ПОД СЕРДЦЕМ ПУЛЯ … Под сердцем пуля у меня — Германская тупая пуля. Уж тридцать лег ее ношу я, Победно выйдя из огня. В живую ткань она вросла И тянет, гнет солдата к смерти, За то, что жизнь моя прошла По гребню смертной круговерти. За то, что сам стрелял и бил, И лез в отчаянные драки. Чужую злую кровь пролил, Вставал с гранатою на танки. Давно на свете нет войны, А пуля клятая напомнит Про Курск, Приволжские холмы… И сердце яростью наполни! Но как я пулю оторву От сердца?.. Чуть оно заноет!.. — И я живу, и не живу, Еще не выбывший из строй. Свое свинцовое литье Война от сердца не отпустит, Покуда в землю не опустят Со мною горюшко мое. БЕРЛИНСКИЙ СОН Уснул казак у стен рейхстага В конце поверженной войны, Под окрыленным алым стягом Своей весны, своей страны. Трава теснилась сквозь каменья, Бросая тоненькую тень. Дымилось солнце возрожденья, Цвела берлинская сирень. Вповал бойцы — гвардейцы спали. До края выбившись из сил, На сером выбитом асфальте — Где крепкий сон кого скосил. Еще истертые подметки Дымятся яростной войной… Уснул степняк, как будто в лодке Уплыл на родину домой: По рекам, заводям зеленым, Тугим кувшннкам, камышам, По странам, им освобожденным, Форсированным рубежам. И всюду нивы колосятся, Цветут вишневые сады. В тени раскидистых акации Поют синицы и дрозды. На пятачке чужой державы Сморил солдат российских сон. Брала весна земное право Сквозь битый камень и бетон. НЕМЕЦКАЯ СИРЕНЬ Шли танки, самоходки, тягачи — В последнее большое наступлепье, И колыхались звездные лучи Над боем нависающей сирени! Сирень и здесь вовсю уже цвела — Она жила, росла, благоухала. И молодого света и тепла Ей все казалось было мало. Сирень была по — своему права: Война — войной по крышам, по кюветам, И здесь — она, да тихая трава Того же фиолетового цвета. Сирень цвела, как облако плыла — Сирень побитой нами заграницы. И очень подходящею была, Чтоб вдеть ее в солдатские петлицы. А розы громыхали по мосту И проходили мимо, мимо, мимо… Я подбежал к зазывному кусту И отшатнулся: «Осторожно — мины!» В чужой далекой, вражьей стороне Познал солдат походную примету: Не доверяйся маю и весне, И этому сиреневому цвету. СИНИЦА Мы возвращались в дальний тыл — Солдаты армии Чуйкова — По следу грома боевого, По свежей памяти могил. Кругом зеленая трава Покрыла щели и бойницы, Где светлогрудая синица В стволе орудия жила. Был полдень солнцем осиян, Во все концы — Земля большая Дышала силой урожая В нее заброшенных семян. По флангу нашего полка Земля атакою примята. Из жерла пушки снничата Все просят, Просят червячка. Синице этой повезло: Где ни кустарника, Ни дуба, Дыра в тяжелой пушке Круппа Как настоящее дупло. Метал добыт в коре земной… Природа мудро порешила: Коль смерть несет он И могилы, Пусть будет прежнею землей. Звенела птица: — Тень да тень, — Взлетев на ржавой пушки хобот. Солдат на родину торопит Веселый белобровый день. НА ЭЛЬБЕ ТИШИНА На берегу жестокой памяти Я вновь приметил тишину, Что по хребтам свинцовой замяти, Сюда пришла через войну. Была она такою хрупкою И нереальною была. Крутился голубь над голубкою, Летала звонкая пчела. А память все‑таки не верила, Что это вправду тишина, С невозместимыми потерями, Взяла которые война! Когда ж кругом по Эльбе сдвинулись В салют стрелковые полки, — По всем холмам, стуча, осыпались Цветов могильных лепестки. На берегу жестокой памяти, В конце расстрелянной войны, — Дымился май весенней замятью… Такой не будет тишины! |
