Холодом охватило душу Нестерова.

— Спасайтесь, товарищи, в самой крайней штольне! Склады с боеприпасами в Инкермане нельзя отдавать врагу! Танки уже подходят… — голос умолк.

— Инкерман взорвут! — крикнул Нестеров. — Все в самую крайнюю штольню!

— Я знаю! — крикнул моряк. — За мной!..

Страшный взрыв потряс весь Севастополь, прогрохотал в горах и далеко в море… Этот взрыв был слышен на тридцать пятой батарее у Херсонесского мыса, куда в ночь на тридцатое июня перешел штаб севастопольской обороны. Взрыв услышали все гитлеровцы вместе с командующим генералом Манштейном, и узнали они, что их большая колонна механизированной пехоты и танков, проходившая через Инкерман, была почти полностью уничтожена.

А над местом взрыва высоко поднялось белое облако

— каменная пыль — и пылало там, в развалинах Инкермана, красное зарево пожара.

Нестеров очнулся. Нестерпимо болели обожженные руки и лицо. Хотел подняться, но не было сил… Он крикнул и услышал только свой шепот. Пополз, падая головой на

каменный пол подземелья. Но упорно двигался дальше. Его руки в темноте наткнулись на лежавшего человека, нащупал бескозырку. Пальцы коснулись холодного лица и ощутили глубокий шрам…

— Малахов… — раненый лейтенант упал головой ему на грудь, обхватил товарища руками. Потом он приподнялся, пошарил руками и нащупал еще одного убитого.

Нестеров положил бескозырку с лентами на грудь мертвого моряка и пополз куда‑то дальше. Полз долго, ничего не видя и не ощущая. Но затем почувствовал, что на него пахнуло прохладным воздухом. Двинулся вперед и вскоре перед ним забрезжил свет. Нестеров пополз в ту сторону. Увидел широкую, как ворота, дверь, не закрытую ничем. В ее проеме виднелся кусок рассветного неба. Лейтенант пытался подняться, чтобы поскорее выбраться из разрушенного каменного подземелья, но упал. Сколько времени пролежал — не помнил. И собрав, наконец, силы, выполз из этой полуобвалившейся каменной штольни. Видел: по всей дороге лежали убитые наши солдаты, а среди них — лейтенант даже вскрикнул — были и солдаты из его рогы. Может, раненые, но все же выбрались из той же штольни, где он только что был, а здесь их скосили фашистские автоматчики.

Весь каменный Инкерман рухнул от взрыва. Над дорогой громоздились груды танков с крестами, обгоревшие остовы автомашин, доносились громкие крики немцев. Туда подошли подъемные краны, растаскивали железные груды.

А по засыпанной землей и камнями дороге приближался бульдозер, расчищая от трупов дорогу.

Все ближе крики немцев и гул бульдозера. Лейтенант Нестеров зашевелился.

— Ауф! — услышал над собой крик, похожий на собачий лай.

И не мог Нестеров оказаться лежащим перед врагом. Собрав все силы, шатаясь, поднялся.

— Хенде хох! — крикнул гитлеровец с длинным носом и направил автомат.

Нет, не поднял лейтенант Нестеров руки, они, обожженные тяжело повисли.

— Ком! — крикнул ефрейтор в серой униформе еще ко- му‑то. Нестеров оглянулся и увидел солдата из своей роты, которого все называли «армавирским». Голова у него вся в крови, он смотрел блуждающим взглядом по сторонам. Нестерова не узнал.

Из другой полуразрушенной каменной штольни еще вывели несколько раненых севастопольцев, и всех повел другой автоматчик — высокий, молчаливый. Шли медленно, Нестеров, шатаясь, шел самым последним. По сторонам гремели выстрелы: может, кто‑то еще оборонялся до последнего патрона. Или там расстреливали пленных…

Остались позади развалины Инкермана. Подходили к пересохшей речке. На мосту стоял унтер — офицер с пистолетом и оглядывал каждого. Прошли все, а Нестерова унтер оттолкнул в сторону. Обожженный, с запекшейся кровью на лице, безразличный сейчас ко всему, Нестеров остановился. Конвоир что‑то закричал унтер — офицеру и взял раненого за рукав, повел на мост. Унтер выругался, опять дернул назад еле стоявшего на ногах Нестерова, взвел курок пистолета. И во второй раз конвоир схватил пленного за плечо, толкнул его на мост, быстрее повел всех раненых дальше. Отойдя немного, солдат подошел к Нестерову и, топая ногами, объясняя ему, мол, держись крепче, а то… Нестеров понял, что произошло бы гам, во! ле моста, если бы не заступился за него этот высокий, о чем‑то думающий солдат. Удивленно смотрел Нестеров на него: немец спас его от немца…

По дорогам вели пленных севастопольцев — обожженных, контуженных, в окровавленных бинтах.

Конвоир остановился возле изгороди с колючей проволокой в несколько рядов. Покачал головой… Седой фельдфебель с угрюмым взглядом пересчитал всех пленных, отомкнул на воротах тяжелый замок.

— Ап! — скомандовал фельдфебель. Опустив голову вошли за колючую проволоку. Со скрипом закрылись ворота.

Нестеров опустился на землю и лег. Рядом с ним лежал «армавирский» и тихо шептал Нестерову, уже узнал его:

— Сейчас здесь видел двоих из нашей роты…

— Если еще увидишь, пусть подойдут.

Стонали вокруг раненые. Ходили по лагерю два немецких офицера и несколько солдат. Кого‑то искали. И уводили людей, они кричали последние слова… К Нестерову тоже подошли, толкнули его ногами. Пристально вглядывались в обожженное лицо. Пошли дальше.

Нестеров, казалось, задремал.

— Вы можете подняться? — услышал голос. — Пойдемте в медпункт.

Возле него стоит худой, с потемневшим лицом военфельдшер. Такой же пленный, тоже ничего не ел, а вот ходит, даже здесь у него медпункт.

— Родной… — только проговорил Нестеров. Его подхватил фельдшер и повел в глубь лагеря, где стоял дощатый сарай. Над ним висел кусок белой тряпки с крестом, начерченным химическим карандашом.

В темном сарае лежат на земле раненые. Между ними ходит военврач второго ранга — две «шпалы» в петлицах. Усадил Нестерова на землю, похлопал себя по карманам:

— Никаких медикаментов… Подождите, есть немного марганца. — Развел его в крышке котелка. Смазал Нестерову руки и лицо. Стало сильнее печь, но потом боль ослабела. — Берегите голову от солнца, у вас контузия, — сказал врач и подал Нестерову свою пилотку.

— Не надо! Что вы…

Раненых в этом «медпункте» все больше. Шатаясь, Нестеров вышел отсюда и подумал: будем и здесь бороться, крепко держаться друг за друга, как в бою.

Потери Приморской армии были большие. Вечером 30 июня Военный совет Севастопольского оборонительного района получил разрешение на эвакуацию.

И той же ночью вице — адмирал Октябрьский, командующий Черноморским флотом, и еще более двухсот человек на самолетах вылетели в Краснодар. От причала тридцать пятой батареи на двух подводных лодках эвакуировались: командующий Приморской армией генерал Петров, начальник штаба армии Крылов и руководители севастопольских горкома партии и горсовета.

А в районе тридцать пятой батареи еще шла борьба с наступавшими со всех сторон фашистами. И все ждали эскадру, но она не пришла… Одни корабли были потоплены, а оставшихся в строю не послали в Севастополь: над морем полностью господствовала вражеская армия.

Ночью второго июля два тральщика подошли к Севастополю и приняли с берега триста семьдесят семь солдат. Ходили в Севастополь и подводные лодки. Но много ли они могли взять севастопольцев…

Там, в Севастополе, оставшиеся в живых, укрывались на берегу в скалах, ждали, что их спасут, эвакуируют…

Не дождавшись, — на досках, на разбитых лодках уплывали в море, куда дул ветер. Многие погибли, но около ста севастопольцев оказались в Турции… Остальным, многим раненым, обожженным — они взрывали батареи, боеприпасы в подземельях — им досталась очень тяжелая доля: плен…

Гитлеровцы конвоировали длинные колонны, шли раненые солдаты, матросы, женщины и дети, все, кто защищал Севастополь. А тех, кто падал, пристреливали… В одной из колонн шел Нестеров. Его поддерживал майор Глебов. Ему лет сорок, коренастый, одна рука замотана окровавленным бинтом.

— Наша задача — выжить, — говорил он Нестерову. — Победа фашистов временная. Начнут работать все заводы, эвакуированные на Урал и Сибирь, зашатается гитлеровская техника, попятятся фашисты. Придет наша Победа, в этом заслуга и севастопольцев…