Тень ложится длинная-предлинная На дорогу от столба. Надоело рыло мне кувшинное Нерадивого раба. Он меня повесить собирается Этой ночью при луне, На столбе, чьей тенью разделяется Путь — чертой на полотне. Вот идем мы, тихою беседою Коротая долгий час. Окрыленный тайною победою, Не свожу с черты я глаз. Как решится дело — знать не надо вам, Но решится у черты: Будем ли гореть в огне мы адовом Иль не будем — я и ты. Разлука («Однообразно дни текут в разлуке…») Однообразно дни текут в разлуке И пропадают без следа. И что ни делай — не уйти от муки, Она с тобой — везде, всегда. Любви нечеловеческую силу Найти в себе — кому дано? О, положите нас в одну могилу, А остальное все равно. Гроза («Она давно из-за горы…»)[665] Она давно из-за горы Грозила нам глухим ворчаньем. И то сверканьем, то молчаньем Выманивала из норы. Белее снега облака Паслись, как овцы, в небе ярком, Вода была для нас подарком, Но Божья медлила рука. Серело небо, и овец На нем все меньше становилось. Оно клубилось и дымилось, И гром ударил наконец. И долго о добре и зле Гремел он голосом сердитым. А мы подобно троглодитам В пещерной притаились мгле. Зловеще хлынула вода. И было в желтизне бурленья Как бы потопных вод кипенье — Прообраз Страшного суда. «Дружноселье» («Сад заглохший, пустынный дом…»)[666] Сад заглохший, пустынный дом, На закате дымка лиловая. И встающая над прудом, Из-за дома, луна медовая. Запиваются соловьи. Ночь струится волшебно-белая. Загорелые руки твои, На столе — земляника спелая. Вот и всё. Ни добра, ни зла. Не бывала весна блаженнее… Двадцать лет, как ты умерла, Но не меркнет солнце весеннее. Акробаты («Мы — два брата акробата…») Мы — два брата акробата, Два взъерошенных чижа. Разделен чертой каната Мир, как молнией ножа. Вместе город и окрестность, Люди, небо и земля. За чертой же неизвестность, Елисейские поля. Между знаньем и незнаньем, Невесомые, как дым, По канату с замираньем Мы над пропастью скользим. Совершенство равновесья, Тел воздушные мосты. В этой малой точке весь я, В той же точке, что и ты. Безошибочность расчета, Смелость, легкость, быстрота. Чудо райского полета — Смертных вечная мечта. В первый раз («У каждого бывает в жизни час…») У каждого бывает в жизни час (Он может и не быть, как ни ужасно), Когда на мир, как будто в первый раз, Ты смотришь и находишь мир прекрасным. И хочется назвать — о, назови! — Ту, что с тобой, как девочка, играет. И смутное предчувствие любви Тебя всего блаженством наполняет. Из-за холмов встающая луна, Поющее в душе стихотворенье, На древний Псков сходящая весна, — Все хорошо, как в первый день творенья. В уединенье радостном твоем Ты, как Адам, у жизненного древа, В те времена, когда еще ребром Была невоплотившаяся Ева. И даже смерть — что знаешь ты о ней? — Тебя пленяет, юного поэта. Среди цветов, молчанья и огней Простертые Ромео и Джульетта. А будет день, она к тебе войдет. Усядется, фату откинет вдовью, Предъявит свой мошеннический счет, Но сгинет, побежденная любовью. «В окне всё так же небо хмурится…» В окне всё так же небо хмурится, Всё тот же кашель за стеной. А ты оденься и — на улицу, Да погуляй хотя б весной. Весна в Париже незаметная, Как девочка — хрупка, робка. Тоска в Париже беспредметная, Как будто даже не тоска. Когда над Сеною смеркается, Но не зажгли еще огней, И лодка легкая качается В сияньи ровном без теней, Пустынный остров — как видение. Ты к берегам его причаль, И на единое мгновение Сольются радость и печаль. вернуться Гроза. Возрождение. 1950. № 12. Посвящено С.К. Маковскому. вернуться «Дружноселье». Возрождение. 1951. № 15. Дружноселье (Красная дача) — дачная местность под Петербургом, близ станции Сиверская Варшавской железной дороги. Сюда Мережковские (а с ними и Злобин) в 1917 и 1918 гг. выезжали на лето. Г иппиус, будучи на Красной даче, в дневнике «Черные тетради» 31 июля 1918 г. записала: «Ясные, тихие — вполне уже осенние дни. Я гуляю, читаю французские романы, смотрю на закаты и — вместе с Володей Злобиным — пишу стихи! Это какое-то чисто органическое стремленье хоть на краткий срок отойти, отвести глаза и мысли в другую сторону, дать отдых душевным мозолям. И я почти не осуждаю себя за эти минуты «неделанья», за единственную жажду забвения. Душа самосохраняется» (Гиппиус З.Н. Собр. соч. М.: Русская книга, 2003. Т. 8. С. 439). Гиппиус в июле — августе 1918 г. написала шуточное послание «Мелешину-Вронскому», адресованное дружносельскому комиссару, и цикл «В Дружноселье», в который вошли стихотворения «Прогулки», «Пробуждение» и «Пусть». |
