Он сорвал с её предплечья щит, ругая почем зря завязки.

— Это не моя кровь, — сказала она.

— Ты не пострадала?

— Только левая нога.

Он обошел лошадь, увидел кровь и притих.

— Так, ладно, — произнес он наконец. — Иди ко мне. — Он помог ей спуститься. — Я могу тебя понести.

Она услышала вопрос в его голосе.

— Нет. Рошар увидит. Он нас просто засмеёт потом. — Она улыбнулась, потому что хотела, чтобы улыбнулся Арин. Ей не нравилось, как он выглядел: вокруг рта пролегли складки, а глаза были преисполнены беспокойством.

Он не улыбнулся. Арин взял лицо девушки в свои ладони. Эмоции завладели его лицом, мрачное благоговение перед своего рода спасением от неистовой бури, рвущей небеса и только их, и не задевающей ничего из того, что дорого. То единственное, что позволяет чувствовать себя спасённым.

Она и сама начала испытывать нервозность. Это ощущение, что клокотало в ней, изматывало.

На то не было никакой причины. Она знала, что могла дотянуться пересохшими губами к его губам и почувствовать истину его любви на своем языке. Тем не менее, она не могла сказать с уверенностью, что же по отношению к нему испытывала сама.

Бедро пульсировало.

— Не нужно меня нести, — сказала Кестрел. — Но я позволю тебе помочь мне забраться на холм.

* * *

Ведя лошадь за собой, они медленно пробирались через лагерь. Арин обнимал Кестрел за плечи. Он привел девушку к своей палатке.

— Мне кажется... — нерешительно начал Арин. — Лучше зайти внутрь. Но... если хочешь, можно остаться и снаружи. — Он опустил взгляд на её окровавленное бедро. — Штаны придётся снять. Я могу позвать кого-нибудь...

— Нет. Только ты.

Он встретился с ней взглядом, но тут же отвел глаза.

Кестрел вошла в палатку. Пол ничем не был покрыт — только трава да спальник. Девушка опустилась на землю.

Арин обратил внимание на её пересохшие губы.

— Ты же хочешь пить, — сказал он и вышел.

Вернулся он с флягой, кувшином воды, кружкой и чистой марлей.

Кестрел попила. Вода, казалось, преодолевала очень долгий путь, чтобы попасть к ней в желудок. Она думала о воде и о том, как это здорово — её пить. Она думала об этом, но не о нём.

Арин встал на колени рядом с Кестрел. Она отставила флягу. Рана пульсировала тупой болью: почти в такт её сердцу из-за близости Арина. Снаружи запели цикады.

Он расстегнул её броню и аккуратно снял.

— Больше ничего?

— Только нога. — Поначалу было облегчением избавиться от брони, но потом она почувствовала себя незащищенной и мягкотелой.

Арин не двигался. Кестрел знала, что ей делать дальше. Она пошарила пальцами, пока не нашла застежку на штанах и не расстегнула её.

— Подожди, — сказал Арин. — Просто... — Он помолчал, а потом добавил, — оставь их.

Он протянул руки к разрыву на штанине левой ноги и осторожно начал рвать ткань вокруг бедра. Вскоре на ноге девушки не осталось материи, кроме лоскутка, прилипшего к ране. Арин смочил его водой, чтобы легче было оторвать.

— Будет больно.

— Действуй.

Он сорвал лоскут с раны. Кестрел с шумом втянула в себя воздух, одновременно с побежавшей из раны кровью. Теперь её левая нога была практически полностью обнажена.

Он промыл рану.

— О.

— Что?

Арин поднял свою тёмную голову и улыбнулся.

— Всё не так плохо.

Она взглянула на кровь.

— Я имел в виду, — он помедлил, прежде чем добавить, — что зашивать не придётся. И это хорошо. Это не означает, что от этого рана перестанет болеть...

Кестрел рассмеялась.

— Арин, я тоже рада, что всё не настолько плохо.

Он начал промывать рану. По ноге девушки стекала розоватая вода. Земля вокруг увлажнилась. Арин смыл кровь марлей, и это было больно, несмотря на то, что он старался прикасаться очень нежно и у него был опыт. А потом он открыл баночку с белёсой мазью и начал наносить её вокруг раны.

— Ты научился этому на войне?

— Чему-то там, другому из книг, — произнёс он, не поднимая головы и продолжая наносить мазь, — или... — Он внезапно умолк.

— Арин?

— Под гнетом валорианцев мы научились всему, чему можно, чтобы помогать, когда кого-то из нас ранили.

— Когда они намеренно вас калечили.

Он пожал плечами, потянувшись за рулоном марли.

— Я должна была знать. Я не должна была спрашивать.

— Ты можешь меня спрашивать о чём угодно.

Мазь был прохладной. Она покалывала кожу. Всё тело Кестрел расслабилось, потому что рана перестала болеть.

Арин положил марлю на рану и размотал рулон, обернув его вокруг бедра. Кестрел наблюдала, как порхают его руки. Его ладони касались её бедер, кожа юноши была грубой и тёплой. Оба молчали.

Арин добрался до конца марли, продел этот кончик под другие слои и завязал. Он закончил, но не шелохнулся. Ладони лежали на её колене, кожа обжигала кожу, кончики его пальцев соскользнули ниже границы марли.

— Лучше?

Она чувствовала себя одновременно слабой и живой. Ей не хотелось отвечать. Если она это сделает, то он уберёт руки.

— Кестрел?

— Да, — ответила она неохотно. — Так лучше.

Но Арин остался неподвижен. Снаружи жужжали и трещали цикады. Он встретился взглядом с Кестрел, его взор затуманила тень. Пальцы юноши вычерчивали узор, который не имел ничего общего с исцелением, и казалось, будто её тело покрывается светящимися линиями.

У Кестрел перехватило дыхание. Арин услышал и отпрянул, встав на пятки, а потом резко поднялся и отошел на другую сторону палатки, прежде чем девушка успела хоть что-то сказать. А потом уже и нечего было говорить.

Арин присел рядом со своим спальником.

— Что случилось на перевалочной базе шпионов?

Кестрел погрузила руки в остатки воды на дне чаши. Она стерла кровавую грязь с правой руки, полностью сосредоточившись на этом занятии. Благодаря этому нехитрому действию, ощущение светящейся кожи начало ослабевать («Как неловко, и сложно. И нужно было случиться этому прямо сейчас, как назло. Да что с тобой, почему ты просто не можешь уважать друга, попросившего не использовать его? Всякий раз, цепляясь за искры, в разгорающейся надежде на его искушение. Что, возможно, он увидит это и нырнёт в омут с головой, и они обретут в этом утешение. Но этого не будет, только не для него. Может быть, и не для тебя».) Она вымыла руки начисто.

Кестрел рассказала ему всё, ничего не упуская, с того момента, как она покинула лагерь, и до того момента, как размозжила камнем офицеру лицо.

— Я его убила, — и хотела было добавить что-то ещё, но запнулась.

Арин нахмурился.

— Ты чувствуешь себя виноватой?

— На нем не было брони.

Он нетерпеливо махнул рукой.

— Сам виноват.

— Я ему была небезразлична.

— В смысле?

— Я имею в виду Элис, шпионку. Он переживал за неё.

— Хочешь сказать, ты сожалеешь о том, что убила его, потому что он был хорошим человеком?

— Я говорю, что он был человеком, и теперь он мёртв, и это дело моих рук.

— А я рад, что ты его убила.

— А я нет. — Теперь и она злилась.

— Ты же понимаешь, — голос Арина звучал жёстко, — что бы он сделал с тобой?

— Если бы он попытался убить меня, то преуспел бы. Но он не хотел этого делать. Единственная причина, по которой я всё ещё...

— Он не хотел убивать тебя, потому что собирался взять в плен.

— Знаю. Я прекрасно это понимаю, и всё же мне жаль.

— Не проси меня разделить с тобой эти чувства.

— Я и не прошу.

— Если бы он тебя схватил... — Арин умолк, а потом продолжил: — Они убийцы. Работорговцы. Воры. Мне не жаль. И никогда не будет жаль.

— То есть ты никогда не сомневался в правильности убийства.

Его глаза вспыхнули, но потом взгляд стал каким-то затравленным.

— И не буду.

Кестрел внимательно посмотрела на него. Её гнев начал постепенно угасать. Она вспомнила, что их трудности были совершенно разного характера, и раны Арина были куда глубже. И неважно, осознанно девушка это сделала или нет, но она, скорее всего, задела его за только-только начавшую затягиваться плоть.