По пути в Монголию чекистский поезд остановился в Иркутске, где Миронов присутствовал при том, как Фриновский избивал допрашиваемого партийца. После экзекуции, видя подавленность Миронова, высокопоставленный палач не преминул блеснуть столичной осведомленностью — сообщил, что товарищ Сталин приказал бить врагов, пока те не сознаются… Видимо, этим избиением Фриновский передавал передовой опыт недостаточно просвещённым местным кадрам.
Кстати, другой ежовский заместитель — Лев Бельский, приехав в Новосибирск осенью 1937 г., сразу спросил: «Арестованных бьёте?» Местные чекисты, видимо, сочли надёжным промолчать о масштабных избиениях, которые практиковались с самого начала «массовых операций», но Бельский тут же дал установку: «Бейте, мы (т. е. центральный аппарат НКВД — А. Т.) бьём». Воспоминания Агнессы о рассказе Миронова относительно действий Фриновского подтверждаются опубликованными показаниями иркутского чекиста, присутствовавшего вместе с Мироновым при избиении Фриновским одного из арестантов[289].
Преодолевая свои эмоции, Миронов чувствовал себя выделенным для великой цели очищения СССР от остатков эксплуататорских классов, приобщённым к элите государства, поручившей ему вершить суд и расправу над тысячами и десятками тысяч. А монгольская командировка придавала его полномочиям международный характер.
Миронов понимал, что Сталин облёк его исключительно высоким доверием, назначив полпредом СССР в Монголии. Большая малонаселённая страна, пограничная с Китаем, где интересы Советского Союза столкнулись с интересами крайне агрессивной имперской Японии, представляла для вождя народов особую ценность. Все намёки на пятую колонну там должны быть выполоты столь же тщательно, как и в СССР.
На Дальнем Востоке пахло войной; машина с Мироновым и его семьёй от Улан-Удэ 600 километров ехала по дороге, вдрызг разбитой только что вошедшим в Монголию корпусом И. С. Конева. Монголия фактически была оккупирована, а всё ее руководство вскоре перестреляно в рамках борьбы с «гендуно-демидовским заговором» (П. Гендун был премьер-министром, а Демид — главкомом монгольской армии). Террор в МНР оказался намного более разнузданным, нежели в Советском Союзе.
В Улан-Батор вместе с новым полпредом прибыл замнаркома внутренних дел Михаил Фриновский, 13 сентября отправивший Ежову шифровку об аресте — с согласия Х. Чойбалсана и А. Амора — видного деятеля Энзона (якобы «английского резидента, перевербованного японцами») и его помощника Дамдина, а также о планах разгрома «ламской тибетской колонии» и проникновении «в сеть английской связи на Тибет и японской на Хайлар (Маньчжурия)»… В том же сентябре 1937 г. после посещения Фриновским и Мироновым Улан-Батора были введены — по предложению Фриновского — особые тройки для быстрого расстрела «врагов народа».
Миронов к этим карательным делам имел прямое отношение, выступая в качестве непосредственного руководителя истребления «врагов монгольского народа». Полпред Советского Союза в Монгольской Народной республике был не столько полномочным представителем, сколько фактически полномочным правителем этой страны, реально ставшей просто одной из республик СССР. Диктаторские полномочия Сергея Наумовича хорошо видны из его докладных в Москву. Террор, который развязал этот «дипломат», был чудовищен.
Полпред, разумеется, не замедлил быстро разобраться с сомнительными монгольскими чекистами. Уже 18 октября Миронов сообщал в НКВД (не в НКИД!) о вскрытии «большой контрреволюционной организации» в системе МВД Монголии и получении сведений от первого заместителя премьер-министра Чойбалсана насчёт показаний на прокурора МНР Борху и посылке их премьеру Амору для постановки вопроса об аресте. Да, так и было: первый вице-премьер сообщает советскому послу сведения, выбитые чекистами на прокурора, а посол направляет их главе монгольского правительства.
В феврале следующего года Миронов предлагал арестовать новых заговорщиков и просил «срочно помочь инструкторами». Этих инструкторов у Миронова было множество, и немалая часть из них, кстати, потом пошла под суд вместе с полпредом. 3 апреля 1938 г. он сообщил Фриновскому о результатах своей работы: арестовано по «заговору» к 30 марта 10.728 чел., среди которых преобладали ламы (7.814), а также буряты с китайцами (две тысячи), министерские чиновники и старшие офицеры (500 чел.) и феодалы (322 чел.). В планах Миронова было арестовать за апрель дополнительно четыре тысячи лам, а позднее — ещё две тысячи. К исходу марта уже было осуждено к расстрелу 6.311 чел., что составляло порядка 3 % взрослого мужского населения Монголии… Всего монгольские тройки в 1937–1939 гг. осудили более 25 тыс. чел., приговорив к смерти свыше 20 тыс., или 80 % [290]. Таким образом, Монголия потеряла до 10 % мужского населения.
Убыв весной 1938 г. из Улан-Батора на большое повышение в Москву, Миронов оставил в МНР своим преемником выдвинутого им ещё в Сибири человека — бывшего помначальника КРО УНКВД по Запсибкраю М. И. Голубчика. Тот продолжил линию Миронова, а в положенное время был снят и осуждён по «сталинскому списку» к высшей мере наказания.
Для массовых карательных акций 30-х годов характерен их выход за национальные границы. В первой половине 30-х годов монгольские власти по указаниям из Москвы арестовывали и высылали в СССР русских эмигрантов, а советские чекисты во множестве арестовывали на территории МНР как русских, так и монголов с бурятами, после чего вывозили их в СССР для расправы. В 1937–1938 гг. на территории МНР были выявлены свои «враждебные национальности», в связи с чем, наряду с монголами, с помощью НКВД активному истреблению подверглись китайцы и буряты[291]. Дирижёрами террора в Монголии стали С. Н. Миронов и М. И. Голубчик, исполнителями — многочисленные советники и инструкторы НКВД, прикомандированные к МВД МНР. Отметим, что советские чекисты приняли активное участие в массовых репрессиях и на территории Тувы.
Вот некоторые из попавших под вполне заслуженное (но зачастую мягкое) наказание кадров, помогавших Миронову и Голубчику в истреблении монголов и арестованных в основном летом 1939 г.:
Советник НКВД в Монголии Л. Б. Кичков был осуждён 21 февраля 1940 г. (в один день с Мироновым!) за массовые аресты партийно-государственных деятелей и граждан МНР. 22 февраля 1940 г. расстреляли и инструктора восточного отдела МВД МНР лейтенанта ГБ В. Л. Светлова-Хейфеца, арестованного в мае 1939 г. (впоследствии реабилитирован). Ф. Я. Яковлев, в 1936–1939 гг. работник МВД МНР, арестован в июне 1939 г. и осуждён Военной коллегией Верхсуда СССР на 15 лет за антисоветскую деятельность. А. П. Алексеев, в 1937–1939 гг. начальник отделения особого отдела 57-го особого корпуса в МНР, в июле 1939 г. арестован за нарушения законности и осуждён Военной коллегией Верхсуда СССР на три года заключения[292].
Советник МВД МНР с мая 1938 по июнь 1939 г. К. Я. Шустов был осуждён на 15 лет за антисоветскую деятельность. Бадма Будаев, бурят, с конца 1937 г. и по день ареста работал в Монголии инструктором при МВД МНР. Арестован в 1939-м и получил 8 лет лагерей (реабилитирован). Другой бурят, Д. Р. Цыдендамбаев, с 1936 г. работал по линии НКВД СССР в МНР, был репрессирован. А. Н. Лобиков, в 1936–1939 гг. инструктор МВД Монголии, в июне 1939 г. был исключён из партии за развал шифрработы, выполнение директив об истреблении монгольских кадров, вскрытие писем в адрес инструкторов МВД и в Москву; осуждён на три года заключения[293].
Инструктор МВД МНР Н. И. Спирин был арестован в январе 1939 г. и осуждён Особым совещанием НКВД на три года заключения как участник антисоветской организации, ставившей целью необоснованными репрессиями озлобить население МНР против народно-революционного правительства. С этой целью он проводил массовые аресты командиров НРА, фальсифицировал дела, применял извращённые методы следствия. Инструктор погранвойск НКВД в МНР К. Н. Зайчук был арестован в июле 1939 г. и в следующем году Военной коллегией Верхсуда СССР осуждён на 10 лет; освобожден в 1950 г.
