Однако изучение такого, на первый взгляд, локального явления, как упоминание в стихах телефонных номеров, ясно показывает: неофициальная поэзия способствовала осознанию — хотя бы в небольшом сегменте общества — частной жизни и культурной памяти как автономных социальных институтов. Конкретные образы этих институтов распались после краха советского строя — в этом Гандлевский прав. Но само стремление к автономизации частной жизни и культурной памяти продолжает действовать и в современной российской культуре, влияя на осмысление новых форм «квазидокументов», которые все стремительнее «обживают» границу приватного и публичного.

Наши сборы на конференцию в Шотландию начались задолго до предполагаемой даты отъезда. Помимо всех злоключений, уготованных визовым обращением, нас ждал один из занимательнейших ребусов — визовая фотография, точнее требования к ней.

Несколько страниц подробнейших инструкций, изрядно сбивших нас с толку, пробудили желание взять реванш за собственные тревоги, разоблачив скрытые сценарии визовых процедур (в частности, фотографии), предав гласности секреты производства желаемого впечатления, цена которому — свобода перемещения. Мы постарались «вспомнить все», чтобы, как пазл или, точнее, как мозаику, сложить орнамент статьи, причудливо объединяющий рассказы друзей, события из собственной жизни, обсуждения на интернет-форумах и записи из старых полевых дневников, все это время терпеливо ожидавших нового шанса поведать свои истории.

Визовая фотография — неизменная спутница фотографии паспортной («главного документа нашей жизни»), прежде всего в силу их общего документного статуса и объединяющего контекста — единого «фотоальбома». Конечно, фотография — лишь одна из многочисленных составляющих визового заявления, однако именно она нередко становится предметом особых переживаний, усугубляя общее волнение, сопровождающее процедуру получения визы.

Многие из нас, готовясь к очередному путешествию, были бы рады ограничиться лаконичным: «фотография должна быть паспортного образца (строгих требований к изображению не существует)» (из визовой информации австралийского посольства). Но универсальность фотографических стандартов, заимствование «паспортных эталонов» — скорее приятное исключение. В большинстве случаев мы, увы, имеем дело со специальными инструкциями, сокращающими возможность действовать по умолчанию.

Отличительная черта подобных инструкций — информационная избыточность, ощутимо повышающая роль фотографии в общем пакете визовых документов и одновременно проявляющая ее документные особенности: детальность (сосредоточенность на тонкостях и мелочах) и тотальность (наделение значимостью всего снимка, отсутствие иерархии значений). «Искусство управления деталью» — логика современного управления, зафиксированная Маурицио Лаццарато, — разворачивается на страницах инструкций, заполненных убористым текстом и многочисленными иллюстрациями.

Риторика инструкций — это сложное сочетание императивов и запретов, это долженствования, бесконечно перемежающиеся ограничениями. При этом языка для описания того, что же должно получиться в итоге, все равно не хватает. В ход идут фотографии, сопровождаемые скупыми комментариями: «правильно»/«неправильно». Попытки составителей хоть как-то упростить «конструкцию» заключаются в том числе и в создании смысловых блоков, отнюдь не гарантирующих связанности или однородности информации. Подобное «упрощение» лишь усугубляет положение дел, добавляя название блока к ранее перечисленным деталям:

Будучи, казалось бы, обращенными к обывателям, многие из требований к визовой фотографии напрямую адресуются «экспертам»-фотографам. Приоткрывая для неспециалистов новые области контроля, а значит, давая поводы для дополнительных сомнений, они не предлагают им средств и техник, позволяющих удостовериться, что лицо действительно занимает 70–80 % снимка, а темнота серого цвета составляет необходимые 18 %.

Значимость детали «привязывает» нас к инструкциям, заставляет следить за их обновлениями по логике «а вдруг?». Именно информационно избыточные инструкции становятся эталонами, определяющими не только особенности производства фотографии, но и степень детализации стандартов. После чтения многостраничных руководств, сталкиваясь с краткими пояснениями вроде: «одна цветная фотография размером 3,5 х 4 см, сделанная не более шести месяцев назад», невольно ищешь подвох, сомневаешься в их достаточности. Малочисленность требований внезапно перестает ассоциироваться со свободой выбора и воспринимается как источник потенциальных угроз, сокрытие консульскими службами необходимой информации. Одновременно даже не очень понятные, но детальные инструкции начинают восприниматься как точка опоры, защита от возможного произвола.

Ответом на действия служб, производящих и поддерживающих «визовую тревожность» и при этом ограничивающих доступ к необходимой информации, становится появление новых рынков услуг (в частности, предложение туристическими агентствами опции визовой съемки) и альтернативных экспертных сетей (от консультантов у посольств до тематических интернет-сообществ), выступающих в роли эффективных переводчиков бюрократических инструкций и действенных транквилизаторов. С их помощью фраза «Глаза (зрачки) должны находиться в зоне глаз на одинаковой высоте» (Правила визовой фотографии Посольства ФРГ) из бюрократической абракадабры превращается в не лишенный смысла алгоритм действий, а заявитель приобретает уверенность в своей способности справиться с визовой бюрократией:

Мы полагаем, что специфику визовой фотографии, обладающей волшебной силой документа ости, следует искать в особенностях ее производства — процессе создания «культурного тела», его визуальной легитимации. Драматургия визовой фотографии включает в себя снятие нежелательных культурных наслоений, нанесение требуемых слоев и сокрытие следов — устранение «черновиков», сценариев происшедших перевоплощений.

Подготовка к фотографированию предполагает освобождение от культурных наслоений для обнажения некоей сущности. Все манипуляции с телами — снять очки (или сделать их прозрачными), убрать волосы, вынуть серьги (как на китайской визе), минимизировать религиозный платок — представляют собой поиск своего рода первоосновы человека, его «естественного» состояния:

Стремление «растворить» культурные наслоения затрагивает практически все видимое, расширяя поле контроля. Так, кожа становится частью экспозиции, визуально контролируемой поверхностью, состояние которой определяется визовой инструкцией: «тон кожи должен быть натуральным». Правило контролируемого «всевидения» распространяется и на детей. Их также необходимо сделать максимально видимыми, а для этого устранить визуальные помехи — пеленки, поддерживающие руки взрослых, игрушки, выполняющие функцию отвлекающего маневра. Но при этом важно представить ребенка как автономного субъекта — например, поддерживать его голову, если ребенок еще настолько мал (а требования визовых фотографий не имеют возрастных ограничений или, точнее, возрастных привилегий), что не может это делать сам. Приходится использовать возможности фотошопа или же проявлять ловкость, превращаясь в невидимую опору ребенка и таким образом создавая иллюзию его самостоятельности, даже самости, в прямом смысле «дотягивая» младенца до «полноценного» субъектного состояния.