— Понять-то понял… — замялся Намаз. — Да как-то неловко получается.

— Как неловко?

— Вам же после этого несдобровать.

— А, вот ты о чем. Не беспокойся, я все обдумал. Ты просто нападешь со своими парнями на мой дом, вот и все.

— Нападу? — удивился Намаз.

— Ну да. Налетишь в ту ночь, когда я тебя извещу, свяжешь как полагается меня и жену, заткнешь рты кляпами и спокойно вывезешь все оружие с боеприпасами. Не бойся, все будет в порядке.

— Спасибо, — обрадованно произнес Намаз, — вы очень хороший человек.

— Меня можешь не хвалить, — стал надевать шапку староста, считая разговор исчерпанным. — Если нужна какая помощь, говори, не стесняйся.

— Спасибо, вы и так очень помогли нам.

— Ладно, действуй.

С уходом Бондаренко в комнату вошел Сергей-Табиб, неся шурпу в закопченной кастрюле. Поставил ее на железный круг на столе и стал разливать суп в глиняные чаши.

— Ну как, понравился тебе наш староста?

— Это бесценный человек! — воскликнул Намаз, все еще не веривший, что дело решилось так удачно.

— Он тебе еще не раз пригодится. Давай подсаживайся поближе.

Они принялись за вкусно пахнущую шурпу.

— Теперь еще одно, — проговорил Сергей-Табиб, прерывая молчание. — Ты помнишь Назара Матвеевича?

— Печника-то? Как же, мы дружили с ним!

— А армянина Сурена Дадаяна?

— Я сам привел его из «Приюта сирот» к Ивану-баю.

— Эти двое хотят присоединиться к твоему отряду.

— Правда? — обрадовался Намаз.

— Они ждут тебя сейчас в крупорушке Шакира. Приехали почистить рис хозяина. Если ты согласен, то они сейчас и уедут с тобой. С арбами своими, конечно, лошадьми да и с рисом тоже.

— Тогда я пошел, дядя Сережа! — вскочил тотчас Намаз.

— Садись, — положил руку на плечо нетерпеливого джигита Сергей-Табиб, улыбаясь. — Что ж ты, зазнался или каменносердым стал — не поздоровался со своими братишками?

— Да у меня сердце обливается кровью, дядя Сережа. Просто я думал, что так будет лучше, если они не узнают о моем приходе.

— Ишь ты, «так будет лучше», оказывается. Да знаешь ли ты, что именно эти двое несчастных сирот связывают тебя с Самаркандом и Ургутом?

— Что вы говорите? — отставил поднесенную ко рту ложку Намаз.

— А ты думал, Сергей-Табиб держит для тебя специального гонца? Однако же, палван, хорошие доктора из них выйдут. Но вначале, конечно, их надо выучить. Жив буду, пошлю учиться в Петербург… Хайит, Тухташ! — крикнул он, обернувшись к окну. — Идите-ка сюда, дети мои!

Отряд Намаза не имел определенного места стоянки. С того самого дня, как шестеро поклялись темной ночью мстить своим обидчикам и принялись осуществлять свою клятву, джигиты ночевали то в тугаях на поймах Акдарьи, то в камышовых зарослях. Они не возвращались сегодня туда, где провели вчера ночь: боялись, что гнавшиеся по пятам гончие хакима возьмут след. Для открытого боя с преследователями отряд еще не созрел. Правда, все джигиты теперь были вооружены, хватало боеприпасов, коней. Только не каждый из мстителей умел ездить верхом, многие стреляли из винтовок, крепко зажмурясь, благо, небо широко и в него всегда можно попасть. Хорошо еще, что к отряду присоединились Назарматвей, как называли узбеки Назара Матвеевича, и Сурен Дадаян. Они взялись обучать джигитов стрельбе из винтовок. Но все равно рано еще было желать открытой встречи с нукерами хакима. Как бы те ни были трусливы и мелки душою, все ж неплохо гарцевали на конях, владели оружием. Положим даже, располагая несколькими отличными стрелками, можно разогнать нукеров Мирзы Хамида. Но не так-то легко одолеть отличных вояк — казаков Степана Олейникова, Александра Буланова, Михаила Царькова! Они ведь тоже охотятся за джигитами Намаза! И как ни тяни, встреча с ними неизбежна. «Нет, — думал Намаз, мечтая об этой встрече и побаиваясь ее, — не принимая открытого боя, мы должны решительно готовиться к нему».

Сегодня Намаз прибыл в небольшой кишлак Талликурган в нижнем течении Акдарьи, близ Дахбеда. Пятидесятник села Уста Мумин с самого начала помогал Намазу, передал ему двух коней; когда бы он с отрядом ни появлялся в кишлаке, принимал у себя, резал барашка, выставлял угощение.

Оставив продрогших, усталых джигитов в большой гостиной, Намаз вместе с Шерниязом, Эсергепом, Назарматом и Суреном Дадаяном удалился в другую, поменьше, комнату. Когда съели по чаше горячей шурпы, Намаз завел речь о планах на будущее.

— Ну, Эсергеп, что ты скажешь? — обратился он к джигиту, который задумчиво счищал с большой кости куски мяса.

— Как ты сам и говорил, Намазбек: одной голове — одна смерть! — отложил кость на дастархан казах. — Что ты прикажешь, то и будем делать.

— Прошли времена, когда мы так говорили: «Одной голове — одна смерть!» — недовольно нахмурился Намаз. — Теперь оказалось, что наши с тобой головы нужны бедным и униженным. Мы должны беречь свои головы, вот что! А ты как думаешь, Шернияз?

Шернияз — веселый от природы, неунывающий парень. Не жалеет о прошедшем дне, да и о завтрашнем особо не задумывается.

— Я предлагаю штурмовать казацкие казармы, — как бы рубя саблей воздух, предложил он вдруг. — Нападем на них ночью, когда все спят, завладеем пушкой. Вот тогда посмотрим, кто за кем будет гоняться: нукеры Мирзы Хамида за нами или мы за ними?!

— Такое время придет, Шернияз, когда мы погоним нукеров, — сказал Намаз серьезно, хотя едва сдерживал смех. — Но, брат, нам пока рановато нападать на казармы. Из ружей-то стрелять толком не умеем, на что нам пушка? Ну а ты, печник, что замолк, притаился?

— Я думаю, — ответил Назарматвей.

— Скажи, о чем думаешь, чтоб и мы знали.

— В Самаркандском уезде проживает три тысячи мужицких семей. Это, считай, самое меньшее — три тысячи обиженных, недовольных. По-моему, нам надо объединиться с ними.

— Не получится, — вмешался в разговор много повидавший в жизни Эсергеп. — Они с нами не пойдут. У них в Самарканде, Ташкенте есть свои главари, они поступают так, как те велят.

— Я тоже считаю, что надо объединиться, — заговорил Сурен Дадаян. — Признаться, мы пришли в твой отряд, Намаз, в надежде на это. В одном нашем селе Михайловском могут подняться десять вооруженных мужиков. Только нужно, чтобы они знали, за что мы боремся. В деревнях полно тех, кто готов идти мстить своим обидчикам… До каких пор мы будем играть с нукерами Мирзы Хамида в прятки на берегах Акдарьи?! Сказать честно, надоело прятаться да убегать.

— Я предлагаю разделиться на три группы, — заявил Намаз, выслушав всех. — И действовать сразу в трех разных местах. Ты, Эсергеп, пойдешь со своей группой в Ургутские края. Ты, Сурен, в Нурату. Ты же, рассудительный друг мой Назарматвей, пройдешь через те кишлаки, где живут русские мужики. Я сам отправлюсь в Хатирчинскую, Зиявуддинскую, Каршинскую волости. Страждущие ждут нашей помощи. Мы не можем успокоиться, пока есть на свете хоть один несчастный. Мы не вложим в ножны свой меч, пока не отберем все золото и серебро у всех баев и сановников и не вернем их истинным хозяевам. Вот тогда народ поверит в нас!

— А разве сейчас к нам мало идет джигитов? — спросил Шернияз, глядя на предводителя непонимающими глазами. — Вон сколько нас!

Намаз покачал головой.

— Идут, да мало, и то с сомнением, те, кому уж деваться некуда. Объяви сейчас какой-нибудь ишан или мулла газават[36], под его зеленым знаменем соберутся тысячи и тысячи, но против своих богатеев не пойдут. Будут ждать, пока его, кровопийцу, накажет аллах.

— Верно, народ еще не осознал своих сил, — поддержал Намаза Дадаян. — Он не знает, что способен своротить горы.

— Мы обязаны это ему показать! — вскочил с места Намаз, крепко сжав кулаки. — Трудно простому народу, ох, как трудно…

Намаз широкими шагами вышел в соседнюю комнату, большую гостиную. Дрова, горевшие на середине, были, наверное, сырыми, дыму наплыло, ничего не видать.