— Ты — рабыня, — напомнил я.

— Тогда, Филомела, — пожала она плечами, но снова добавила: — из Ара.

— Из Ара? — прищурившись, переспросил я.

— Тогда, просто Филомела, — раздражённо пробурчала нахалка.

— И тебе можно дать любое имя, которое понравится твоему хозяину, — напомнил я.

— Да! — вынуждена была признать раздосадованная Филомела.

— Можешь сказать, почему Ты такая несчастная? — спросил я.

— Я счастлива! — закричала она.

— Я вижу, — усмехнулся я.

— А теперь, я ухожу, — заявила рабыня.

— Правда? — бросил я.

Девушка повернулась, чтобы уйти, но в стене мужчин не оказалось ни малейшей щели, куда бы она могла проскользнуть, и никто из них даже не подумал посторониться. Тогда она снова развернулась лицом ко мне.

— Теперь я могу пройти? — с вызовом осведомилась она.

— Подойди сюда, — указал я на место перед собой.

Филомела удивлённо уставилась на меня.

— Сейчас же, — добавил я, но она по-прежнему не двигалась.

Однако стоило мне щелкнуть пальцами, и она поспешила, сердито пыхтя, встать рядом со мной. Девушка замерла почти вплотную мне, и это всколыхнуло во мне довольно приятные ощущения. Меня словно захлестнуло энергией собственничества и мужественности. Хорошие такие, надо признать ощущения, сильные. А ведь она всего лишь встала рядом, посмотрела на меня, а затем, быстро отвела взгляд. Из толпы послышались понимающие смешки. Многие заметили, как задрожало её тело и как покраснело её лицо.

— Ощущаешь ли Ты в себе рабские эмоции? — осведомился я.

— Нет! — мотнула головой Филомела.

— Повернись кругом, — приказал я. — Руки держи по бокам.

Обоими руками я перекинул волосы девушки вперёд, обнажив её ошейник, оказавшийся стандартным и весьма распространённым в северном полушарии, плоским, узким, лёгким, крепким и плотно прилегающим к шее. Я не счёл нужным читать гравировку на ошейнике. Её хозяин оказался слабаком, а потому мне было совершенно не интересно его имя. Ошейник был заперт сзади на маленький, но крепкий замок. В этом тоже не было ничего особенного, довольно распространённая конструкция, привлекательно смотревшаяся на ней, впрочем, как и на любой другой женщине.

— На тебе ошейник, как на рабыне, — констатировал я.

— Я и есть рабыня, — буркнула Филомела.

— Руки на голову, — скомандовал я.

Девушка вдруг задрожала.

— Обычное клеймо кейджеры, — прокомментировал кто-то.

— Совершенно верно, — согласился я.

— Пожалуйста, — попросила рабыня.

— А ещё Ты заклеймена, как рабыня, — добавил я.

— Я и есть рабыня! — повторила она, даже не скрывая своего раздражения.

Отпустив подол её излишне длинной туники, я позволил ему снова прикрыть ноги рабыни, а заодно и клеймо, выжженное высоко на левом бедре, немного ниже ягодицы, как и большинства рабынь на Горе. Я окинул взглядом остальных четырёх невольниц, стоявших на колени немного в стороне. Теперь они выглядели испуганно.

— Значит Ты среди них за старшую, — заключил я.

— Мы — подруги, — уклончиво ответила Филомела.

В принципе, в этом не было ничего невозможного. Рабыни имеют много общего, у всех похожие клейма и ошейники, одежды и условия жизни, не говоря уже о статусе, работах, которые они должны выполнять и проблемах с ублажением своих рабовладельцев. Так что, довольно естественно, учитывая всё выше изложенное, а также и оскорбления и презрение свободных женщин, что они вынуждены искать компанию друг друга. Часто их можно увидеть вместе, например, за стиркой на берегу ручья или у длинных ванн, или сидящими в кругу за штопкой одежды или полировкой серебра. Зачастую они даже выпрашивают себе такие поручения, чтобы они могли выполнять их за компанию. Иногда, если появляется свободное время, которого у большинства городских рабынь предостаточно, они просто бродят по город, любуются достопримечательностями, беседуют, обмениваются сплетнями, и занимаются всем тем, что свойственно любым женщинам. Безусловно, было бы некорректно не отметить также и тех, хотя это вполне ожидаемо в женском коллективе, мелочных страстей, ревности, самых абсурдных обид, самой мерзкой злобы и самой долгой ненависти, которые зачастую вспыхивают в среде этих красивых тщеславных энергичных существ обитающих в одном доме. Нетрудно представить какие баталии часто бушуют, иногда тайные, а иногда и не очень, за расположение хозяина, в результате которых, разумеется, периодически случаются значительные изменения в рейтингах и иерархиях. Причём такие интенсивные сражения ведутся, не только ради такого завидного трофея как внимание и привязанность господина, но и ради таких мелочей как обычные гребёнки и расчёски, или призы, которые, независимо от их символической ценности, зачастую могут быть столь же мелкими сами по себе, как конфета или пряник.

Однако, в данном конкретном случае, я подозревал, что стоящие передо мной на коленях девицы, не были типичной компанией подружек рабынь, привычного для меня вида. Скорее это был маленький выводок девиц определённого сорта, чьё появление было вполне предсказуемо в Аре, где мужчины города, преданного и побежденного, беспомощного и запутавшегося, были практически сломлены силой Коса, по крайней мере, до недавнего времени. Если мужчина, по жизни, сам является рабом, трудно ему быть сильным владельцем для женщины. Такому проще рационализировать свои слабости и изо всех сил пытаться рассматривать их как достоинства.

— Она у вас за старшую? — спросил я у одной из девушек, стоявших на коленях, той, что была одета в шерстяную тунику.

— Да, — признала она.

— Нет! — тут же заявила другая, тоже в тунике из шерсти. — Старшие для нас — наши владельцы!

— Старшие? — переспросил я.

— Хозяева! — стремительно исправилась девушка.

— Что Ты? — строго спросил я, обращаясь к первой из стоящих на коленях девушек.

— Имущество! — ответила она, но потом, под моим выжидающим взглядом, быстро добавила: — И животные!

— Да! — поддержала её девица, стоявшая рядом с ней, та самая, которая заговорила второй.

— Ну а Ты что такое? — поинтересовался я у Филомелы.

— Рабыня, — ответила она, не оборачиваясь, и не отрывая рук от головы.

— Повернись, — приказал я, а когда она замерла вплотную и лицом ко мне, я добавил: — И?

— Имущество и животное! — выдавила из себя Филомела.

Я не без удовольствия разглядывал девушку. А вот она старательно отводила взгляд. Впрочем, зачем мне были её глаза, когда её тело своей напряжённостью, тонусом, дрожью выдавало её с головой.

— Выпрямись, — велел я.

Она расправила плечи и выпрямила спину. Теперь соблазнительные контуры её грудей прекрасно проступили под тонкой тканью её простой одежды.

— Ты кажешься напряжённой, — заметил я.

Филомела не ответила, зато у одной из её товарок перехватило дыхание.

Мне не трудно было обнаружить её дискомфорт и беспокойство, проявившиеся в результате близости к мужчине. Я рассматривал рабыню, заставляя эту близости работать против неё. Впрочем, кое-кто из других мужчин тоже подошли поближе к ней.

— Ты — рабыня? — спросил я.

— Да! — ответила Филомелы, и в голосе её явственно проступили напряжённые нотки.

— Возможно, теперь Ты ощущаешь в себе рабские эмоции? — уточнил я.

Она бросила испуганный, жалобный, пристыженный взгляд в сторону других девушек.

— Нет! — дрожащим голосом заявила она. — Нет!

— Расставь ноги шире, — потребовал я.

— Пожалуйста! — простонала девушка.

— Держи руки, на голове, — приказал я.

— Ай, — пискнула рабыня.

— Ага, — протянул я, — значит Ты у нас лживая рабская девка.

Филомела вскрикнула от стыда и страдания.

— Можешь встать прямо, — разрешил я ей, отступая от неё на шаг назад.

Девушка быстро свела ноги и выпрямилась, но руки так и оставила на голове.

— А что же насчёт остальных из вас? — полюбопытствовал я, окинув взглядом ей в раз присмиревших четырёх товарок. — Возможно, вы тоже ощущаете в себе рабские эмоции?