Но её новообретенная сила также напомнила и о слабости, о том, как легко её тело сдалось в тундре. Незапертых тюремных воротах. Чувстве облегчения, счастья. А потом погоне. Падении, грязи, веревках. Разорванном на спине платье.

Кестрел закрыла флягу и закрутила крышку.

Она снова побежала.

Небо было ещё тёмно-синим, когда она увидела между деревьями мелькающий оранжевый огонек. Масляная лампа.

У Кестрел ёкнуло сердце, и она замедлила бег. Огонек определенно двигался в сторону поляны. Лампа качнулась. Её услышали.

— Приветствую, — попыталась крикнуть она, тяжело дыша, пока пробиралась через последнюю рощу. Пришлось откашляться и перевести дыхание, а потом вновь крикнуть: — Да здравствует император Лисьян, генерал волков, отец сотни тысяч чад. — Это было его как воинским званием, так и политическим. Хотя император и не участвовал в войне по завоеванию Герана, он сохранил за собой звание главнокомандующего. Единственный человек, перед которым её отец держал ответ, — это император.

— Элис? — раздался голос из-за поднятой лампы.

— Стойте, где стояли. Сэр.

— Ты какая-то странная.

Кестрел достала жетон.

— Держите. — Она запустила жетон в воздух и услышала, как мужчина поймал его... вернее не услышала удара жетона о землю.

Лампа приблизилась. Кестрел всё равно не видны были черты лица мужчины, только очертания его фигуры и то, что он был высоким.

Кестрел закашлялась.

— Нет, прошу, оставайтесь на месте. Я больна.

— Тогда зайди ко мне в палатку и расскажи обо всём. Отдохни.

— Эта болезнь... что-то восточное. Варвары — переносчики... Должно быть, заразили меня.

Офицерские сапоги замерли на полдороге.

— Что за болезнь?

— Она начинается с кашля. — Кестрел надеялась объяснить этим изменение голоса. — Потом появляются нарывы. Они зудят. Я не сразу поняла, что в одной из телег лежали тела. Я подобралась слишком близко к их лагерю и осмотрела телеги, чтобы понять, насколько хорошо они укомплектованы. — Было так странно вновь говорить на валорианском. — Повстанцы готовятся выдержать осаду. У них есть чумные тела, которые они хотя развесить по стенам особняка Эрилит. Стоит нам только напасть, как мы заразимся. А у них, похоже, иммунитет.

— Тебе нужен врач. — Его голос прозвучал очень обеспокоенно. — Мы можем устроить тебе карантин.

— Пожалуйста, позвольте мне продолжить работать во имя нашей победы. — Кестрел призвала свой призрак маленькой девочки. Она вспомнила ту девчушку, что так хотела быть храброй воительницей своего отца. Она говорила от имени той девочки. — До тех пор, пока я в силах стоять на ногах, я могу заниматься разведкой. Я хочу этого. Позвольте мне принести славу империи.

Он помедлил какое-то время, но потом произнес:

— Слава тебе, — традиционные слова, которые произносятся, когда солдат берётся за выполнение миссии, которая наверняка окончится смертью.

Валорианский офицер сместился в тень и затих. Небо, казалось, стало чуть светлее, но Кестрел сказала себе, что это всего лишь игра воображения и не может посветлеть всего за каких-то два удара сердца. Она не позволила нервам захватить над ней власть.

— Тогда отчёт, — сказал офицер. — Их численность?

— Тысяча солдат. Может, полторы. — Неподалеку от поместья Эрилит находилось вполовину меньше.

— Укомплектованность?

— Кавалерии почти нет. В основном пехота. — Правда. — Судя по всему, собранная из юнцов. — Правда. — Неопытные. — Неправда. — Зажигательные пушки. Немного. — Правда, к сожалению. — Между дакранцами и геранцами чувствуется некоторая напряженность. — Меньше, чем она ожидала. — Трения по поводу того, кто должен командовать. — Неправда. Вернее, не совсем. Порой она замечала, какими глазами принц смотрел на Арина, задумчивого и решительного, словно он тайно верил, что Арин не человек, а иное существо, которое, придёт день, и скинет кожу Арина, чтобы явить себя миру.

На самом деле, большинство людей смотрело на него таким образом.

— Позиция? — спросил офицер.

— Сейчас они уже добрались до особняка.

— Расскажи мне о формировании их подразделений, расположении армии.

Кестрел, вздохнув с облегчением, ответила на поставленный вопрос. И, похоже, он поверил ей. Это было проще, чем ей казалось. Она перемешала ложь с правдой, как доски для пола, перемежая посредственные с довольно крепкими, чтобы пол в итоге получился устойчивым и сумел выдержать человека.

Но когда она перестала говорить, молчание продолжилось дольше, чем следовало бы.

— Элис, — произнес офицер, — откуда ты?

Она притворилась, что не понимает вопроса.

— Сэр, я пришла из лагеря повстанцев.

— Я не об этом спрашиваю. Откуда ты родом?

Уверенность Кестрел в успехе задуманного тут же исчезла. Он подозревал её. Она ничего не знала о жизни шпионки. Кестрел взяла жетон и карту и ушла, не теряя времени даром.

— Мне казалось, вам это давно известно, — осторожно произнесла Кестрел.

— Напомни-ка.

Лампа излучала достаточно света, чтобы он смог увидеть, как она потянется за кинжалом. Поэтому Кестрел стояла неподвижно.

— Я из колонии, — рискнула она. Шансы, что она окажется права, были очень высоки — почти вся Валория представляла собой колонии.

— Но откуда именно?

Она вновь закашлялась, стараясь изобразить его мокрым, и одновременно с этим думать.

— Отсюда. — Шпионы, действующие на территории Герана, должны знать местный язык. В идеале и местность. Шпионка — Элис — была юна, по словам Рошара. Настолько зелёная, что легко попалась. Если генерал и выбрал человека с маленьким опытом для сбора информации, то только потому, что неопытность перевешивало хорошее знание местности.

— Как и я, — тихо произнёс офицер.

— Да, сэр. — Сердце Кестрел бешено билось.

— Моя юность прошла на ферме, к западу отсюда. — Он подошёл на шаг ближе. Кестрел вросла в землю. Офицер ещё не подошёл настолько близко, чтобы ясно разглядеть её, как и она его, но девушка уже смогла чётко уловить акцент в его речи. И у неё был бы акцент, не прикажи отец её учителям строго следить за речью его дочери. В Валории она говорила на чистейшем валорианском.

— Я хочу вернуть свой дом, — сказал офицер.

— Как и я. — Она говорила низким голосом, якобы огрубевшим из-за кашля, добавив лишь тонкий нюанс — акцент, чтобы офицер решил, будто тот был всегда и поначалу, он его просто не расслышал. — Какие будут приказы? — спросила она, постаравшись, чтобы её голос прозвучал как можно тверже, но пульс был неумолим.

— Возвращайся на пост. Я донесу до генерала твою информацию.

— Есть, сэр, — поспешно слетели слова с её губ.

— Однако, не так быстро. — Офицер поставил лампу на землю и отпрянул. — Подними лампу.

У неё от страха пересохло во рту.

— Сэр?

— Подними лампу и покажи мне свое лицо.

— Но, — она сглотнула, — как же инфекция...

— Я хочу посмотреть. Я буду держаться на расстоянии.

— Вы рискуете...

— Солдат. Подними лампу. Покажи мне своё лицо.

«Поверь мне», — сказала она Арину. Кестрел помнила ту силу, прозвучавшую в её голосе, и попыталась вновь её призвать. У неё мельком пронеслось в голове, что вот, должно быть, для чего нужны воспоминания — собраться, когда чувствуешь, что теряешь себя.

Кестрел медленно пошла в сторону лампы. Она держала голову опущенной, однако ей казалось, что ему все равно пока не видно её лицо — она, в свою очередь, перестала видеть его, как только он поставил лампу на землю и отошел. Кестрел закрыла один глаз: старый трюк, которому её научил отец для ночных боев, когда есть факелы или лампы. Один глаз корректирует зрение при свете огня. А другой глаз как бы находится в резерве, чтобы видеть, когда свет исчезнет совсем.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел моё лицо, — сказала она офицеру. — Болезнь изувечила его.

— А ну показывай. Живо.

Кестрел схватила лампу и разбила её о валун.

Он выругался. Девушка выхватила кинжал и услышала, как он вытащил меч.