— Поезжай метров сто по дороге прямо, — сказал он, — потом свернешь к лощине. Там подождешь меня…

Ефимка понимающе кивнул головой и мелкой рысцой затрусил по накатанной обочине. Вскоре он повернул вправо и скрылся за изгибом оврага, по краям которого свисали затейливые снежные кружева. Через несколько минут появился и сержант. Он волочил за собой ветку, заметая глубокие следы копыт.

— Теперь порядок. Через полчаса поземка все заметет, и тогда нас ищи — свищи. Понял?

— Понял, — продрогшим голосом ответил Ефимка и зашелся сухим надрывистым кашлем.

Сержант взглянул на него с опаской.

— А ты, брат, не болен? Может, тебе вернуться, пока не поздно? Пошлют другого…

Обескураженный неожиданным вопросом, Ефимка отчаянно замотал головой.

— Нет, что вы! Просто от мороза.

— Смотри. В бою‑то бывал?

— У — гу, — обиженно хмыкнул Ефимка.

— Ну и как?

— Как все. Делал, что велели.

— Это главное. В бою страшно всем. Только страх побороть надо.

И тут же подумал: «Ох, и хлебну я с тобой горя».

— Поехали.

Снег на дне оврага слежался, и кони побежали увереннее. Время от времени Ефимка останавливался, прислушивался и опять понукал своего гнедого, припадая к его гриве. Наверху, почти у самой бровки оврага, низко висел

желтый серпик полумесяца, окруженный мелкими светло — си- ними звездами. Но вскоре и серпик, и звезды начали тускнеть. Поземка усиливалась, швыряя в лицо мелким колючим снегом.

Овраг кончился. Остановившись на косогоре, Ефимка долго осматривался по сторонам. Эти места были знакомы ему с детства. Вместе с отцом не раз ходил здесь на охоту, ездил с обозами в райцентр. Но тогда он чувствовал себя хозяином на этой земле, и ему даже в — голову. не приходило, что когда‑то придется выискивать скрытые тропы, чтобы не попасть на глаза врагу., .

Впервые немцев Ефимка увидел в родном селе Кар- пенки. Они на мотоциклах неожиданно ворвались в село ночью- Собрав всех жителей на площади, гитлеровцы приказали им идти к реке, на переправу. Как позже выяснилось, это был вражеский десант, который под прикрытием детей и женщин намеревался захватить единственный мост через речку, чтобы отрезать от тыла наши передовые части.

Воспользовавшись суматохой, Ефимка незаметно нырнул в кусты и что есть силы бросился бежать к ближайшей дороге, по которой двигались наши войска. Встретив первого командира, он рассказал о случившемся и кратчайшим путем повел бойцов к селу.

На рассвете Карпенки были освобождены. Но перед отступлением немцы согнали жителей в школу и подожгли. Там погибли мать и две сестренки Ефимки. Он узнал их по обгоревшим ботинкам.

Словно помешавшись, мальчишка несколько дней бродил по лесу, пока не наткнулся на отряд Сомова. С тех пор он больше не расставался с партизанами.

…Подъехав поближе к Ефимке, сержант указал рукой вправо.

— А там, кажись, село? Чуешь, дымком тяцет?

— Чучуевка это. На той неделе там фрицев было

полно.

— Значит, возьмем левее.

— Только впереди дорога должна быть. Не налететь

бы.

— А обойти нельзя?

— Далеко больно.

— Тогда делать нечего, — вздохнул сержант. — Трогай.

Они свернули влево и вскоре выехалй на ровное поле, на котором виднелась высокая щетинистая стерня и неубранные копны соломы. Ехать стало легче, поле было твердое и не очень заснеженное.

Теперь впереди ехал сержант, старясь не пропустить дорогу. Иногда он пригибался к самой гриве коня, растирал перчаткой побелевшие на ветру щеки и снова настороженно всматривался в серый полумрак. Неожиданно справа, должно быть где‑то на окраине села, взвилась в небо ракета и, догорев, упала. Сержант остановился.

— Может, заметили нас? — спросил он.

— Не думаю. До деревни добрых две версты. Да и пугать нас они не стали бы.

— Ты прав, — обрадовавшись сообразительности парня, согласился сержант. — Постарались бы накрыть без шума.

Переждав несколько минут, они вновь тронулись.

Перед рассветом ветер усилился, небо заволокло густыми серыми тучами, которые, казалось, ползли над самой землей. Ориентироваться становилось все труднее, и потому Ефимка заметно беспокоился. Он часто останавливался и, приподнявшись на стременах, старался по каким‑то одному ему известным приметам определить, где они находятся. По его предположениям, до линии фронта оставалось каких‑то километров десять. Но это были самые трудные и опасные километры. Здесь на каждом шагу можно было налететь на патрули или, еще хуже, — сбиться с пути. А кони и без того приустали, их ввалившиеся бока часто вздувались и опадали, словно старые кузнечные меха.

Наблюдая за Ефимкой, сержант все чаще посматривал на часы. В их распоряжении оставалось совсем немного времени. Успеют ли?

— Ты осмотрись хорошенько, — советовал сержант, — может, дерево какое приметишь, лощинку.

Впереди высоко в небе взвилась ракета.

— это Шинкаревка, — обрадовался Ефимка, — я боялся выйти прямо на село. Там немцы. Вот тут, справа, должен быть Волчий лог.

Он уверенно свернул направо, глубоко нахлобучив на голову шапку.

— А далеко до него?

— Теперь недалеко. По логу поднимемся вверх, потом спустимся к озеру, а там и наши…

Вскоре справа обозначилась широкая темная полоса. Это был как раз тот самый Волчий лог, о котором говорил Ефимка. Он начинался с небольшого распадка и отлого поднимался вверх по косогору, на котором виднелись стога соломы. Небо несколько посветлело. Перебравшись через овраг, сержант и Ефимка стали трусцой подниматься вверх. От одной мысли, что цель уже близка, оба приободрились.

Поравнявшись с Ефимкой, сержант протянул ему сухарь, каким‑то чудом сохранившийся в кармане.

— На, погрызи, — сказал он с такой суховатой мужской лаской, за которой обычно кроется искреннее солдатское добродушие. — Дорога‑то нелегкая.

Ефимка, смутившись, удивленно взглянул на сержанта. Неторопливо сняв с руки варежку, бережно взял обгоревший по бокам сухарь, осторожно надкусил его с угла мелкими острыми зубами и прищурил от удовольствия глаза. Такого сухаря он уже давно не пробовал.

Подъем оказался трудным. Приуставшие за ночь кони то и дело спотыкались, низко опуская головы.

Наверху поземка мела сильнее. Застилала глаза, перехватывала дыхание. Сержант, стараясь прикрыть собой от ветра Ефимку, теперь ехал впереди. Его широкий маскировочный халат, одетый поверх стеганного ватника, при каждом порыве ветра надувался, как парус, и было слышно, как по нему мелкой дробью барабанила снежная крупа.

Увидев справа, почти на самой вершине косогора, омет, Ефимка обрадовался.

— Нам туда, — сказал он тихо. — По ту сторону холма должна быть лощина к озеру.

Круто свернув, они проехали еще метров триста и заметили на снегу глубокий санный след, удалявшийся двумя узкими полосками в сторону оврага. Сержант нагнулся с седла, чтобы внимательнее рассмотреть его, и в это мгновение из темноты полыхнула слепящая вспышка пулеметной очереди.

Сержант и Ефимка рванули коней, и те, почуяв опасность, пошли в галоп, оставляя за собой взвихрившееся снежное облачко. А впереди, пересекая нм путь к омету, огненной плетью хлестала землю синяя нить трассирующих пуль.

Споткнулся и тяжело рухнул в сугроб конь Ефимки. Сам Ефимка при падении отлетел в сторону и, вскочив,

быстро заковылял к стогу. В ту же секунду что‑то тяжелое ударило сбоку сержанта. Вылетев из седла, он несколько раз перевернулся и, почувствовав обжигающую боль в левом плече, на боку пополз за Ефимкой. Оказавшись в укрытии, сержант увидел парнишку, лежавшем на снегу с обнаженной ногой, из которой сочилась кровь. Рядом валялся его маленький валенок, пробитый пулей.

С трудом поднявшись с земли, сержант одной рукой помог Ефимке наскоро перевязан, ногу и бросился к углу омета, чтобы взглянуть, что происходит там, в поле. Пулемет смолк. Возможно, пулеметчик выбирал другую более удобную позицию, чтобы ударить теперь с фланга. А может быть, немцы решили, что оба всадника убиты?