Молоденький худощавый мулла в белой чалме, в тайком же белом яктаке[38] читает вслух «Газету Туркестанского края». Все остальные внимательно слушают.

— «В целях ликвидации банд Намаза из волостного центра выступили хорошо вооруженные отряды дахбедского полицмейстера и волостного управителя Мирзы Хамида…»

— Тоже мне, выступили! — проворчал толстый человек средних лет, громадный живот которого поднимался и опускался от жары, как кузнечные мехи. — Небось не они за Намазом, а Намаз за ними гоняется!

— Просьба не мешать! — сурово выговорил другой толстяк, рыжий и без одного уха.

— «По сведениям, воры Намаз, Абдукадырхаджа, Эшбури вместе со своими единомышленниками безбоязненно разгуливают по Каттакурганскому уезду, — продолжал молодой мулла. — Их стоянки и тропы, по которым они идут на свои преступные дела, известны почти всем жителям окрестностей, но они не выдают головорезов Намаза, боясь их мести. Если так будет продолжаться, то поймать упомянутых бандитов будет просто невозможно…»

— Да уж, поймают, держи карман! — опять пробурчал толстяк.

— Эй, замолчите вы или нет? — заметно повысил голос безухий.

Молодой мулла отложил газету в сторону, взял другую.

— «На прошлой неделе Намаз появился вместе с сообщниками в Самарканде, ограбил одного из известнейших богачей города…»

— Так ведь он только что болтался в Каттакургане? — удивился один из байских сынков.

— Вот вся беда-то в этом! — вздохнул другой слушатель. — Сегодня он в Каттакургане, а завтра, глядишь — в Самарканде… Вполне возможно, что кто-нибудь из его негодяев лежит сейчас под нашими сури.

— Что за противные вещи вы говорите! — испуганно замахал руками густобородый гость. — От таких слов дрожь пробирает в такую жару!

— «…Появившись в деревне Хатирчи, Намаз отобрал у одного бая шесть тысяч таньга, затем в кишлаке Мыр негодяй присвоил семь тысяч таньга золотом. Еще в одном кишлаке грабитель, неожиданно появившись на свадебном торжестве бая, приказал всем присутствующим сложить в кучу свои кошельки… На этот раз его выручка составила около десяти тысяч…»

— Хватит, мулло! — горестно вскричал, потеряв всякое терпение, раздражительный толстяк. — Что вы заладили одно и то же: «Бай да бай»! Чем сидеть нам тут да лить из пустого в порожнее, лучше бы уж пришли к какому-нибудь решению. Да кто такой этот Намаз-босяк?! Жалко, что он не попадался мне. Я бы треснул его пару раз по уху, приволок на поле да запряг бы в плуг вместо волов! Уж попахал бы он у меня землицы, дай бог!

— Это Намаза-то? — едва слышно переспросил безухий, осторожно оглянувшись.

— Вот именно, Намаза! Да кто он такой, что вы все так перетрусили? Вон и Байбува, бедняга, заболел… Вот был бы этот негодяй сейчас здесь, я бы задал ему трепку!

Толстяк был храбрым на словах — его терзал такой же страх перед Намазом, как и остальных. И он старался хотя бы бахвальством подбодрить себя.

Разговор резко повернул в другое русло: сидящие принялись вовсю ругать начальство, которое-де вовсе не заботится о мире и спокойствии сограждан. Пришли к единодушному решению написать петицию генерал-губернатору от имени всех обиженных и обеспокоенных событиями знатных людей края, до каких пор, мол, мы будем сносить притеснения какого-то ничтожного босяка…

Предложение всем пришлось по душе. Решили завтра же отправить бумагу в Ташкент.

— Дорогие друзья, а манты-то совсем остыли, — первым вспомнил о еде безухий.

Все принялись за угощение, обильно выставленное на дастарханы.

— Бай-бай, это не манты — одно объеденье! — чавкал один из гостей.

— У Байбувы вообще всегда славились повара! — поддерживал его другой.

— Берите, берите, я — после вас.

— Нет, нет, ваш черед…

У всех появился аппетит, посыпались шутки, добрые, сожалеющие слова о Байбуве, когда вдруг калитка с шумом распахнулась и во двор стремительно вошли четверо вооруженных джигитов.

— Именем Намаза-мстителя, — резко проговорил один из них. — Кошельки на середину!

На слиянии рек Акдарьи и Карадарьи образовался остров площадью около трех тысяч танабов. Местами он покрыт камышами и кугой, большей частью земля болотистая, множество мелких озер. Небольшие солончаковые площадки покрыты тамариском, верблюжьей колючкой. Это излюбленное место уток и лысух.

Остров — одна из многочисленных стоянок Намазова отряда — обладает особыми достоинствами. Прежде всего он расположен на границе Бухарского эмиратства и Каттакурганского уезда, власти которых никогда не предпринимали согласованных действий. Это обстоятельство позволяло Намазу, если появлялась опасность в уезде, уходить в эмиратство или, наоборот, перебираться из эмиратства в уезд. Кроме того, поскольку островок со всех сторон окружен водой, неожиданное нападение на него исключалось. Единственный брод, ведущий к нему, известен только маркентскому лодочнику Худайберды-бобо, верному Намазу старику. Мстители собирались здесь примерно раз в месяц отдохнуть, обсудить планы предстоящих действий.

Вечерело. Немилосердное солнце стало нехотя клониться за отроги Алтынсайских гор. Над островком парил влажный, нагретый за день воздух. В камышовых зарослях квакали лягушки, словно соревнуясь между собой, птицы хлопали крыльями, укладываясь спать, таинственно шуршали камыши. То и дело задувающий с Карадарьи легкий ветерок доносил запахи болота.

Возле большого, просторного шалаша варилась шурпа, распространяя головокружительный запах. Кто-то возился у казана, кто-то подкладывал в огонь дрова. Чуть подальше паслись в высокой траве кони, привязанные к вбитым в землю колышкам. Они яростно отбивались хвостами от налетающего отовсюду комарья. На камышах, застланных сверху войлочным ковром, сидел Намаз. Насиба перевязывала рану на плече мужа.

— Больно? — с участием спрашивала Насиба.

— Перевязывай, потерплю, — процедил сквозь зубы Намаз.

Несколько дней назад без каких-либо особых торжеств состоялась их свадьба. В этом скромном обряде участвовали мулла, повенчавший молодых, сестра Намаза Улугой, мать девушки — Бибикыз-хала и человек десять близких друзей и соратников Намаза. С того дня Насиба не разлучалась с любимым. И в тот день, в первый день их совместной жизни, вблизи местечка Пайшанба, где они заночевали в урюковом саду, Насиба неожиданно растолкала мужа:

— Намаз-ака! Намаз-ака!

— В чем дело, милая?

— Кони беспокойно ржут.

Намаз, мгновенно оценив обстановку, приказал отряду уходить. Однако оказалось, что уже поздно. Урюковый сад был окружен, часовые убиты.

— Прорвемся, за мной! — крикнул Намаз, вскочив на коня.

В ту ночь они лишились трех соратников. Самого Намаза ранило в плечо. Но заметил он это, лишь когда достигли Лолавайских степей… С того дня за раной Намаза смотрит сама Насиба: обтирает рану, выжимает сукровицу, промывает теплой водой, мажет специальными мазями, изготовленными и доставленными Сергеем-Табибом, массажирует плечо. А по ночам, когда все засыпают, бесшумно молится, чтобы рана любимого зажила скорее и чтобы его никогда больше не брала никакая вражеская пуля…

— Ну-ка, попробуйте тихонечко поднять руку, — попросила Насиба.

— Вой-бо-ой, — протянул Намаз с деланным неудовольствием, — ты совсем замучила меня из-за пустяковой царапины.

Потом поднял левую руку, подержал некоторое время на весу.

— Да рука у вас совсем ожила! — обрадовалась Насиба.

— Но что-то частенько еще немеет, иногда кажется, что и рука-то не моя.

— Попробуйте собрать пальцы в кулак. Сергей-бобо говорил: как только вы покажете кулак, считать вас здоровым.

— Вот, пожалуйста.

— Чуть-чуть — и настоящий бы кулак получился. Значит, немного осталось до вашего излечения, Намаз-ака!

Насиба накинула на плечи мужа белый яктак, который постирала по дороге, на минутном привале, и высушила уже верхом на коне, повязала его голову своим цветным платком, прильнула к его груди и замерла… «Аллах, сохрани моего любимого. Поверь, всемогущий, ему очень-очень трудно сейчас. Днем и ночью верхом на коне. Ни поест по-человечески, ни отдохнет-поспит… На каждом шагу ждут его опасности. Подкупленные господами предатели поджидают его всюду, за каждым переулком, готовые выпустить в него заряд за зарядом. А жаждущим отрезать его голову, доставить властям за награду — несть числа. А он и не желает думать о грозящих ему опасностях, и времени у него на это нет. Он должен вооружить джигитов, примкнувших к нему, достать коней, накормить-напоить всех. К тому же эта рана… Она отняла у него столько сил, вон каким стал, кожа да кости…»