ЮЖНЫЕ СТИХИ I. Ферма («Здесь, от куриного помета…») Здесь, от куриного помета Одно спасение — метла. Любовь — которая по счету? — Меня в курятник завела. Клюя зерно, кудахчут куры, Шагают важно петухи. И без размера и цензуры В уме слагаются стихи. О провансальском полдне знойном, Переходящем в полумрак, О поведенье недостойном Стихи слагающих бродяг. II. Пчела («Если ты меня ужалишь…») Если ты меня ужалишь, Я тебя, осу, убью. Смертью ты не опечалишь Душу смелую мою. Вот пчела — другое дело. Хоть под платье, хоть в усы. И куда приятней тело У пчелы, чем у осы. Нынче брит я, как татарин, И не сходит тень с чела, Но тебе я благодарен, Незлобивая пчела. Был бы жалким я уродом, Жил бы, всех и все кляня, Если б с детства райским медом Не питала ты меня. III. Отраженье («Что мне Париж! Там нет меня…») Что мне Париж! Там нет меня. Там все иное, все иначе. Мотоциклетки трескотня Да по ночам концерт кошачий. А здесь вода — она течет, Она поет, она струится. И месяц голубой с высот Задумчиво в нее глядится. (Иль в облаках над ней плывет Как бы завернутый в бумагу.) И путник, наклонившись, пьет Луной не тронутую влагу. Он пьет, и кажется ему, Что в неподвижности движенья Он видит рая отраженье, Невидимое никому. IV. Китаец («Ты в шахматы играла с привиденьем…») Ты в шахматы играла с привиденьем, А на дворе, под проливным дождем, Стоял китаец. Все, казалось, в нем Дышало нескрываемым презреньем. Но проиграв, с угрозой бесполезной Исчезло привиденье, дождь прошел. Один китаец ждет — упрям и зол. И как уйти: он был — трубой железной Перед твоим окном, чернодымящей. Но в час, когда средь голубых палат В малиновых штанах гулял закат, В тот час он был китаец настоящий. Он голосом рассчитанно-негромким Любезности ученые шептал, Утонченными пытками пытал И сложные чертил головоломки. Возрождение. 1958. № 80. Младенец и черт («С младенцем нежным, чуть не с люльки…») С младенцем нежным, чуть не с люльки, Связался черт, и сам не рад. То подавай ему свистульки, То барабан, то шоколад! Младенец плачет и смеется, Недавний вспоминает рай. И черт несчастный, как ни вьется, А райских слуг изображай. Потом — без всякого уж толка — (Однако черт ничуть не зол), Хромого представляя волка, На четвереньки и под стол. Так дни бегут, растет младенец, Стареет незаметно бес, Теперь он страшен, как чеченец. Но зверь лицом — душой воскрес. А страж-хранитель, что в загоне, Слетев с заоблачных высот, Смиренно-тих, как на иконе, Ему свой меч передает. Возрождение. 1959. № 87. Город напротив («Как смертоносной чумной заразы…») Как смертоносной чумной заразы, Любви бежал я, но изнемог. И златокудрый, голубоглазый Ко мне ворвался крылатый бог, — В прохладный сумрак моей пещеры, Где я недолгий вкушал покой… Напротив город жемчужно-серый Волшебно-близок — подать рукой. И дерзкий отрок склонился, глядя На плащ мой темный и на меня: «Скажи, какого безумства ради Бежишь от счастья, как от огня? Смотри — вот город. Он недалеко. Но знай, вернешься ни с чем назад. Никто не может вступить до срока В его пределы — ни стар, ни млад. А срок… — Тут вынул он из колчана Стрелу и сердце мое пронзил. — Иди, — сказал он, — теперь не рано!» Взбежал на скалы, и след простыл. Возрождение. 1959. № 87. Страж («Она одна, и ей названья нет…») Она одна, и ей названья нет. Не Сириус, не Вега, не Венера. Темна, о друг, темна твоя пещера, Но и туда ее доходит свет. Немеркнущий — до сердца твоего, Как дальний зов. И он его коснется. В ответ оно сильнее не забьется, Как будто не случилось ничего. Но станешь ты неведомо о чем Грустить, вздыхать и по ночам томиться. Чего-то ждать. И рай тебе приснится, У входа ангел с огненным мечом. И ангела ты будешь умолять Пустить тебя к заветному порогу. Заплачет ангел, преградив дорогу Тебе мечом. И вот ты здесь опять. Один, как был. Звезда горит в окне, Рассветный ветер с гор прибрежных веет. Молчит душа. Она еще не смеет Назвать того, с кем плакала во сне. Возрождение. 1959. № 87. |
