Обращение к Национальному корпусу русского языка для уточнения того, где встречалось слово «документ», скажем, в период с 1801 по 1913 год, легко может ввести в заблуждение. Ведь все 49 найденных словоупотреблений, имеющих отношение к «официально-деловой сфере», — от «документов Канцелярии Святейшего Синода» до «А. И. Горчаков. Документы» — это анахронизмы. Та же ситуация — некритическое использование концепта документ для описания бумажного производства исторического периода, когда это слово еще не использовалось для обозначения письменной массы, производимой государственными людьми, — повсеместно наблюдается в специальной литературе по истории государственного управления и документоведения[18].

Концепт документ, может быть, и вошел в русскоязычный обиход в начале XVIII века, как уверяют Макс Фасмер и его этимологический словарь[19], вошел вместе с заимствованием европейских бюрократических порядков и принципов обустройства канцелярии, но до 1870–1880-х годов в административном дискурсе Российской империи он употреблялся в довольно узком значении. Документами сначала называли официальные акты, призванные удостоверять какие-либо факты из жизни российского подданного (свидетельства, дипломы, аттестаты и т. д.). Так, в 1835 году Свод уставов о службе гражданской запрещал принимать «от просящегося в службу копию протокола Депутатского собрания или свидетельство о дворянстве без надписи об отсылке документов в Департамент Герольдии»[20]. Годом раньше в Уставе о состояниях «документ» снова фигурирует в значении наилучшего средства подтверждения социальных качеств и символических позиций конкретного лица: «Равным образом не принимается за доказательство на дворянство данные дворянами от Польши возвращенных губерний людям, находившимся у них в услужении под называнием шляхтичей, земли во временное или арендное содержание, даже и в собственность, если не будут представлены другие документы, свидетельствующие о действительном их происхождении»[21]. Насколько я могу судить, такие словоупотребления не были частыми. Случайно или нет, но в массиве административных текстов первой половины XIX века мне не встретилось ни одного случая использования концепта «документ» в утвердительном предложении. Мотив эпистемологической недостачи, будь то дефект легитимности самой бумаги или же отсутствие бумаги, необходимой для удостоверения факта, — вот ситуация, в которой появление документа было наиболее вероятным. Если же бумага с лихвой подтверждала происхождение, образование, заслуги подданного, в нормативных актах Александровской и Николаевской эпох ее называли «свидетельством».

Расширение поля значений слова «документ» и его использование за пределами сферы личных свидетельств начинается в пореформенную эпоху. Сначала все в том же — удостоверяющем — значении оно появляется в ситуациях, когда от официальной бумаги требуется особым образом устроенная, если угодно, сгущенная убедительность, например, там, где речь идет о финансовой отчетности и государственных бумагах. Нормативный акт 1878 года описывает процедуру передачи государственных бумаг (казначейских билетов, гербовых бумаг, контрамарок для платы обывателям за перевозку воинских тяжестей) заказчику: «Изготовленные бумаги сдаются уполномоченному для сего от надлежащего ведомства приемщику, которому вместе с приготовленными бумагами предъявляется и документ о заказе их»[22]. Поскольку документ используется приемщиком для проверки правильности исполнения заказа, то функции этой бумаги — верификация, объективация и инструментализация локальной административной истины — очевидны. Иначе говоря, и во второй половине XIX века документы, упоминаний которых в административных текстах становится больше, — это не официальные бумаги вообще, а лишь те из них, что выполняют особую работу «удостоверения» и «свидетельства», поддерживая и объективируя посредством письменных форм режимы административной ответственности. Вот и в добавлении к Уставу путей сообщения от 1906 года документы — это бумаги, прилагающиеся к смете в ходе ее утверждения и проверки: «Засвидетельствованная таким образом смета со всеми следующими к ней документами прошнуровывается с приложением печати Правления, и затем всякая могущая открыться в такой смете неверность или неправильность остается на непосредственной ответственности самих Правлений, которые с тем вместе ответствуют и за все последствия утвержденной ими сметы»[23].

На рубеже XIX и XX веков понятие «документ», как кажется, начинает употребляться в значении, близком к современному, то есть дня обобщенного обозначения всяких бумажных отправлений администраций и администраторов. Например, Устав врачебный в редакции 1893 года предписывает делопроизводителю, состоящему при канцелярии лечебного учреждения, «вести переписку Правления и заведовать архивом больничных дел и документов»[24]. Российский чиновник, на протяжении как минимум столетия управлявшийся с делами и бумагами, постепенно вступает в порядок документа.

До этого на всех уровнях российского административного дискурса — от законодательных актов и императорских указов до мемуаров известных и безвестных чиновников — царили дела и бумаги. Так, в Общем учреждении министерств (1811) — нормативном акте, по-своему беспрецедентном, переводившем масштабную административную реформу в плоскость делопроизводства, — в избытке упоминаются и те и другие: «Канцелярия Министра ведет общий журнал всех вступающих в оную дел… В сии последние вносятся одни только те бумаги, коие для производства оставляются в канцелярии»[25].

При помощи этих двух слов можно было описать все многообразие административных усилий. Так, подводя итоги министерскому дню, граф Петр Валуев вносит в свой дневник: «Вечером приготовил третье отправление бумаг к государю»[26]. Дела входили, относились к ведомству, надписывались, разбирались, решались, представлялись, слушались, докладывались (записками), посылались. Бумаги изготавливались, поступали, вносились, вскрывались, помечались и т. д. В случае одновременного использования этих концептов бумага чаще относилась к делу как часть к целому или же как отдельная операция к комплексу письменных действий, направленных на решение проблемы. Но иногда они использовались как синонимичные.

Очевидно, что концепты бумага, дело, документ являются в той или иной степени результатом обобщения письменных действий власти, функционируя как их родовые имена. Однако и в принципах, и в хронологии этого обобщения наблюдаются различия. Их прояснение может приблизить нас к пониманию порядка российской бюрократической документности.

Кажется, первым в административный обиход вошло дело — письменная репрезентация единицы бюрократической активности (или же единица репрезентации на письме деятельности ведомств и отдельных чиновников). По крайней мере, в петровском Генеральном регламенте (1720), законодательном акте, которым впервые в истории Российской империи был закреплен обязательный перевод большинства административных действий в письменный формат, этот концепт уже использовался для обозначения отдельно взятой проблемы — зафиксированной на бумаге и признанной соответствующей юрисдикции конкретной инстанции: