. — Я раньше никогда… повешенный…
— Он всё слышал, — тихо сказал Райне, глядя на застывшего Руппрехта.
— Не думаю, — так же тихо ответил инспектор. — Он сейчас в таком состоянии, что ничего не воспринимает.
Бейкер был прав: Руппрехт действительно ничего не слышал, потрясённый увиденным. Он по — прежнему крепко прижимал к себе Ди — Ди, и Мари, подойдя, мягко взяла его под локоть и вывела из комнаты.
Мужчины проводили её взглядом.
По дороге Руппрехт что — то несвязно бормотал про себя, а француженка успокаивала его, ведя в библиотеку:
— Сейчас выпьете что — нибудь горяченькое, успокоетесь, придёте в себя…
— Да — да, горяченькое… — бормотал повелитель моды. — Что — нибудь горяченькое. Может быть, скотч…
— Можно и скотч, но лично я имела в виду горячий чай или кофе.
— Можно и кофе, — беспрекословно согласился Руппрехт. — Почему бы и нет…
Мари видела, что он до сих пор не может отойти от увиденного. Бедняжка Ди — Ди была так сильно прижата к груди, что не могла даже гавкнуть. Но похоже, что собачонка даже и не думала подавать голос, напуганная невиданным доселе поведением своего хозяина, который так прижал её к себе, что ей грозило удушение.
— Задушите собачку — то, — сказала Мари, заметив это, и повелитель моды слегка ослабил хватку, но Ди — Ди из рук не выпустил.
Мари проводила еле передвигающего ноги Руппрехта на кухню. Она не думала, что там будет баронесса, Марта или кто — то из слуг, но служанки: одна из них Лизелотта, а вторая — Инге — на кухне действительно были, однако просить их о чашке горячего кофе не было смысла: потрясённая прислуга ни о чём другом, как о погибшем Хельмуте, говорить не могла.
— Да как он мог так? — слезливо и шепеляво вопрошала невысокая худощавая блондинка с тонким искривлённым носом — Лизелотта. — Как он мог пойти на такое?
— Никогда бы не подумала, — вторила Инге, пожилая полная женщина с тёмными взбитыми волосами. — Зачем он решил покончить жизнь с самоубийством? Ведь так всё хорошо было…
Лизелотта шумно высморкалась в платок и снова слезливо заговорила:
— Моя мама всегда мне говорила: самоубийство — самый тяжёлый грех. Самый тяжёлый что ни на есть, и что самоубийц хоронят за пределами кладбища, без отпевания.
— Правильно говорила твоя мама, — отозвалась Инге. — Самоубийство — страшная вещь, но я не могу понять, почему Хельмут решился на это.
— Ой, я не знаю, не знаю!.. — заныла Лизелотта и стала сморкаться, когда на кухне появились Мари и повелитель моды.
— Что — то случилось? — испуганно спросила Инге, увидев, что Мари почти тащит на себе Руппрехта.
— Ему нужно что — нибудь успокаивающее. Он в шоке.
Инге вскочила и бросилась хлопотать вокруг повелителя моды, который никак не мог придти в себя, а Лизелотта снова ударилась в слёзы, периодически сморкаясь в большой носовой платок.
Решив воспользоваться ситуацией, Мари стала осторожно расспрашивать о Хельмуте. Лизелотта охотно вступила в разговор, и пока Инге суетилась вокруг безучастного ко всему Руппрехта, рассказала, что Хельмута знает только с положительной стороны, что он служит тут давно и никаких нареканий не имел, своё дело знал и нос в чужие дела не совал.
— И ничего странного вы не видели, — уточнила француженка.
— То есть?
— Может, в последнее время Хельмут вёл себя подозрительно. Нет?
— Подозрительно? — переспросила Лизелотта и вдруг одушевилась: — А ведь правда, ваша правда! Было такое. Он вчера был какой — то рассеянный, понимаете? Обычно он собран был, знал, что делал, а вчера у него всё из рук валилось.
