— Засунь письму под тунику, — добавил я. — Достанешь только тогда, когда возникает подходящий момент.
— Да, Господин, — сказала она, быстро поцеловала листок бумаги и спрятала его под туникой.
— Эта письмо слишком хорошо написано, чтобы потерять, — улыбнулся я.
— Спасибо, Господин, — поблагодарила рабыня.
Всё-таки она сама написала это послание, само собой в соответствии с моими директивами и задачами. Мы с Марком какое-то время пытались спорить над каждой фразой, на затем бросили это занятие, и в конечном итоге, Лавиния составила всё сама. Получилось чувственно, лирично, нежно, пикантно и трогательно. В общем это было отчаянное, просительное письмо от очень умной, глубоко женственной, чрезвычайно уязвимой и полной потребностей женщины, безнадёжно влюблённой, нетерпеливо ожидающей подходящего момента, чтобы отдать всё своему любовнику. Признаться, мы с Марком были поражены тому, какую превосходную работу выполнила Лавиния. Практически, получилось почти, как если бы она написала письмо от своего собственного имени, и не как часть нашей интриги. Только Феба не казалась удивленной, а просто улыбнулась. Она, кстати, тоже сделала пару замечаний, относительно написания некоторых букв, но, поскольку оказалось, что такой стиль был распространён в почерках Ара, Марк в целом поддержал Лавинию. Почерк Форпоста Ара, по понятным причинам, практически мало чем отличался от того, который был распространён в Аре. Конечно, некоторые различия в говоре имеются, но даже они столь незначительны, что выявить их сможет только очень опытный лингвист. Например, если речь Марка привлекла бы пристальное внимание на Тиросе или Косе, или даже в западном бассейне Воска, то она совсем не выделялась из общего фона в Аре.
— Надеюсь, Ты поняла, почему я не позволил тому мужчине ударить тебя? — спросил я.
— Чтобы защитить меня, Господин? — предположила она.
— Не совсем, — сказал я. — Есть другие причины, куда более значимые. Во-первых, соображения подходящести. Например, несмотря на то, что наказать тебя может и должен любой свободный мужчина, особенно в определенных случаях и при определенных обстоятельствах, в данный момент мне это не показалось ни таким случаем, ни таким стечением обстоятельств. Фактически, Ты являешься моей собственностью, и как Ты, наверное, понимаешь, в первую очередь я буду решать следует ли ударить тебя или выпороть, когда Ты того заслужила или мне этого могло бы захотеться, а не другие.
— Да, Господин, — согласилась рабыня, с трудом сглатывая комок в горле.
— Во-вторых, — продолжил я, — я не хочу, чтобы Ты предстала перед нашим другом с, скажем, красной щекой, раздутой окровавленной губой, или синяком под глазом. Это могло бы вызвать определённое недоверие.
— Я понимаю, Господин, — вздохнула она.
Я мазнул взглядом по улице Авлос. Паланкин всё ещё оставался на прежнем месте.
— Сейчас тебе следует поторопиться, чтобы обойти это место, — сказал я Лавинии. — Наш друг вскоре должен освободиться. Его беседа с леди в паланкине, хотя она, скорее всего, этого пока не осознаёт, вот-вот закончится.
— А что, если я не смогу это сделать, Господин, — внезапно всхлипнула женщина.
— Не понял, — уставился я.
— Что, если я умру от страха, даже не посмев приблизиться к нему?
— Я готов пойти на такой риск, — заверил её я.
— Господин! — возмутилась она. — Я серьёзно!
— Сомневаюсь, что Ты сможешь умереть от страха при подобных обстоятельствах, — усмехнулся я, — но если у тебя это всё же получится, то мне просто придётся найти на эту роль другую девку.
— Я поняла, — вздохнула рабыня.
— Так, теперь успокойся, — сказал я ей. — Как видишь, больше нет ничего, из-за чего стоило бы волноваться.
— Я уже почти успокоилась, — заверила меня она.
— Кто Ты? — спросил я, присев перед ней.
— Рабыня, — ответила она.
— Что-то ещё? — уточнил я.
— Только это. Рабыня, и ничего больше.
— Именно это Ты должна помнить, — тихо, но твёрдо сказал я ей. — Когда он приблизишься к нему, просто помни о том, в уме, в сердце и в животе, что Ты — рабыня, и ничего больше.
— Я понимаю, Господин, — попыталась улыбнуться она сквозь слезы.
— Я не сомневаюсь, что у тебя всё получится, — заверил её я, — но если у тебя не получится, то уже Ты можешь не сомневаться, что дома тебя ждёт суровая порка.
— Теперь я не думаю, что потерплю неудачу, Господин, — через силу улыбнулась Лавиния.
— Молодец, — похвалил я, вставая на ноги.
— Вы так добры, — сказала она, и мне послышалась некая издёвка в её голосе.
— Кажется, Ты действительно хочешь быть избитой, — заметил я.
— Нет, Господин! — поспешила заверить меня она.
— Хватит терять здесь время, рабыня, — рявкнул на неё я и, махнув рукой вдоль по улице Авлоса в обратную от паланкина сторону. — Пошла отсюда! Займись своими обязанностями!
— Да, Господин! — воскликнула она и, вскочив на ноги, торопливо посеменила назад по Авлос.
Я решил, что для неё будет лучше нести письмо под туникой, чтобы оно не привлекало внимания. Например, свободный мужчина заметил его. Было волне разумно нести послание в руке, когда мы надеялись, что Лавиния окажется в состоянии доставить его немедленно, скажем, на заднем дворе театра, но теперь-то выяснилось, что ей придётся немного подождать, как минимум пока наш артист не доберётся до тупика Тарна. Впрочем, если я предприму кое-какие действия, то он там окажется довольно скоро.
Повернувшись, я посмотрел на паланкин, и уже через пару мгновений я был подле него.
— А ну в сторону, — бросил я красивому собеседнику дамы, стоящему там.
— Ой! — вскрикнула женщина, сидевшая внутри, отпрянув от занавески.
— Этого-то я и боялся, — сказал свободный мужчина тот, с которым я говорил на улице, всего несколькими енами раньше.
Красавчик, конечно, спорить не стал, и просто отступил в сторону. А если бы я решил настоять, то он бы ещё и на колени должен был встать передо мной. В конце концов, он был рабом.
— Что всё это значит! — воскликнула женщина, торопливо поднимая вуаль, и удерживая ей перед лицом.
— Вот этот приятель, — заявил я, ткнув пальцем в мужчину, в перепалке с которым я совсем недавно поучаствовал, — помешал государственной рабыне исполнять обязанности.
— Подите прочь! — возмутилась женщина в паланкине.
— Просто я подумал, что вам неплохо было бы знать об этом, — объяснил я.
— Избейте его! — приказала она своим сопровождающим.
— Это может быть не разумно, — сообщил ей один из них, поглядев на второго, который, судя по их обмену взглядами, полностью подтверждал это предположение.
— Что, никто не защитит свободную женщину? — возмущённо спросила она.
Её смазливый собеседник, в этот момент, как мне показалось, проявил неуверенность. Возможно, он даже рассматривал вариант своего вмешательства. Во избежание нежелательных, так сказать, последствий, хотя это и было довольно грубо с моей стороны, учитывая его несомненную известность и талант, хотя последнее могло бы быть спорно, я просто скомандовал:
— На колени!
Мило выполнил мою команду немедленно.
— Ох! — выдохнула женщина в тревоге, увидев своего красавчика на коленях.
Двое его сопровождающих, которые оба были свободными мужчинами, в этот момент начали понемногу двигаться в нашу сторону, но мне хватило одного угрожающего взгляда, чтобы они, посмотрев друг на друга, решили сыграть роль статистов. В конце концов, с какой стати они должны были возражать против законного приказа, озвученного свободным человеком тому, кто по большому счёту был всего лишь рабом?
— Атакуйте его! — потребовала женщина от своих свободных сопровождающих.
— Он вооружен! — сообщил ей тот, с которым я уже свёл знакомство.
Честно говоря, на самом деле, как раз сегодня я вооружен не был. Всё же, я вышел в город не в униформе и без нарукавной повязки служащего вспомогательной стражи. Это было бы не разумно, поскольку могло привлечь лишнее внимание. Но зато возникала опасность быть остановленным стражниками, как кадровыми, так и вспомогательными, и подвергнуться аресту за нарушение официального запрета относительно несанкционированного ношения оружия в городе, того самого запрета, который бросил горожан во власти любого вооруженного, кому на этот запрет было наплевать. Когда я сунул руку под тунику, я просто хотел создать у моего противника впечатление, что там у меня скрыто оружие. И тот не замедлил именно это и предположить. Разумеется, будь я вооружён на самом деле, я не стал бы демонстрировать им этого.