— Вот и ещё одно отличие, — заметил Марк.

— Такие команды были и раньше, — пожал я плечами.

— Они восстановлены, — сказал мой друг.

— Ты видишь в этом нечто значимое? — поинтересовался я.

— Конечно, — кивнул юноша. — Вот с чего бы это Кос решил восстановить эти традиции?

— Может быть, чтобы было легче управлять людьми, — предположил я. — Или, чтобы создать видимость благородства, расположения и доброжелательности. Дать обществу безделушки и игрушки, заинтересовать ими, чтобы они и дальше могли себя обманывать. Организовать развлечения, чтобы отвлечь внимание народа Ара от его поражения и того жалкого существования, которое они влачат.

— Но прежде они не делали даже этого, — напомнил он. — Почему сейчас?

Мы проводили взглядом группу молодых спортсменов, удалявшихся вдоль по проспекту.

— И почему же? — осведомился я.

— Чтобы противодействовать Бригаде Дельта, — усмехнулся Марк. — Чтобы снизить её влияние!

— На Косе даже не знают о нашем существовании, — пожал я плечами.

— Зато о нас знает Убара, — заметил он, — а ещё Серемидий и Полемаркос.

— А Ты часом не безумен? — побеспокоился я.

— Мне кажется, что на сей раз, — засмеялся Марк, — моя каисса оказалась тоньше твоей.

— Хотелось бы на это надеяться, — покачал я головой.

— А что Ты скажешь про новый центр искусств? — поинтересовался он.

— А что в нём такого? — пожал я плечами.

— Да то же самое, что и со спортсменами, — ответил Марк, рассмешив меня. — Нет! Я серьёзно! Это — то же самое, но только для интеллектуалов, писцов, и других представителей высших каст!

— И что, они теперь возвратят мрамор с Коса, для этого центра искусств? — съязвил я.

— Я серьёзно, Тэрл, — обиделся мой друг.

— Возможно, Ты прав, — не стал дальше дразнить его я. — По крайней мере, я надеюсь на это.

— Говорю тебе, что многое изменилось в Аре за последние дни, — начал горячиться юноша. — Ситуация сильно отличается от того, что было.

— Возможно, — пожал я плечами.

— И посвященных уже не так приветствуют на улицах, — добавил он. — Мужчины начали избегать их. Да что мужчины, даже кое-кто из женщин начали шарахаться от них. Некоторые даже требуют, чтобы они оставались в своих храмах, где им и надлежит быть, подальше от честных и здравомыслящих людей.

— А вот это уже интересно, — признал я.

— Теперь зачастую они звонят в свои колокола и размахивают кадилами на пустынных улицах, — поведал мне Марк, — и напрасно поют свои унылые литании среди безразличных стен.

— Уверен, что все не так плохо, как Ты это описываешь, — сказал я.

— Ты так любишь эти бесполезную, паразитирующую на других касту? — удивился мой друг.

— Я думаю, в первую очередь не о них, — пояснил я.

— В таком случае, Ты сожалеешь о тех умах, которые они смутили и испортили, — заявил он.

— Если таковые имеются, конечно, — заметил я.

— Они охотятся на доверчивость, они эксплуатируют страх, они распространяют суеверия, — перечислил Марк.

— Это — их способ заработать на жизнь, — развёл я руками.

Марк что-то сердито буркнул себе под нос.

— И, несомненно, многие из них, по крайней мере, те, кто попроще, даже не понимают того, что они делают. Так что, мне трудно винить их, разве что, скажем, за глупость или недостаток понимания причин и следствий, или, если понимание присутствует, то за их отказ следовать им в объективной манере.

Мои слова только раззадорили Марка, который снова проворчал что-то неразборчиво сердитое. Что поделать, он был одним из тех, кому ещё не надоело осуждать лицемерие и мошенничество. Он ещё не видел целей, которым такие нити служили в сложном гобелене жизни. Что поделать, если некоторым людям требуется ложь, без которой их менталитет не чувствует себя в безопасности? Должны ли мы лишать их ментального комфорта, развеивая их иллюзии? Стоит ли их счастье меньше, чем счастье других? Или будет лучше сказать им, если они не способны на большее, что иллюзии — это реальность, а что ложь — это правда? Если столь многие желали этого, более того, даже не могли без этого жить, то, что же удивительного в том, что нашлись те, кто, возможно, даже из самых благородных побуждений, стал продать им такой товар, оставляя правду себе, неся её, как несут бремя или тайну? Я на какое-то время замолчал, обдумывая этот вопрос. Я знал, в отличие от Марка, о многих цивилизациях, пошедших по неестественным, неправильно понятым путям развития, потому что они были основаны на мифах и лжи. Возможно, именно поэтому он так решительно отвергал Посвященных. Они казались ему аномалией в мире, который он знал, бессмысленной и опасной патологией. В конце концов, найдётся не так уж много вещей, которые по-настоящему реальны в этом мире, возможно вес и блеск золота, движение и характер оружия, рабыня у ног, и, возможно ещё, несмотря ни на что, если у нас это есть, дерзость, честь, ответственность, храбрость, дисциплина — такая ерунда и такое сокровище одновременно.

— Ты веришь в Царствующих Жрецов? — прервав молчание, спросил Марк.

— Конечно, — кивнул я.

— А я нет, — насупился он.

— Как тебе будет угодно, — пожал я плечами.

— Вот только как объяснить Законы об Оружии, Огненную Смерть? — поинтересовался юноша.

— Мне кажется, что это должно быть твоей проблемой, а не моей, — заметил я, — раз уж я принимаю их существование, а Ты нет.

— Что-то, несомненно, существует, — вынужден был признать он, — но это не Царствующие Жрецы.

— Интересная мысль, — улыбнулся я.

— Просто, они всего лишь обладают властью Царствующих Жрецов! — уверенно заявил мой друг.

— Это уже вторая интересная мысль, — поощрил его я. — Но если они обладают властью Царствующих Жрецов, почему бы нам не назвать их Царствующими Жрецами?

— Ты думаешь, что они возражали бы, если бы я этого не сделал? — спросил он, как мне показалось с некоторой опаской.

— Скорее всего, нет, — успокоил я его.

На самом деле, если мужчины придерживались их законов, Царствующие Жрецы были вольны позволить им делать всё, что они могли пожелать. Главной своей задачей в отношении людей, Царствующие Жрецы, насколько я знал, считали, как можно меньше вмешиваться в их дела. Мне эта позиция всегда казалось достаточно понятной и разумной.

— Но какое отношение имеют Посвященные к Царствующим Жрецам, если таковые существуют? — осведомился Марк.

— Весьма далёкое, я подозреваю, — усмехнулся я, — если оно, это отношение, вообще существует.

— То есть Ты не думаешь, что Царствующие Жрецы находятся на близком контакте с Посвященными, я правильно понял?

— Ты хотел бы быть в близком контакте с Посвященным? — спросил я.

— Конечно, нет, — возмутился мой друг.

— Так же и они, — усмехнулся я.

— Присмотрись к тому парню, — обратил он моё внимание, указав на пекаря, шагающего к нам навстречу, и бесстрашно и пристально смотревшего на нас.

— Это — всего лишь один человек, — сказал я.

— И всё же, в Аре в эти дни чувствуется что-то иное, — улыбнулся Марк.

— Это — всего лишь один мужчина, — повторил я.

— Который идёт с гордо поднятой головой, — напомнил мой друг.

— Его голова не будет поднята так гордо, если его изобьёт косианским патруль, — пожал я плечами.

— В любом случае, власть Посвященных в этом городе, теперь стала меньше, чем была прежде, — стоял на своём Марк.

— По крайней мере, на какое-то время, — остудил я его энтузиазм.

— На какое-то время? — переспросил он.

— Если в умах людей снова появится смущение и страх, если они потеряют уверенность в себе, если они снова начнут скулить и просить, то белые одежды не замедлят снова появиться на улицах, — заверил его я.

— Не думаю, что Посвященные столь необходимы для таких целей, — проворчал юноша.

— Верно, — согласился я, полагая, что это могли бы взять на себя каста, государство, вождь, да мало ли что или кто ещё.

— Посвященные были теми, кто мог бы стать ядром сопротивления Косу, — признал Марк.