Мой чудесный золотой цветок, Мой в аду не тающий ледок. И это было не легко. Не только Смоленский ее сам разрушал, но, как ему казалось, против нее был Бог. Иногда мне кажется — ошибка, Столько раз солгавшая, мечта — Я совсем не тот и ты не та, Лишь кривая на губах улыбка. Боже мой! — от века каждый знает, Чем кончается земная страсть — Человек лишь для того взлетает, Чтоб вздохнуть, и крикнуть, и упасть. Но это не ново, как не нов и преследующий его неотступно страх смерти. А все-таки всего страшнее гроб — На сердце лед и тление на лоб И гвоздь, что будут в крышку забивать… Мы давно это знаем, сто раз уже об этом слышали и читали. Раскройте на девятой странице «Закат», там есть строчки: Я к Богу взывал о спасеньи, Но мне отвечала ты. Тогда Смоленскому казалось, что ему отвечает любовь. На самом деле — это был голос смерти. «Милый, я слышу, слышу, Милый, спасенья нет!» Тот же голос ему нашептывает и теперь: Все яснее сознанье, что сердце напрасно любило, Иль любило не так, иль не то, и что сердце мертво, Что надеждой твоей и любовью, мой ангел бескрылый, Ты смертельною болью напрасно терзаешь его. Но этого мало. Чувствуя близость победы, чудовище начинает наглеть, издевается: Где наше счастье, Любовь моя? В разверстой пасти Небытия. Или на другой лад: Надгробное рыдание, На все вопросы ответ, Исполнены все обещания — Смерти нет. Пока не раздается крик: …………………………. Заройте меня, заройте, Не мучьте больше меня. Силы приходят неизвестно как и откуда. Медленно встает из праха человек и обращается против Того, Кого считает виновником своих бед: Ты отнял у меня мою страну. Мою семью, мой дом, мой легкий жребий. Ты опалил огнем мою весну — Мой детский сон о правде и о небе. Ты гнал меня сквозь стужу, жар и дым, Грозил убить меня рукою брата, Ты гнал меня по всем путям земным, Без отдыха, надежды и возврата. ………………………………………..
И нет конца — Ты мучишь вновь и вновь, И нет конца и нет тоске названья — Ты отнимаешь у меня любовь, Последнее мое очарованье. …………………………………………….. Вот тяжело встает моя душа Тебе наперекор, Тебе навстречу, Пускай едва жива, пускай едва дыша, Но вечная перед Тобой Предвечным. И там, в Твоем аду, и здесь, с Тобой в борьбе, За все спасенье и за все блаженство, Вот эту страсть, вот это совершенство Моей любви не уступлю Тебе. «Нет», наконец, сказано. Кому — Богу ли, как думает Смоленский, или тому двуликому существу, что устроилось на его месте, богодьяволу-дьяволобогу — все равно. Важно, что это «нет» сказано, и сказано так, что черти в преисподней вкупе со своим хозяином поприжимали хвосты. И сразу все меняется. «Волшебно легко распадается клетка судьбы», и освобожденная душа вернулась из ада на землю, которая для нее отныне уже не лежит в лучах смерти. Тихо запад розовеет, В сердце чисто и светло, И легко мне в очи веет Ночи звездное крыло. И ночь уже не таит в себе, как прежде, несказанных загробных ужасов, от которых волосы на голове вставали дыбом. Вот ночь пришла и в месяце двурогом Небесная уснула тишина… О, этот кубок, поднесенный Богом, Я выпью с наслажденьем и до дна. И осень, всегда напоминавшая о смерти, прежних чувств в душе уже не вызывает. …………………………………………… Как осень несказанно хороша, Как смерть близка к бессмертию и Богу. Страх смерти — страх, что здешний, временный ад перейдет в вечный, в вечные муки, исчезнет и, может быть, с прежней силой не вернется никогда. Какое нам дело, что где-то есть сумрак могильный И что у Распятья горит гробовая свеча. Вспоминая свое прошлое, Смоленский замечает: Вся жизнь, как дым. Остался только Бог, — и дает мудрый совет: Не стремись к земным вершинам, силы Береги для тех, иных высот, Где над бездной Херувим поет, Где царят Престолы, Власти, Силы. И вот, наконец, «Монблан» — из всех стихотворений Смоленского, может быть, самое совершенное: Он над разорванною тучей Сияет в золоте лучей, И равнодушный и могучий. Над миром страха и страстей. И мудрое его молчанье, И голубая белизна, Как вечное напоминанье О том, что только вышина И чистота бессмертны в мире — Все остальное мгла и дым, Как туча эта, что все шире, Все тяжелей ползет под ним. |
