Причины неудовлетворительного хода кампании автор записки (она подписана редактором-консультантом Игнатьевым) видел прежде всего в нехватке «политически квалифицированного аппарата» паспортных пунктов и отсутствии контроля за действиями этого «аппарата». Если отследить количество безосновательно выданных паспортов трудно, то о количестве отказов без достаточных оснований можно судить по заявлениям и жалобам, число которых, похоже, зашкаливало.
«Причина в искажении инструкции заключается в том, что эта инструкция, апробированная директивными органами, расходится с теми устными установками, которые давались товарищам при посылке их на паспортную работу. Эта последняя установка требовала лишать паспортов всех бывших людей, независимо от того, совершено ли ими какое-либо преступление, являются ли они теперь трудящимися, какого они возраста, старожилы ли Москвы и т. п. Поэтому в районных тройках и на паспортных пунктах систематически вступают между собой в коллизию эти устные установки с инструкцией СНК Союза ССР. Инструкция, например, требует, чтобы трудящимся, не совершившим известных преступлений, поименованных в ней, паспорта выдавались; устная же установка исходит из того, что данный трудящийся сын генерала, или потомственный дворянин, или сын попа, и поэтому паспорта таким гражданам не выдаются. Или инструкция допускает выдачу паспортов даже лишенцам, не совершившим указанных в инструкции преступлений, — старожилам-уроженцам Москвы. Устная же установка, говоря „вообще“ о классовых врагах, относит и восстановленных в избирательных правах к тем категориям, которым паспорт не выдается. Инструкция требует, чтобы паспорт не выдавался лишь отбывшим наказание за ряд указанных в ней преступлений. Практика, на основании устных установок, отказывает в выдаче паспорта за арест в ГПУ — 2–3 суток по валютным делам. Поэтому первое, что требуется сделать в целях избежания перегибов, — это установить, является ли обязательной инструкция СНК Союза ССР и подлежат ли точному применению все ее пункты»[197].
Действительно, расхождения между Инструкцией и реальными практиками особенно заметны по отношению к родственникам лиц, попавших в категорию «врагов». Преследования родственников начались еще до паспортной кампании и усилились в процессе коллективизации. Не случайно с начала 30-х годов официальные издания местных исполкомов оказались заполненными объявлениями типа: «Я, гр. Чвыров В. И., проживающий в г. Любань, Банный, 3, отказываюсь от своего отца гр. Чвырова И. М., проживающего дер. Заполье, Старорусский район»[198] — или «Вал. Як. Петрова объявляет о порыве связи с мужем — служителем культа»[199]. Но даже такого рода публичные отказы от родственников не всегда спасали. К тому же наличием «преступной связи» считалось родство до нескольких поколений. Здесь имеет смысл отметить одну деталь, характерную не только для сталинского, но и для всего советского периода: специфика реализации директив такова, что «на местах» их, как правило, усиливали, а не смягчали, — чем ниже уровень практического исполнения, тем бóльшим рвением отличались исполнители.
Автор Докладной записки предлагал ряд мер, способных, по его мнению, помочь в устранении «недочетов»: создание комиссий по проверке работы паспортных пунктов; рассмотрение этими комиссиями отказов в выдаче паспортов; вменение инстанциям в обязанность «выносить свои решения на основе подлинных дел», с затребованием документов с мест, а не на основании телефонных сообщений; предоставление гражданам возможности давать свои пояснения при рассмотрении их дел и др.[200]
Жалобы — особый жанр взаимоотношений между гражданами и властью в СССР. На них было принято хотя бы формально реагировать. Реакция последовала в виде Циркулярного письма от 3 июня 1933 года, адресованного Центральным исполнительным комитетам РСФСР, УССР, БССР, ЗФСР, Узбекской, Туркменской и Таджикской ССР, в котором отмечались «серьезные перегибы в проведении паспортизации», подтверждался статус Инструкции как главного руководства при выдаче паспортов и указывалось на недопустимость ее нарушения[201]. Трудно сказать, возымело ли это письмо какое-то действие «на местах», но, судя по темпам проведения кампании, никаких существенных изменений в ее характере не предполагалось. Об этом свидетельствует «зачистка» тех, кто все еще скрывался, в частности цыган, организованная паспортными отделами и столами летом 1933 года[202]. К тому же паспортизация набирала обороты. Постановлением Совнаркома СССР № 861 от 28 апреля 1933 года к режимным городам были отнесены Киев, Одесса, Минск, Ростов-на-Дону, Сталинград, Сталинск, Баку, Горький, Сормово, Магнитогорск, Челябинск, Грозный, Севастополь, Сталино, Пермь, Днепропетровск, Свердловск, Владивосток, Хабаровск, Никольско-Уссурийск, Спасск, Благовещенск, Анжеро-Судженск, Прокопьевск, Ленинск, а также населенные пункты в пределах 100-километровой полосы вдоль западной границы СССР.
Начался второй этап паспортизации, наметивший контуры новой советской географии. Страна оказалась разделена на «чистые» (паспортизированные, режимные) и «нечистые» (не затронутые паспортизацией) зоны. Их конфигурация будет меняться, но сам принцип двойственной «санации» останется неизменным. Паспортный режим распространился на все города и поселки городского типа, новостройки, МТС, совхозы и транспортную сеть (особое внимание уделялось созданию режимных зон на железнодорожном транспорте). Под специальный контроль попали пограничные районы, население которых должно было пройти паспортную «зачистку». Вся остальная территория превратилась в «серую» зону, населенную беспаспортными гражданами. Отсутствие паспорта стало не менее существенным показателем, чем его наличие. На практике это означало, что речь идет либо о сельском жителе, либо о человеке, выдворенном из «чистой» зоны. И то и другое прочитывалось как признак социальной, точнее — правовой, неполноценности. «Человек без паспорта всегда подозрительный» — этим положением из «Памятки милиции» руководствовались органы в своей «работе с населением»[203]. Можно сказать, что отсутствие паспорта тоже стало своего рода идентификационным знаком.
Уже через полтора года после начала паспортной кампании, 13 августа 1934 года, НКВД рапортовало об итогах паспортизации[204], хотя правильнее было бы говорить о промежуточных итогах. В первой части отчета описывалась работа по внедрению паспортной системы, во второй — сложности, с которыми столкнулись при этом органы. «Классовый враг оказывал проведению паспортизации активное противодействие. Антисоветская агитация, распространение всяких нелепых слухов, подделка документов (особенно справок сельсоветов), дача взяток, угрозы, избиение работников паспортных пунктов, покушения на работников паспортных пунктов и даже диверсионные акты — все это было пущено в ход классовым врагом»[205].
Всего, если верить отчету, было «охвачено паспортизацией» 27 009 559 человек. Но это далеко не главный итог. Как уже говорилось, основная цель паспортизации заключалась в установлении контроля над населением важнейших городов и районов страны. Контроль предполагает налаженный механизм учета, и именно на этом направлении сотрудников НКВД ждали основные трудности. «…Было выявлено безобразное состояние учета не только рабочих на предприятиях, но также населения городов. Так, например, в Магнитогорске до паспортизации числилось 250 тыс. населения, фактически же в момент паспортизации оказалось всего ок. 75 тыс. На о-ве Сахалин числилось 120 тыс. населения, фактически же оказалось около 60 тыс. и т. д.»[206]. Такое несоответствие объяснялось просто: население в массовом порядке покидало паспортизируемые территории, предупреждая тем самым неминуемые проверки и возможные репрессии. Из того же отчета следует, что в результате паспортизации население Москвы уменьшилось по сравнению с «вероятной численностью» на 578 тысяч человек, Ленинграда — на 300 тысяч. Даже среди тех, кто считал себя чистым перед властью и остался на месте, паспорта получили далеко не все. В Москве в получении паспорта было отказано 102 955 подавшим документы, в Ленинграде — 34 160. И поскольку паспортный режим считался введенным с момента начала паспортизации, не получившие паспортов подпали под действие статьи «Нарушение паспортного режима», незамедлительно внесенной в Уголовный кодекс.
