Люди в толпе удивлённо посмотрела друг на друга.
— С сегодняшнего дня, — объявил Полемаркос, — вы свободны!
— Ура Косу! Ура Ару! — закричал человек в толпе.
— Тиран и наш общий враг, — воскликнул косианец, экспансивным жестом указывая на Гнея Лелиуса, — побеждён!
— Убить его! — начали бесноваться люди в толпе.
— На стену его! — предложил кто-то.
— На кол! — закричал другой.
— Мир, дружба, радость и любовь, — призвал Мирон с высоты платформы, — мои братья из Ара!
В этот момент, один из членов Высшего Совета, по-видимому, чиновник, который прежде был непосредственным заместителем регента Гнея Лелиуса по гражданским делам, как Серемидий, отвечал за военную сферу, выступил вперёд, возможно, чтобы ответить Мирону, но был остановлен Серемидием и возвращён на место.
— Я говорю сейчас от имени Талены из Ара, дочери Марленуса, Убара Убаров, — объявил Серемидий. — Она, от своего имени, и от имени народа и Домашнего Камня Ара, благодарит наших друзей и братьев с Коса за освобождение её города от тирании Гнея Лелиуса и за свободу его граждан!
Моментально после его слов, несомненно, по заранее оговоренному сигналу, звонари ударили в большие сигнальные рельсы Центральной Башни, а через мгновение их поддержал звоном весь город. На какое-то время стало трудно, что-либо расслышать, поскольку к звону присоединился громкий, неудержимый, дикий, благодарный и ликующий приветственный рёв толпы.
— Ура Косу! Ура Ару! — оглушительно ревела площадь.
От крика и звона можно было оглохнуть. Мирон и оба его помощника принялись зачёрпывать из второго мешка, пригоршни монет, серебряных, кстати, и забрасывать их в толпу. Люди хватили их, кто на лету, кто падая на четвереньки. Таурентианцы теперь спокойно отошли от края толпы. Больше не было какой-либо опасности того, что она закипит и вспыхнет недовольством. Я заметил, что пока Мирон со товарищи разбрасывали монеты, Серемидий, помахивая толпе вместе с Таленой, руку которой он не выпускал из своей, а за ним и весь Высший Совет, покинули поверхность платформы. Кроме того, к платформе, почти никем незамеченные, подошли несколько косианцев. Один из них схватив Гнея Лелиуса за волосы, согнул его, опустив голову почти до земли. Другой накинул короткую, не больше пары гореанских футов, цепь, на его шею, а другой её конец примкнул к одной из тех цепей, что во множестве опутывали тело пленника. Теперь мужчина не мог разогнуть спину, чтобы встать вертикально. Ходить теперь ему пришлось бы постоянно согнутым в поясе. Затем таурентианец освободил шею бывшего регента от тяжёлого ошейника с дюжиной цепей, посредством которых дети привели его сюда. После этого Гнея Лелиуса, одетого в разноцветные клоунские тряпки, закованного в кандалы, почти скрытого под множеством цепей, и отчаянно пытающегося сохранить равновесие, делая короткие семенящие шаги, на коротком поводке потащили прочь от платформы. Дважды, пока он оставался в моём поле зрения, мужчина падал, но после того, как охранники тыкали в него торцами своих копий и грубо тянули вверх, он неуклюже поднимался, чтобы снова продолжить свой путь на юг по Проспекту Центральной Башни, подгоняемый ударами косианцев. Кое-кто в толпе, видя как его проводят мимо них, столь смешно одетого, согнутого, спотыкающегося и беспомощного, тыкали в него пальцами и ревели от радости. Другие наоборот с ненавистью выкрикивали оскорбления, проклинали его, плевали и даже пытались ударить.
— Дурак! — выкрикивали некоторые из них.
— Шут! — кричали другие.
— Тиран! Тиран! — скандировали третьи.
Ну что ж, на мой взгляд, нарядив Гнея Лелиуса в одежды комика, а точнее дурака или шута, заговорщики поступили вполне благоразумно, со своей точки зрения, конечно. Это почти на сто процентов устраняло не только возможность его возвращения во власть, при условии, что ему удастся вернуть себе свободу, но даже вероятность того, что в городе могла бы сформироваться сторона, которая могла бы одобрить это. Конечно, даже его самые близкие сторонники оказались замешаны в его обман. Однако заговорщики не могли не понимать, что многие в Аре прекрасно знали, или в конечном итоге, рано или поздно, пришли бы к пониманию того, что Гнею Лелиусу, независимо от того, что, возможно, было его ошибками на посту лидера во время кризиса, до тирана было далеко. В конце концов, все его ошибки были так или иначе связаны с излишней толерантностью, поисками компромиссов и решений, удобных для всех, каковая политика, в конечном итоге и позволила Косу и его приверженцам работать почти не встречая сопротивления в городе. Именно эта политика привела к тому, что Ар был забран и у него, и у себя. Нет, рано или поздно, наверняка скажут люди, тираном он не был, скорее он был просто дураком.
— Тиран! Тиран! — выкрикивали люди.
Луриус из Джада, конечно, тоже прекрасно знал, что Гней Лелиус никогда не был тираном.
— Тиран! — скандировала толпа. — Тиран!
Я ещё некоторое время смотрел в ту сторону, куда увели бывшего регента. Похоже, что его увезут на Кос. Возможно, что в конце своего пути он украсит двор Луриуса из Джада, в качестве дурачка посаженного на цепь. Не удивлюсь, что потом он будет развлекать гостей на пирах, изображая танцующего на поводке слина.
Разбросав все имевшиеся в мешке монеты, Мирон приветственно поднял руки к толпе. Толпа так же не заставила себя ждать с приветственными криками. Под эти крики он вместе со своими товарищами, спустился по пандусу и уже через мгновение снова был в седле. Развернув своих тарларионов, они двинулись на юг. Шлем командующего так и остался в руках его ординарца, ехавшего следом на своём собственном животном, следовал за ним. Наверное, то, что он не стал скрывать своего лица перед толпой, было разумным решением с его стороны. Это предполагало открытость, искренность, доверие и радость. К тому же, обычный гореанский шлем, с его У-образной прорезью, а именно такой шлем был у Полемаркоса, имеет тенденцию формировать несколько пугающий образ. Косианец улыбался и приветливо размахивал рукой. Радостный звон нёсся над городом. Толпы запрудившие обе стороны проспекта, с готовностью отвечали на его приветствия. Но вот военные музыканты наполнили воздух воем труб и грохотов барабанов, и штандарты повернулись. Все как один солдаты Коса тоже повернулись кругом, и под крики толпы зашагали на юг по проспекту между приветствовавшими их толпами. Выбежали девушки, раздавая направо и налево цветы солдатам. Некоторые из воинов даже завязывали их на своих копьях.
— Ура Косу! Ура Ару! — орали сотни мужских глоток.
— Мы свободны! — радовались другие.
— Ура нашим освободителям! — не унимались третьи.
— Благодарим Кос! — кричали четвёртые.
— Слава Луриусу из Джада! — выкрикивали пятые.
Люди поднимали своих детей на плечи, чтобы те могли увидеть солдат. Тысячи маленьких косианских флажков, вместе с флажками Ара, трепетали над людской массой. Обе стороны улицы превратились в какофонию цвета и звука.
— Ура Луриусу из Джада! — кричали одни мужчины.
— Ура Серемидию! — выкрикивали другие.
— Ура Талене! — скандировали третьи. — Ура Талене!
Я искоса посмотрел в сторону Марка.
Феба стоявшая за его спиной, опустила голову, и закрыв глаза, заткнула уши руками, спасаясь от бешеного шума. Однако прошло совсем немного времени, несколько енов, не больше, после ухода косианцев, как толпа вокруг нас начала рассеиваться, и рабыня наконец решилась открыть глаза и убрать руки от ушей. Но своей головы девушка так и не подняла.
По долетавшему до нас гулу людских голосов можно было легко проследить направление, в котором ушли полки косианцев.
Я бросил взгляд на платформу, теперь пустую и никому не нужную. А ведь совсем недавно на ней босиком стояла Талена. Она носила одежды кающейся или просящей, и согласно обычаю, должна была быть голой под этой одеждой, в чём я, признаться, сильно сомневался. Интересно, что могло бы произойти, сложись всё несколько по-другому, а не так, как было запланировано, скажем, если бы Мирон потребовал снять с неё одежда, и все обнаружили бы, что под ней она одета ещё во что-нибудь. Я даже улыбнулся про себя. За такое её могли бы убить. В наилучшем для неё случае, она бы вскоре длительно и подробно изучала, что такое неудовольствие мужчины и какова его плеть. Однако я был больше чем уверен, что ни она, ни Серемидий, не боялись этой возможности. Конечно, она имела прямое отношение к заговору и измене, более того, находилась среди заговорщиков на ведущих ролях, и нужна была косианцам на троне Ара куда больше, чем в качестве ещё одной женщины, голой и в цепях, для украшения триумфа завоевателя. Серемидий, кстати, впрочем, как и сам Мирон, на мой взгляд, неплохо справился с написанной для него ролью.
