— И я не думаю, что она совершила бы ту же самую ошибку снова.

— Вероятно, нет, — пожал я плечами.

— Точно, нет, — заявил юноша, — уверен в этом.

— Однако, Ты же не будешь оспаривать того факта, — осведомился я, — что моё наказание тоже окажется весьма эффективным?

— Я этого и не отрицал, — заверил меня он. — Просто я думаю, что моё было бы более взвешенным и подходящим рабыне, её потребностям и её проступку.

— Ты подверг бы её подобному использованию в качестве наказания? — уточнил я.

— Конечно, — кивнул Марк.

— Но она нам не принадлежит, — заметил я.

— А какое это имеет значение? — осведомился юноша.

— Верно, — вынужден был согласиться я.

Наложение наказания, причём по своему выбору, находится в пределах прерогатив свободного человека.

— Значит, Ты думаешь, что наложенное мною наказание было слишком суровым? — уточнил я.

— Да, — сказал он.

— Знаю я место, — усмехнулся я, — где такое вообще сочли бы не наказанием, а избежанием оного.

— Мне в это трудно поверить, — проворчал мой друг.

— В культуре того места, принято отрицать, игнорировать и подавлять наиболее фундаментальные потребности женщин, — объяснил я.

— Не надо шутить с вопросами такой важности, — недовольно сказал он.

— В это вовлечены довольно сложные вопросы идеологии, — попробовал разъяснить ему я, — суть которой состоит в утверждении того, что природа и биология ошибочны, а сама идеология, независимо от того, какой она кажется надуманной и непоследовательной, правильна.

— Такое безумное место не может существовать, — безапелляционно заявил юноша.

— Возможно, — не стал переубеждать его я.

— Но сам-то Ты, конечно, признаёшь, что наказание, заключающееся в отказе рабыне в использовании более чем сурово? — спросил Марк.

— Она — рабыня, — пожал я плечами. — С ней может быть сделано всё что угодно.

— Её владельцем, — добавил мой друг. — Но не любым.

— Верно, — согласился я.

Конечно, первый встречный не имел права, например, убить или покалечить рабыню ему не принадлежащую, точно так же, как и любое другое домашнее животное, которое принадлежит кому-то другому. В этом смысле рабыня, в силу определенного общепринятого отношения к праву собственности, имеет некоторую защиту от свободных людей, которым она не принадлежит она. С другой стороны, власть владельца над его имуществом — абсолютна. Он может сделать с неё всё, что пожелает. Она принадлежит ему полностью.

— Ты же признаёшь, — не отставал от меня Марк, — что твоё решение оказалось для неё слишком суровым?

— Но было таким намеренно, — нахмурившись, попытался оправдаться я, посмотрев в сторону удалявшейся от нас женской фигуры, отошедшей уже на довольно приличное расстояние.

— Излишне суровым? — уточнил он. — Я тебя не понимаю.

— Оно было точно отмерено для неё, в соответствии с её виной и моими планами, — сообщил я ему.

— Твоими планами? — переспросил Марк.

— Да, — кивнул я. — В этом и состоит различие между твоим подходом и моим.

— Ничего не понимаю, — проворчал юноша.

— Я хочу, чтобы она чётко осознавала то, что может быть сделано с ней, — объяснил я.

— Ты говоришь так, словно намереваешься приобрести её, — заметил он.

— Я действительно собираюсь приобрести её, — известил его я.

— О-о? — заинтересованно посмотрел на меня Марк.

— Да, — кивнул я. — Она фигурирует в моих планах.

— Понятно, — негромко протянул молодой воин.

— Она — полевая рабыня, — заметил я. — Надеюсь, Аппаний, который не кажется мне очарованным ею, не станет особо торговаться, отдаст её за гроши, ну может быть не больше, чем за горстку медяков.

— Она — слишком соблазнительная женщина, чтобы такую можно было приобрести за несколько медных тарсков, — покачал головой мой друг.

— О-о, Ты заметил? — наигранно удивлённо, поинтересовался я, заставив юношу рассмеяться. — Вон она уже где.

— Вижу, — кивнул парень, посмотрев в сторону ставшей совсем крохотной фигурки, остановившейся на гребне невысокого холма и устало опустившейся на колени, поставив вёдра на землю, очевидно чтобы передохнуть.

— Но я тронут твоим беспокойством относительно суровости для неё моего наказания, — признал я.

Марк в ответ на это только молча пожал плечами.

— Возможно, это мотивировано твоей известной добротой к животным, — улыбнулся я.

— Возможно, — буркнул он.

— Но вот мне интересно, не было ли твоё беспокойство, возможно, не вполне осознанно, мотивировано, по крайней мере, частично, определенным разочарованием, которое Ты, из-за моего решения, испытал, оказавшись лишённым возможности, определить местонахождение и поэксплуатировать уязвимые прелести рабыни в целях своего удовольствия? — аж вспотел, пока выговорил.

— Возможно, — не выдержав накала моей фразы, засмеялся мой друг.

— О, смотри, — указал я, — теперь она изо всех сил пытается подняться на ноги.

Небольшая фигурка отчаянно пыталась встать и поднять коромысло, с подвешенными на него вёдрами, точно так же, как это делает любой, кому надо встать и поднять груз, сначала пересев на корточки, а потом, выпрямив спину, разогнув ноги, таким образом, выполнив ими большую часть работы.

— Груз великоват для неё, — констатировал Марк. — Маловата она и слабовата для таких работ. Однако странно, что именно на эти работы определил её Аппаний и его надсмотрщики на полях.

— Похоже, здорово она оскорбила Аппания, — усмехнулся я.

— Видимо да, — кивнул юноша.

— О, встала всё-таки, — отметил я, наблюдая за тем, как Лавиния неустойчиво выпрямилась, отчаянно пытаясь удержать равновесие и не расплескать воду из вёдер, раскачивавшихся на концах коромысла.

— Точно, — кивнул Марк.

— Значит, по-твоему, она соблазнительная? — уточнил я.

— И даже очень, — признал он, — и даже в её текущем весьма бедственном состоянии, остриженной, обветренной и обгорелой полевой рабыни.

— Смотри-ка! — воскликнул я.

— Вижу, — заверил меня юноша.

Женщина, стоявшая на гребне холма, запрокинула голову, повернув лицо к небу. Конечно, с такого расстояния мы не могли слышать её, но догадались, что она толи кричала, толи рыдала в горе и расстройстве. Даже отсюда было заметно, как дрожали её плечи и дёргались привязанные к ярму руки. Понятно, что рабыня не могла освободить их, и они так и остались на том же месте, где они были, широко разведёнными и привязанными к противоположным концам коромысла.

— Кажется, её потребности никак не могут оставить её, — заметил Марк.

— Похоже на то, — согласился я.

Наконец, женщина снова пошла, перевалила через гребень и исчезла из вида. Солнце тоже уже перевалило за зенит и теперь стояло далеко позади нас.

— Уверен, недалёк тот день, когда она превратится в весьма интересную, извивающуюся рабскую шлюху, — предположил я.

— Ты заметил? — осведомился мой друг.

— Конечно, — кивнул я.

— Неужели Ты не думаешь, что было жестоко, наказать её отказом в её использовании? — снова вернулся к прежней теме Марк.

— Не настолько жестоко, — заверил его я, — как это могло бы быть несколько месяцев спустя, когда она проживёт в неволе достаточно долгое время.

— Верно, — вынужден был признать он.

Рабские потребности имеют тенденцию развиваться и углубляться с каждым проведённым рабыней в неволе днём. На данной стадии рабства Лавиния ещё не могла даже начать подозревать о том, на что будут походить её потребности позже, и в какую беспомощную их пленницу она в конечном итоге превратится, какой безнадежной станет для неё тюрьма её же собственных потребностей, и в какую зависимость от милосердия владельца они её поместят. Перед лицом таких потребностей самые крепкие ошейники, самые тяжёлые цепи, не более чем паутинка. Думаю, никто и никогда не сможет измерить глубину и широту сексуальности рабыни и её любви.

— Но даже сейчас, было довольно безжалостно лишать её этого, — проворчал юноша.