— Кажется, этот спектакль продлилась не меньше пяти анов, — заметил Марк.

— Скорее не больше трёх, — усмехнулся я. — А как тебе понравился тот парень, который играл злого и вероломного Гнея Лелиуса?

— О да, — протянул Марк. — До этого времени я не понимал, что даже взбесившийся слин не смог бы быть настолько злым.

— Но кстати, я заметил, что Ты как-то мало внимания уделял самому действию на сцене, — улыбнулся я.

— Возможно, Ты прав, — признал Марк.

— Похоже, до вчерашнего вечера Ты просто не понимал, что Феба может оказаться столь привлекательной, оказавшись полностью скрытой под одеждой, — заметил я.

— Но абсолютно голой под этой одеждой, — напомнил мне он.

— Кажется, Ты не мог дождаться, когда мы доберёмся до дома, чтобы заняться ею основательно, — предположил я.

— Возможно, — ничуть не смутился Марк.

Стоило только Фебе переступить порог нашей комнаты в инсуле, как он сорвал с неё ту ткань, что мы на неё намотали и, шнырнув девушку животом на набитый соломой тюфяк, с радостным криком набросился на неё.

— Как думаешь, а другие знали, что она под одеждой голая? — полюбопытствовал мой друг.

— Судя по взглядам и экспрессии, я думаю, что парочка свободных женщин подозревала это, — усмехнулся я.

Помнится, одна из них прошипела Фебе: «Рабыня!», на что невольница опустив голову смогла только прошептать: «Да, Госпожа». Конечно, у знающих людей не возникало особых трудностей с тем, чтобы определить, что Феба была рабыней. Например, на это указывали торчащие из-под края покрывала обнажённые ноги. Кроме того, во время перерывов Марк ставил девушку на колени у своих ног.

— Пусть они сами поползают голыми у ног мужчин, дрожа от страха под его плетью, — вскинулся Марк.

— Свободные женщины? — уточнил я.

— Хорошо, — раздраженно буркнул мой друг, — пусть на них сначала наденут ошейники.

— Было бы неплохо, — признал я.

Честно говоря, приятно видеть свободных женщин в таком затруднительном положении. Это помогает им понять, сколь мало отделяет их от судьбы рабынь.

— Но Мило мне не понравился, — заявил Марк.

— Ты просто сердишься из-за того, что он — такой красавчик, — указал я.

— И постановка была паршивой, — добавил он.

— Ничуть не бывало, — не согласился я.

— Это была пустая трата денег, — проворчал юноша.

— Фебе там понравилось, — заметил я.

— Что она в этом может понимать? — отмахнулся Марк.

— Она — очень умная и образованная женщины, — напомнил я.

— Она — рабыня, — буркнул он.

— В настоящий момент, — напомнил я.

Многим гореанам нравится владеть умными образованными женщинами. Что и говорить, приятно иметь их у своих ног, полностью принадлежащих вам, нетерпеливо выпрашивающих чести доставить вам удовольствие, знающих также и о том, что если они не сделают этого, то будут наказаны. Безусловно, тысячи женщин самых разных типов превращаются в превосходных рабынь, и каждая по-своему неповторима.

Вчерашний поход в театр стоил нам трёх полных медяков, один из которых был входной платой Фебы. Премьеру этой постановки, показанную несколько дней назад, посетила сама Талена. Достать остраку именно в тот день у меня не получилось, похоже, их количество было сильно ограничено. Но, заняв позицию на её пути к театру, смешавшись с толпой, я рассмотрел, правда, только издалека, её паланкин, занавески которого были задёрнуты. Несли паланкин, кстати, не рабы, а крепкие мужчины, очевидно, из штата Центральной Башни. Кроме того, паланкин был окружен плотным кольцом гвардейцев, как Ара, так и Коса. Это показалось мне интересным. Убаре, столь популярной в городе, по-видимому, не должна была требоваться такая мощная охрана. Позади паланкина, на тарларионах восседали Серемидий, ещё недавно верховный генерал Ара, а ныне, в мирные времена, просто первый министр ёе величества Убары, и Мирон Полемаркос из Темоса. Серемидий, как и следовало ожидать, оставаясь старшим капитаном гвардии, сохранил свою команду дворцовой гвардии, таурентианцев. По моим сведениям в городе насчитывалось около двух с половиной тысяч этих товарищей. Саму Талену я так и не увидел, поскольку свой паланкин она покинула уже внутри внешнего зала театра, от улицы скрытого. То, что она теперь носила косианские наряды, я слышал, но лично на ней их не видел.

Теперь мы достаточно ясно могли расслышать музыку флейт.

— Ого! — пораженно выдохнул я.

Я даже представить себе не мог, как много было сделано с момента моего последнего посещения этих мест. Гигантская брешь, более чем четыреста ярдов шириной, зияла в стене. Нижний край бреши пока ещё не опустился ниже сорока — пятидесяти футов. Края пролома сужались от вершины стены, находившейся в этом месте приблизительно в ста двадцати гореанских футах над поверхностью земли. Брешь, словно муравьями, была облеплена фигурками людей. То и дело, один за другим вниз, на внешнюю сторону подали камни. Я услышал, что там они тоже не задерживались, а грузились на фургоны и вывозились. На стенах хватало не только мужчин и парней, но также и женщин и девушек.

Я остановился на обочине Дороги Вдоль Стены, спиной к улице Сбруй. С этого места до стены оставалось не больше ста футов. Через мгновение рядом со мной встал Марк. Феба замерла немного позади него и слева. Девушка обычно следует за своим господином слева, если он правша, конечно, чтобы не сковывать движений его вооружённой руки.

— Я смотрю, у них тут наметился значительный прогресс, с тех пор как мы последний раз приходили сюда, — заметил я.

— На разных участках стены заняты тысячи людей, — напомнил мне Марк.

Это было не единственное место на стене, где её начали разбирать, просто оно было самым ближайшим к нашему жилью. Здесь трудились, по крайней мере, несколько сотен человек. А ведь ещё были те, кто с другой стороны стены, собирали упавшие камни, грузили их в повозки и увозили прочь отсюда. Стены Ара по сути превратились в огромный карьер. Подозреваю, что рынок строительного камня рухнул во многих близлежащих городах, возможно, даже в таких как Венна. Такой камень можно было много для чего использовать, лучше всего он подходил для строительства домов и мощения улиц. Я слышал, что большую часть извлечённых камней крошили в щебень пленники и рабы вдали от города. Этот щебень использовался, главным образом, для укладки фундамента главных дорог и прокладки второстепенных. Насколько я знал, в настоящее время, в городской стене было проделано уже девятнадцать таких брешей. Причём расположены были эти проломы вовсе не так бессистемно, как могло бы показаться на первый взгляд, а на направлениях, с точки зрения тактики, наиболее вероятных для нападения на город. Помимо этого они было просчитаны ещё и так, чтобы максимально рассеять силы обороняющихся. Цель этого, конечно, была очевидна, город оставался полностью беззащитным даже в том случае, если снос стен Ара не был бы завершён.

— Пусть я и ненавижу Ар, — вздохнул Марк, — но то, что я вижу, не может не удручать меня.

— Ты ненавидишь не Ар, — заметил я, — а тех, кто предал его и Форпост Ара.

— В таком случае я презираю Ар и его жителей, — заявил он.

— Пусть так, — кивнул я, и вернулся к наблюдению за работами по разборке стены.

Тут и там на стене, среди работающих, виднелись одетые в шёлк флейтистки. Некоторые из них играли сидя со скрещенными ногами на больших камнях над головами рабочих, другие крутились среди них, прогуливаясь играя на ходу и временами пританцовывая. Кое-кто из них присутствовали также и на более низких уровнях и даже на Дороге Вдоль Стены.

— Многие из этих флейтисток кажутся весьма симпатичными, — признал Марк.

— Точно, — согласился с ним я, хотя надо признать, что мы были довольно далеко от них, и судить могли только по фигуре.

— Неплохая шутка Луриуса из Джада, как мне кажется, — заметил юноша, — стены Ара разбирают под музыку девок-флейтисток.

— Согласен, — поддержал я.

— Но какое же это непомерное оскорбление, — мрачно усмехнулся он.