расстояние между нами заметно сокращалось. Вдруг он круто повернул. Канал с водой перегородил ему путь. А я был от него чуть дальше пистолетного выстрела. Правее, куда он повернул, простирались заросли лесняка и бузины. Ему оставалось несколько шагов до зарослей. Я прицелился, выстрелил — он схватился за бедро. «Все, теперь ты в моих руках," — подумал я. В это время подоспели отставшие солдаты. Один из ездовых выстрелил из винтовки, беглец погиб.

К концу лета был получен приказ передислоцироваться в район Змиева, 18 августа город был взят.

В ночь на 9–е сентября дивизия перешла в наступление в районе села Верхний Бишкнн. Трудные были эти бои, но 10 сентября и Бишкин был тоже взят.

От Северского Донца до Днепра дивизия прошла с ожесточенными боями свыше 200 километров, уничтожила большое количество живой силы и техники врага.

26 сентября дивизия вышла к Днепру в районе Каменка — Ломовка. В ночь на 22 октября части дивизии начали переправу через Днепр на Аульский плацдарм.

За взятие Днепропетровска и Днепродзержинска Приказом Верховного Главнокомандующего дачному составу дивизии была объявлена благодарность, а указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 октября 1943 года дивизия была награждена орденом Красного Знамени.

В декабре 1943 года части дивизии были переброшены в район Кировограда. Началась подготовка Корсунь — Шевченковской операции.

Я был отозван в распоряжение штаба дивизии. Для предстоящих боев за Кировоград и Корсунь — Шевченковский потребовалось специальное боевое подразделение, подвижной отряд, и мге приказали в недельный срок его сформировать.

Задача, которую мне поставнл начальник штаба дивизии полковник Панков, состояла в том, чтобы проникать в боевые порядки врага, нападать на мелкие подразделения и уничтожать, сеять панику, вести боевую разведку, оказывать содействие нашим частям.

Корсунь — Шевчеиковский «котел» представлял из себя что‑то вроде слоеного пирога. В центре находилась окруженная группировка фашистов, которая все время пыталась вырваться из окружения. С внешней стороны и особенно с запада немцы пытались прорваться к окруженным и освободить их.

В беспрерывных атаках и контратаках трудно было определить границы и позиции нашего и вражеского фронтов. В этой мешанине, где непросто было разобраться, кто по тебе стреляет, враг или свой, и пришлось мне вести бои все время, пока не была уничтожена группировка фашистов в Корсунь — Шевченковском «котле».

Рейды были трудные, но особенно запомнился бойцам ночной рейд в разгар боев по уничтожению врага. Стояла холодная, мокрая, туманная погода. В такую погоду нелегко было рассмотреть, где проходит наш передний край, а где вражеский. И вот в конце января отряд получил задание: выявить слабые места фронта противника в районе Ротмистровка — Тишковка. После нескольких неудачных попыток отряд, наконец, прорвался через оборону противника в тыл. Пройдя километров пятнадцать, мы ночью услышали, что в стороне от нас идет колонна. Нужно было выяснить, чья она.

В это время вокруг Корсунь — Шевченковского окружения было такое смешение войск, что следовало бояться, чтобы не напасть на своих. Отряд залег и был готов открыть огонь. Верхом на коне в сопровождении двух ординарцев я помчался в сторону двигавшихся. Все мы в плащ — накидках, знаков отличия не видно, и узнать нас невозможно. Колонна на фоне неба вырисовывалась и была видна нашим бойцам. Мы выработали условный сигнал открытия огня, если колонна окажется вражеской.

У меня перехватило дыхание: это были немцы. Мгновенно я натянул поводья и, сколько было силы, пришпорил коня. Конь шарахнулся в сторону. Даже вражеские солдаты испуганно отскочили в сторону. Отпустив поводья, я дал коню волю. Следом за мной умчались и мои ординарцы. А в это время уже на полную мощь заработали пулеметы и автоматы нашего отряда. От неожиданной атаки немцы кинулись в разные стороны. Они не могли понять, откуда на них посыпался такой град пуль. Колонна противника была частично уничтожена, частично рассеяна.

Перейдя небольшую речку, мы остановились в овраге, поросшем кустарником. И тут разведчики доложили: в селе, которое было недалеко от нас, находится немецкий обоз. Рассвет разогнал туман, и нам было видно, как по селу ходят по одиночке люди. Около солдатских котлов возились кашевары. Я принял решение: атаковать вражеский обоз. Большой силы у врага не было, да и помощи ждать ему было неоткуда в этом отдаленном селе. Но добровольно враг, конечно, не сдастся.

Свои орудия мы расположили в конце огородов, зарядили их бронебойными снарядами. Это затем, чтобы вызвать меньше разрушений домов крестьян, а эффекта от воющих снарядов будет немало. Как только прогремели первые выстрелы орудий, экадрон с обнаженными саблями двинулся в село. Немецкие солдаты выскакивали на улицу и перепуганные метались от дома к дому. Все это произошло в считанные минуты.

Собрали мы всех фрицев, взяли обоз и отправились на день к лесу, чтобы оторваться от возможного преследования. День был пасмурный. Это нас спасало от нападения вражеской авиации. К следующему утру мы вышли к своим в районе Капитановки — Оситняжки, привели с собой десятка полтора обозных фрицев и небольшой обоз с продовольствием и оружием. Когда я доложил начальнику штаба о результатах рейда, полковник Панков поблагодарил нас. После небольшого отдыха отряд был снова в бою.

На завершающей фазе раирома фашистов в Корсунь — Шевченковском окружении погиб в бою мой двоюро; и1ый брат, командир батальона 333 стрелкового полка нашей дивизии Павел Федорович Рубаненко. Похоронил я его со всеми почестями в селе Турин Новомиргородского района Кировоградской области. А вечером в своем штабе командир дивизии представил мне необычную делегацию. Группа рядовых и офицеров батальона Павла Рубаненко пришла просить меня возглавить их батальон. Отказать я не смог.

20 марта, преодолев тяжелый путь, я вывел свой, теперь уже 1–й стрелковый батальон 333 стрелкового полка на берег Южного Буга. Преодолевая заторы льда в широко разлившейся реке, батальон начал переправу. Местные жители несли иа берег бревна, снимали с домов двери и строили плоты. Не успел я переправить весь батальон, как на

маленький клочок земли налетели вражеские самолеты. Огнем батальона нам удалось сбить один тяжелый бомбардировщик, были потери и в батальоне. Ранен был и я, да так, что друзья решили, что я погиб, отправили для захоронения, а командованию доложили о моей кончине. Перед самым захоронением бойцы обнаружили, что я еще жив. Доставили меня в медсанбат соседней дивизии, где врачи провели успешный «бой» со смертью. Выжил я, только оставил в селе над Бугом свою левую руку и приобрел около двух десятков осколков в груди и правой руке и тяжелую контузию.

В Баку по завершению лечения врачебная комиссия решила списать меня за непригодностью к военной службе. Но я не согласился с таким решением. Шел 1944 год, еще в разгаре война, и каждый военный специалист нужен Родине. Я написал письмо лично Сталину. Писал, что, несмотря на тяжелое ранение, нет руки, я смогу быть полезным фронту, я смогу учить молодых воинов к бою. И меня оставили в армии. Демобилизовался после окончания войны.

С тех пор полвека я отдал педагогическому труду, обучая школьников и студентов истории своего Отечества.

А в домашнем архиве хранится извещение: «…Капитан, командир стрелкового батальона Буялов Иван Сергеевич, 1921 года рождения, убит 22 марта 1944 года, похоронен Одесская область, Первомайский район, село Долгая Пристань…»

После выписки из госпиталя, работая помощником военного коменданта города Махачкала, я получил свой орден Отечественной войны, которым был посмертно награжден за форсирование реки Южный Буг.

Б. Качев родился в 1923 году в г. Сокол Вологодской области, в рабочей семье. В 1942 году окончил среднюю школу и был призван на военную службу. Зачислен курсантом в спецшколу в г. Куйбышеве. После ее окончания, в феврале 1943 года в звании младшего лейтенанта, в составе группы выпускников направлен на Северный Кавказ, где принимал участие в освобождении г. Краснодара от немецких окку — пантов. Здесь же был зачислен в штат Управления Государственной безопасности на оперативную работу.