«Что мешает мне закричать?» — подумал опять бывший управитель с тоской и вместо того, чтобы позвать на помощь, сказал:

— Напоите, дедушка, напоите…

Мирза Хамид видел, как «старик» вел его коня, прикрывая лицо охапкой клевера, мимо нукеров, потом, осторожно загнав его в воду, сел верхом, а Мирза Хамид все молчал…

Перебравшись на другой берег Кыпчакарыка, Намаз еще раз оглянулся. Погони не было. Странно, почему они все до сих пор не всполошились? Чудеса, да и только!..

Намаз мчался, нахлестывая коня, мимо полей, с которых уже был убран урожай, по одному ему известным тропкам. Он решил заехать в Маргилантепу, повидаться с женой, а если удастся, то и забрать ее. Насиба беременна, не сегодня завтра должна родить. Нужно увезти ее подальше, упрятать где-нибудь в более безопасном месте. Не то, если нападут на след, не посмотрят, что женщина, бросят за решетку. И Насиба небось сама не своя, коли прослышала о вчерашних событиях в Кушкургане.

Поздно вечером, оставив коня в поле, Намаз через дворы пробрался к дому Акрамкула. В окнах света не было, видно, легли уже спать. Навстречу с лаем бросилась собака. С крыши, из-за сложенных снопов клевера, раздался голос:

— Алапар, назад!

Акрамкул, видно, тотчас признал Намаза — бесшумно спустился с крыши с винтовкой в руках.

— Слава богу, выбрались! — Он крепко обнял Намаза, несказанно обрадованный.

— Вы уже знаете?

— Знаем, вся округа в трауре. Лучше бы ушам нашим оглохнуть, чем слышать такое…

— Где Насиба?

— В амбаре. Они там вместе с моей женой. Я их запер снаружи. Очень опасно стало. Надо бы Насибахон куда-нибудь в другое место перепрятать.

— Дай мне ключи.

— Вы идите, я на крыше покараулю.

Насиба стояла у двери, прильнув ухом к щели, и прислушивалась к неясному говору, доносившемуся со двора. Когда стали отпирать дверь, она испуганно отпрянула в глубину сарая: «Неужто прознали, что я здесь, и теперь пришли за мной?

— Насиба, не пугайся, это я, — раздался такой знакомый, родной голос.

Она кинулась на шею мужа, крепко прильнула к нему дрожащим телом.

— Намаз-ака, слава богу, что вам удалось вырваться!

Сколько раз уже она встречала мужа вот так, утонув в его могучих объятиях, то плача, то смеясь от радости, что снова видит его живым-невредимым после долгой разлуки. Последнее время им приходилось видеться все реже: раньше она постоянно сопровождала мужа, но когда забеременела, была вынуждена прятаться у кого-нибудь из верных людей и ждать Намаза, каждый раз неуверенная в том, что еще свидится с мужем.

Нежно обнимая жену, Намаз вдруг почувствовал, как что-то встрепенулось пониже ее груди. Его неожиданно захлестнуло какое-то непонятное, до сих пор не изведанное сладостное чувство.

— На коня можешь сесть? — спросил он ласково.

— Конечно, сяду, если скажете.

— Тогда собирайся быстренько.

Акрамкул не захотел отпускать молодых одних, проводил их до самого Каратери. Здесь Намаз хотел встретиться с Турсуном — арабасазом[43]. Он собирался обговорить с ним свои дальнейшие планы, обсудить пути спасения плененных джигитов, организовать достойные похороны погибших. Еще он хотел условиться с мастером о месте встречи джигитов, которые вскоре начнут собираться в отряд.

Беседа Намаза с арабасазом затянулась надолго. Акрамкул с двумя местными джигитами Хатамом и Каримом сторожили три дороги, перекрещивавшиеся у дома Турсуна. Вдруг Акрамкул неожиданно увидел, что к Хатаму, стоявшему невдалеке, кто-то подошел, постоял какое-то время и так же тенью скользнул прочь. Сильное беспокойство охватило Акрамкула. Он незаметно побежал в сарай, где сидели Намаз с арабасазом. Увидев его, Намаз сразу почуял неладное.

— Что-нибудь случилось?

— Только что к Хатаму подходил кто-то со стороны дома Лутфуллы-хакима, о чем-то говорил с ним.

— Понятно, — поднялся с места Намаз. — Надо уходить. Турсун, приготовь коня для Насибы.

Через несколько минут с винтовками за плечом муж с женой выбрались со двора Турсуна.

— Намазбай, о здешних наших делах можешь быть спокоен, — тихо проговорил арабасаз, шагая рядом с Намазом. — Я подниму весь кишлак, едва только ты дашь знать.

— Хорошо. Проверь этого Хатама.

— Проверю.

— Если продался — расстреляй.

— Хорошо, — прошептал Турсун. — Езжайте через Кумушкент. Если что, я задержу нукеров здесь. Главное, чтобы с тобой ничего не случилось.

Намаз, следуя совету друга, повел Насибу по Кумушкентской дороге. Держась края рисовых чеков, они перешли реку, опоясывавшую кишлак, углубились в тугаи. Намаз попал в эти места впервые и не знал незаметных, но всегда существующих в тугаях троп. Он решил, что если они будут держать прямо вверх от Кумушкента, выберутся в Джамские степи.

Время перевалило за полночь. Луна то исчезала за темными густыми облаками, погружая все кругом в черную мглу, то всплывала вновь, освещая землю ровным матовым светом, открывая взору путников бесконечную чащу тугаев. В душе Намаза было смутно. Радовался он, что и на этот раз провел врагов, выбрался живым-невредимым и вот теперь едет рядом с любимой женой. Погружался в глубокую печаль и горе, вспомнив погибших и попавших в плен соратников. Он вновь и вновь переживал недавние события, вздыхал, качал головой, до крови кусая губы, из груди его вырывался жалобный стон.

Насиба молчала всю дорогу от самой Каратери. Некая внутренняя дрожь, возникшая сразу при встрече с Намазом, никак не покидала ее. Эта дрожь, накатывавшая на женщину временами, как порывы лихорадки, стала переходить в невыносимую боль, острыми буравами вонзавшуюся во все тело. Ломило поясницу, не хватало воздуха. Порою тело сводило судорогой: тогда ноги подтягивались непроизвольно выше, к седлу, из рук выскальзывали поводья, через миг, придя в себя, Насиба поспешно ловила поводья, опускала ноги в стремена, удивляясь тому, как она еще не слетела с коня. Худо было женщине, худо, но она не издавала ни звука, чтобы не напугать Намаза. Единственной мыслью ее было: удержаться в седле. Но Насиба чувствовала, что последние силы покидают ее…

Что-то неожиданно подступило к самому горлу, перехватило дыхание.

— Намаз-ака! — вскричала Насиба испуганно.

Намаз поспешно натянул поводья коня, обернулся к жене:

— Что ты сказала? Тебе плохо, родная?

— Кажется, началось… — едва простонала Насиба.

— Началось?! — повторил Намаз со страхом и радостью, снял жену с седла, и какое-то время стоял молча, крепко прижимая ее к себе.

— Намаз-ака! — закричала вдруг Насиба и крепко вцепилась в его плечо.

— Успокойся, дорогая… — проговорил Намаз, не зная, что делать и что говорить. — Все будет хорошо, вот сейчас… увидишь…

Придя в себя после минутного замешательства, Намаз расстелил на земле свой халат, уложил на него жену, положил ее покрытую липким, холодным потом голову себе на колени…

— Мама, мамочка! — непроизвольно вскочила на ноги Насиба и в беспамятстве закружилась на месте.

— Насиба, родная, давай заедем в кишлак, а? — произнес Намаз умоляющим голосом.

— Нет, — покачала головой Насиба. — Они нас поймают. Не-е-ет!

— Я приведу повитуху!

— Они вас схватят! Не-е-ет!

— Не схватят! Я хорошо вооружен. До Кумушкента рукой подать. Я мигом, дорогая моя Насиба, потерпи, я быстро!

Насиба хорошо знала, что Намаза уже не остановить. Она лишь простонала в ответ, да и не было у нее сил отвечать. И необходимости в том не оставалось: Намаз уже вскочил на коня и с места тронул галопом…

Намаз соскочил с коня у небольшого дома, окруженного низеньким дувалом, на окраине Кумушкента. Постучал рукоятью плети по калитке, сплетенной из ивовых прутьев. Ему ответил лай собаки. Немного погодя послышался сонный голос:

— Кто там?

— Путник… — проговорил Намаз, сдерживая дрожь в голосе. — По дороге у жены начались схватки. Она осталась в степи, ей очень худо.