- Только если его простит Бэль. Назначаю условие и испытание, – оценив и поразмыслив, вынесла решение богиня, соблюдая правила так же досконально, как воин. Снять бойкот могли те, кто его объявлял, на общем семейном совете, так и тот, из-за кого он был объявлен. Тратить личное время на подонка утомленная принцесса не собиралась.

Нрэн коротко кивнул, соглашаясь с Богиней Логики, и отключил заклинание. Перевел взгляд на Энтиора и педантично уточнил:

- Слышал?

Тот кивнул, машинально взбил кружево манжет на по-прежнему элегантных, но ставших еще более изящными, почти худощавыми, запястьях, и встал:

- Спасибо, кузен. Я твой должник.

- Ты нужен семье, – ответил Нрэн и отвернулся.

Да, он вступился за Энтиора, но совсем не потому, что пылал к тому братскими чувствами. Воителем двигал долг. Именно он, самый строгий из повелителей, не дающий спуску, заставил его возиться с изнеженным извращенцем и ходатайствовать за него. Ради Лоуленда, только ради него. Но прощать сам, искренне и от души, прощать содеянное кузеном Нрэн не собирался, не мог. Такое искупалось лишь смертью и кровью.

Энтиор вернулся в свои покои лишь на минуту, чтобы прихватить один предмет из запертого на охранные заклятья шкафа. А потом, не тратя времени на трапезу или смену одежды, явился к покоям Мирабэль.

Отперла ему Мартила. Присев в реверансе, служанка замерла, ожидая, чтобы принц сообщил ей, зачем явился. Бояться вампира она, конечно, боялась, но не настолько, чтобы бежать сломя голову, давая возможность садисту хозяйничать в комнатах юной госпожи. О его участии в похищении женщина не ведала, зато о личной неприязни к кузине была осведомлена великолепно, и столь же твердо знала, что девушке, перенесшей серьезные испытания, необходим покой.

- Я желаю видеть Бэль. Узнай, сможет ли она принять меня? – попросил, действительно попросил, а не приказал Энтиор, не предпринимая попыток вломиться внутрь.

- Извините, ваше высочество, принцесса спит, – вежливо и твердо ответила горничная. – Если вы желаете ей что-то передать, я…

- Вот. Это ей, я зайду позже, – никакие страдания физические или моральные не могли заставить надменного бога беседовать с рабыней долее истинно необходимого.

В руки Мартилы опустилась маленькая коробочка, перевязанная бирюзовой лентой. Энтиор вышел. С десяток шагов принц сделал по коридору, когда резкий приступ боли скрутил мышцы. Нрэн предупреждал о такого рода последствиях перенесенных экзекуций, и принц был готов. Паники не было, лишь волны прокатывающейся по телу боли такой интенсивности, что свет померк и отнялись ноги. Энтиор тихо сполз на стене, дойти до ближайшей ниши и свалиться на диван или телепортироваться к себе он уже не мог. Сознание уплыло.

Вернулось оно лишь через несколько минут от прохладных, почти невесомых прикосновений ко лбу, ощущения живительной влаги на губах и чего-то мягкого под головой. Ресницы принца дрогнули. Бирюзовый взгляд встретился с карими глазами сосредоточенной Мирабэль, сидящей рядом прямо на каменном полу в одной тоненькой ночной рубашке. Голову кузена она положила себе на колени.

Статуэтка из неизвестного прозрачно-золотого камня – прелестная девушка в винограднике – лежала рядом с принцессой. Влажная губка обтирала лицо кузена.

- Бэль… – в некотором смущении нахмурился Энтиор. Было неприятно и неловко валяться перед эльфийкой эдаким беспомощным обрубком.

- Спасибо. Кузен, я не смогла купить ту статуэтку, о которой ты говорил. А ты подарил мне свою… Спасибо! – дрогнувшим от волнения голоском прошептала девушка. – Это так великодушно. Лежи, я сейчас попробую тебя полечить.

Энтиор отвел твердо, но без грубости, руку кузины от своего лица, и сел. Боль ушла, оставляя легкие отголоски, силы постепенно возвращались, в голове прояснилось. Пока не набежали курицы-горничные или жаждущие его крови братья, надо было действовать и действовать быстро.

- Бэль, я нена… – на этом слове принц споткнулся, вдруг поняв, что дикая нерассуждающая неприязнь к полукровке, граничащая с ненавистью, куда-то делась. Ушла, не оставив на прощанье даже записки. Пришлось сходу подбирать другое, более соответствующее слово. – Я по-прежнему не люблю тебя. Ты эльфийской крови, я вампир, ты Богиня Милосердия, Исцеления, я – Бог Боли и Извращений. Это я завлек тебя в ловушку и помог Дельену с похищением. Тогда мне казалось это правильным. Но теперь я действительно сожалею о содеянном, как об ошибке. Неприязнь к родичу не причина предавать семью. Только поэтому я в знак искупления дарю тебе статуэтку из своей коллекции и прошу прощения. Теперь ответь: Ты простишь меня?

- Знаешь, Энтиор, спасибо, – помолчав, тихо сказала Мирабэль и поднялась с пола. – Ты прав, мы очень разные, но теперь я лучше все это понимаю. Я прощаю тебя, и все равно благодарю за подарок. Эта статуэтка… Я не знаю почему, очень важна для меня. Тебя нужно полечить?

Целительница прошлась по фигуре кузена с некоторым профессиональным неодобрением. Даже безукоризненный покрой камзола не мог скрыть отдельных признаков истощения.

- Нет, пройдет, так надо, – отказался вампир, через силу выдавливая слова. – Не думал, что ты сможешь простить меня столь легко.

- Вот и для меня, все то, что случилось – было «так надо», а ты был только тем, кто сделал это «так надо» для меня и, наверное, для себя. Глупо сказано, да? Но я так чувствую, – промолвила девушка, не глядя на онемевшего от изумления Энтиора.

До бедолаги вампира только что, после безыскусных объяснений кузины дошло, что не он играл и проиграл партию, а кто-то там наверху успешно разыграл свою, подвинув в дамки сразу пару фигур.

Подобрав статуэтку, Бэль собралась возвращаться в свои комнаты. В дверях уже маячили Мартила и Орин, готовые в случае необходимости вызвать для конвоирования непослушной госпожи подмогу в лице Элии, а то и самого Нрэна.

Оправляя рубашку, эльфийка только что заметила на груди кулон-розу, тот самый, хранящий отраву, что надела перед помолвкой с Элегором, как знак выхода из безнадежной ситуации. Надо же, она за всеми перипетиями минувших дней не вспомнила о яде! Ни разу ей в голову не пришла мысль воспользоваться последним средством. Наверное, крепко засели в памяти слова Элии о выборе, долге и ответственности. Удивительно мудрая улыбка, мало свойственная юному возрасту, проскользнула по губам Мирабэль, притронувшейся к кулону, и исчезла, спугнутая гневным мужским воплем.

Рик, ведомый своим чутьем сплетника, появился в коридоре внезапно и, не раздумывая ни секунды, кинулся на Энтиора с криком:

- Убирайся от Бэль, урод!

Кулак устремился к челюсти брата. Вампир был быстрее, он сместился и перехватил руку рыжего, а вот удержать оказался не способен, пальцы Рика вмазались в стенку, разминувшись с головой Энтиора на несколько миллиметров. Деревянная панель на стене разлетелась в щепу.

- Рик, все в порядке, – позвала Бэль, морщась от кинжальной остроты эмоций ярящегося брата. – Он ничего плохого мне не сделал. Правда! Перестань! Энтиор приходил извиниться и я его простила. Все хорошо…

- Извиняться? А чего ты тогда морщишься? Он тебя обижал? – не отступил рыжий, ни на секунду не поверив в чистоту и искренность намерений вампира. Скорей уж удивление мешалось с презрением: до чего докатился братец! Готов уже лебезить перед ненавистной кузиной, замаливая грехи.

- Нет, не обижал. Ты очень злишься, мне от этого плохо, больно, так неправильно! Нельзя биться друг с другом! – всхлипнула Бэль, глаза наполнились слезами. К неприязни Энтиора она давно привыкла, как к старой болячке, но к тому, что между братьями бывает не обычное соперничество или шутливые споры, а вот такая слепящая ненависть, – юная богиня готова не была.

- Извини, кроха, – разом, будто на полыхающие жаром уголья выплеснули бочку воды, остыл бог, испытывая уже не ярость, но вину за причиненную Бэль боль, за то, что она едва не стала свидетельницей безобразной свары. – Иди, отдыхай, у тебя завтра такой день! А с Энтиором я потолкую без мордобоя, обещаю.