вая полуметровую Толщину снега, медленно двинулась по замерзшей реке.

Метель постепенно стихала. На посветлевшем предрассветном небе догорали последние звезды. Они робко мигали синими угольками.

Прислушиваясь к натужному гулу мотора, Голубев напряженно всматривался сквозь оттаявшие стекла кабины в узкую полоску запорошенной снегом дороги. Находясь еще под впечатлением ночного боя, он жадно затягивался папиросой, изредка поглядывая сбоку на сидевшего рядом с ним пленного офицера. Худой, почерневший от холода, он походил на мумию. Синие тонкие губы были плотно сжаты. Глубоко посаженные глаза безразлично смотрели в одну точку.

— Сегодня у меня день рождения, — вдруг ни с того ни с сего сказал пленный, переводя взгляд на ствол автомата, лежавший на коленях у Голубева. — И вот…

— Поздравляю, — сказал Голубев, стараясь не ошибиться в немецком произношении, которое он так тщательно отрабатывал еще на заставе. — Вы на самом деле сегодня заново родились.

— Родился, — усмехнулся пленный, зябко передернув плечами. — Я уже мертв.

— Ваша жизнь, сказал Голубев, делая ударение на последнем слове, — находится в ваших руках.

— Вы так считаете?

Сидевший за рулем сержант вдруг сбросил газ и вопросительно взглянул на Голубева. Впереди, преграждая путь стоял бронетранспортер. Около него кто‑то мигал красным фонариком.

— Подъезжай вплотную, — скомандовал Голубев и про себя подумал: «Сейчас все решится». Он отстегнул от ремня гранату, поставил ее на взвод и положил в карман.

— Это дтл нас обоих, — сказал он по — немецки, обращаясь к пленному офицеру. — Одно слово — и я тут же взорву вас и себя. Понятно?

Когда До бронетранспорт^)а оставалось метров двадцать, сержант резко затормозил, намеренно свернув немного вправо, чтобы с других машин, если понадобится, можно было открыть огонь. Голубев выпрыгнул из кабины и, дождавшись, когда выйдет пленный, вместе с ним уверенно пошел навстречу вылезшему из транспортера офицеру.

Тем временем водитель Голубева, не заглушая мотора, достал из‑под сиденья связку гранат и, встав на подножку, застыл у открытой дверцы. Приготовились к бою и солдаты роты Гуркина, которые также, не спуская глаз, наблюдали за дорогой сквозь узкие щели, прорезанные в брезентовых тентах. Сам Гуркин, прильнув к заднему смотровому окну кабины, держал наготове противотанковое ружье. Рядом с ним сидела побледневшая от страха Оля. На расстоянии ей не было слышно, о чем говорят у бронетранспортера. Но судя по тому, что Голубев стоял спокойно, а пленный офицер о чем‑то докладывал, можно было догадаться, что все пока вдет благополучно. И все же она с трудом сдерживала нервный озноб, вцепившись руками в борт кузова.

Наконец, патрульный офицер, проверив при свете фары документы, выпрямился и отдал честь. Голубев и пленный, ответив тем же, не спеша направились к автомашине.

Подождав, пока бронетранспортер отъедет в сторону, шофер Голубева включил скорость и, медленно тронувшись с места, облегченно вздохнул:

— Ну, кажись, пронесло…

Голубев подмигнул ему и рукавом вытер вспотевшие

виски.

Больше отряд Бурцева нигде не останавливали.

…Уже было совсем светло, когда подполковник Комов, добравшись ползком до своих солдат, залегших на склоне холма, свалился на дно воронки. Хватая разгоряченными губами перемешанный с пеплом снег, он осмотрелся. Недалеко в такой же воронке от мины лежал командир первого батальона. Одна рука у него была забинтована. В другой он держал автомат, прижав его к груди, как ребенка. Заметив командира полка, он виновато пожал плечами: «Вот видите, мол, как получилось…»

— Передай по цепочке, — сказал вполголоса Комов, — всем приготовиться к атаке.

Неподвижные до этого фигуры бойцов, слившиеся с землей и снегом, вдруг ожили, зашевелились. Это обрадовало командира полка — значит, еще было с кем идти в атаку.

Отдышавшись, подполковник Комов повернулся на бок и посмотрел назад, на окраину села, куда только что прорвались танки. Он услышал, как на окраинной улице

раздался первый выстрел противотанкового орудия. За ним последовал второй, третий. И тут над селом взвилось густое облако снежной пыли и дыма. Танковая колонна давила гусеницами не успевший развернуться к бою артиллерийский дивизион.

Медлить было нельзя. Сбросив полушубок, Комов поднялся во весь рост и, громко крикнув «За мной!», бросился вперед, перепрыгивая через воронки. Леденящий упругий ветер бил ему в лицо, обжигая легкие. На какое‑то мгновение ему показалось, что он бежит один, затерявшись среди снежного поля. Но как раз в это время у него за спиной, нарастая, послышалось раскатистое «ура!». Он увидел слева и справа обгонявших его бойцов. Многие из них, по примеру командира полка, тоже сброснли полушубки и теперь бежали в одних гимнастерках.

До передней траншеи оставалось каких‑то двести метров. Но немцы, как и во время первой атаки, все еще не открывали огня. Подпускали поближе, чтобы потом расстрелять в упор.

Понимая это, каждый из бойцов старался бежать как можно быстрее. Успех атаки должны были решить последние секунды.

Бежавший в передней цепочке Комов вдруг заметил, как на центральную улицу села на большой скорости въехали автомашины с противотанковыми орудиями и из крытых кузовов начали спешно выпрыгивать автоматчики. На ходу разбиваясь на группы, они бежали к траншеям и дотам, скрывались в глубоких ходах сообщения.

— Подкрепляются, сволочи, — выругался командир полка и из последних сил рванулся вперед. Теперь перед собой он видел только черную амбразуру дота, из которой вот- вот должна была сверкнуть ослепляющая струя пулеметной очереди.

И вдруг, к удивлению Комова, в траншеях врага произошло что‑то непонятное. Темные провалы бойниц по- прежнему молчали, а в глубине дотов и ходов сообщения слышались частые автоматные очереди и разрывы гранат.

Вначале Комов подумал, что это открыли огонь минометы противника. Но над полем не прошелестело ни од

ной мины. Более того, не слышно было и обычного посвисте пуль.

— Вперед! — громко. крикнул Комов, задыхаясь от быстрого бега, и первым прыгнул в широкую запорошенную снегом траншею. В ту же секунду к нему, тяжело топая сапогами, подбежало несколько бойцов. Осмотревшись в полумраке, они, как и командир полка, застыли в изумлении: траншея была завалена трупами немецких солдат. Вдруг из- за поворота, предупреждающе подняв над головой автомат, выбежал солдат в немецкой каске и громко закричал:

— Ребята, не стреляте! Сво — и-и!

— Кто такие? — строго спросил Комов.

— Пограничный батальон, — запыхавшись, ответил боец. — Предупредите своих.

Но предупреждать уже не было необходимости. По траншеям катилось неудержимое «ура!». Пограничники, сбрасывая на ходу немецкие шинели, вместе с атакующими бойцами полка Комова выбивали немцев из последних дотов. Оставшиеся в живых немцы, отстреливаясь, спешно отходили в сторону рощи. Они бежали напрямик, проваливаясь в глубоком снегу. Поняв, что опорный пункт пал, туда же, к роще, начали оттягиваться и прорвавшиеся в тыл танки.

Увидев выбежавшего из траншеи Гуркина, Бурцев приказал:

— А ну пошли‑ка им вдогонку…

— Слушаюсь, — с готовностью ответил Гуркин.

Выкатив с помощью бойцов на дорогу противотанковую пушку, он быстро установил прицел и открыл беглый огонь. Снаряды ложились все ближе к бежавшим по склону немцам. Наконец огненные кусты взрывов взметнулись в самой гуще отступавших. Когда дым рассеялся, на взрытом снегу видно было много неподвижных точек.

Их постепенно заносило снегом.

Родился в 1920 году на Тамбовщине.

В 1939 году окончил Тамбовское Арттехучилише, в звании воентехника участвовал в Освободительном походе в Западную Белоруссию. Был переаттестован на политработу, на фронт в Отечественную войну пошел военным журналистом. Редактировал дивизионную газету «Звезда Советов».