В последние годы, благодаря научным разработкам О. В. Кербикова, утверждается взгляд на возможность формирования психопатий за счет отрицательных средовых (микросоциальных) влияний. Известен афоризм Р. Оуэна: «Характер человека без всяких исключений прививается ему извне»; с ним перекликается высказывание Г. В. Плеханова о том, что «характер человека изменяется в зависимости от окружающей его обстановки». Изучение семей психопатов показало, что их родители в большинстве случаев обнаруживали характерологические отклонения, отягощая своих детей «не столько дурной наследственностью, сколько дурным воспитанием».
Мы уже имели возможность судить о негативном воздействии на формирующуюся личность семейной обстановки изнеживания, безмерной ласки, атмосферы слепого восхищения и неумеренного почитания. В таких «любовных теплицах» вырастает самовлюбленная эгоистичная, хвастливая личность, испытывающая постоянную потребность признания, восхваления, «боготворения», стремления быть в центре внимания, играть «исключительную» роль. Получая признание в кругу безмерно любящих родных и близких, такая истерическая личность жестоко разочаровывается при соприкосновении с суровой действительностью. «Виной» тому является непомерная капризность, надменность, высокомерие, желание «казаться лучше, чем есть на самом деле» (по выражению немецкого психиатра К. Ясперса). Обратите внимание на нюанс — «не быть», а «казаться».
Многолетнее изучение структуры истерической личности позволило нам выделить из множества присущих ей характерологических признаков наиболее постоянные и обязательные («облигатные»). Это, прежде всего, живое воображение с наклонностью к визуализации представлений, когда «некоторые мысленные образы настолько ярки, что превращаются в ощущения» (П. Б. Ганнушкин). Жажда величественного, мечтательность, питающиеся особенностями восприятия истерика, дают искаженную, субъективную оценку реальности и облегчают переход в мир фантастических представлений. При неспособности держать в узде свое воображение легко возникает почти насильственная тяга к патологическому фантазированию и псевдологии (лживость), имеющей несколько разновидностей.
При первой из них наклонность к фантазированию обнаруживается в определенной ситуации, постепенно целиком захватывая личность и создавая глубокую внутреннюю убежденность в правоте своих вымыслов: остроумные, меткие замечания и реплики чередуются со скоропалительными, легковесными измышлениями, вдохновенным сочинительством. В безудержном фантазировании просматривается горячее стремление завоевать признание окружающих, хоть ненадолго, но властвовать в наспех организованном коллективе слушателей. Обычно, чем меньше знакома для истерика такая микрогруппа, тем больший эффект достигается при этом (тип Мюнхгаузена).
Кстати, в специальной литературе «синдром Мюнхгаузена» получил несколько иное, на наш взгляд, неверное, толкование образа знаменитого барона: речь идет в подобных случаях об инсценировках больными различной хирургической или терапевтической патологии. Между тем характерологическая структура данного литературного героя совсем иная. Как известно, рассказы барона велись в кругу друзей, за бутылкой вина: отсюда своеобразие социального шаблона поведения — герой не обманщик, лжец, скрывающий правду в личных целях, а выдумщик, фантазер, забавляющий слушателей, сыплющий с необыкновенной легкостью и непринужденностью свои истории.
Несколько иной характер псевдологии, утилитарной и заземленной, обнаруживается у натур, представляющих собой обобщенный тип самодовольного хвастуна и вруна с довольно низкими интеллектуальными способностями. Им свойственна экспрессивная, многоплановая лживость, с большим пафосом, стремлением утвердиться в глазах окружающих, извлечь определенную выгоду. При разоблачениях поразительно легко и быстро находят выход из создавшегося положения (тип Хлестакова).
От приведенных двух вариантов отличается характер бесплодного мечтателя и фантазера, лишенного упорства в осуществлении своих мечтаний и подменяющего трезвое предвидение будущего надуманными схемами и проектами. Обычно ими оказываются слабые, самовнушаемые, ищущие признания натуры со сниженной способностью к фрустрации (напряжению). К фантазированию прибегают чаще всего наедине с собой: видят себя в различных заманчивых ситуациях, представляют себя известными учеными, знаменитыми артистами, певцами, почитаемыми героями (тип Манилова).
Наклонность к фантазированию в известной мере является компенсаторной чертой, позволяющей поддержать слабые надежды, смягчить чувство неполноценности, уйти от унылого существования, серой повседневности, дефицита ярких жизненных впечатлений (таковы, к примеру, грезы Ромашова в «Поединке» А. И. Куприна). Однако закрепление этой тенденции «жить в мечтах» обнаруживает все нарастающую слабость воли, ее «бесплановость». С возрастом необузданная игра фантазии заметно умеряется, вновь оживая в инволюционном периоде.
Истерические личности с их чрезмерно развитым воображением, внушаемостью и самовнушаемостью, легкой тягой к подражанию обнаруживают повышенную способность воспроизводить разнообразные болезни, создавать «маски», подсмотренные у других больных хирургические или терапевтические страдания. Как показали наши исследования, самым частым способом обратить на себя внимание, показать необычность «болезненного» состояния, подвергаться многочисленным обследованиям было инсценирование массивных и продолжительных кровотечений — из желудка, влагалища, носа, ушей, полости рта. На первый план выступали «приступы жесточайших болей», «обмороков от большой кровопотери», причем больные охотно демонстрировали обширные «кровоподтеки», упорные кровохарканья, ставившие в тупик медицинский персонал. При установлении факта инсценировки кровотечений бурно реагировали взрывами возмущения, обиды, ярости, затяжными «протестами и голодовками», прибегали к демонстративным попыткам к самоубийству.
Несколько реже подобных «геморрагических» картин встречались попытки самоповреждений (введение под кожу масел, прижигания и т. п.) с целью вызвать изъязвления, абсцессы, загадочные и «неизвестные» проявления кожных или хирургических заболеваний. В качестве примера сошлюсь на клинические наблюдения за двумя родными сестрами, находящимися в разное время на лечении в психиатрической клинике. Старшая из них, Валентина, 24 лет, в детстве воспитывалась у дяди, очень неуравновешенного и взбалмошного человека; выполняла по дому всю «черную» работу, «детства не видела». В 20 лет оперирована по поводу аппендицита, в послеоперационном периоде ее лихорадило, получала антибиотики, после чего появились множественные свищи в области голеней и предплечий, по передней поверхности туловища. На протяжении 3 лет тщательно обследовалась в хирургических и кожных клиниках, пока одна из медсестер не обнаружила, что больная вводит себе шприцем масла, вызывая нагноения. После установления обмана пыталась выброситься из окна, отказывалась от еды, пыталась проглотить черенок от ложки. Перевод в психиатрическую клинику встретила спокойно, быстро освоилась, по-детски выражала восторг, что «3 года удавалось провести врачей». К концу лечения стала мягкой, обходительной, много читала, охотно занималась трудом. После выписки устроилась швеей.
С другой сестрой, Александрой, 22 лет, довелось встретиться через 5 лет. Ее направили на обследование врачи-гематологи, которые не могли понять природу «таинственных» и неожиданных кровоизлияний в самых различных участках тела. Миниатюрная, с детски наивным выражением лица девушка. С гримасой боли демонстрировала обширные кровоподтеки на руках и туловище. В ходе длительной беседы, наконец, созналась, что намеренно вызывала кровотечения — «хотелось внимания врачей, устала от непосильной работы». С этой целью незаметно для окружающих царапала слизистые носа, вызывала обильные кровотечения из горла, до боли щипала кожу, оставляя кровоподтеки, синяки. В отделении красочно рассказывала о своем трудном детстве, жестоком обращении со стороны мачехи, что привело к почти неодолимой тяге к фантазированию, частым переменам настроения, когда «все казалось серым и неинтересным, не хотелось жить». После производственного конфликта (порезала на раскрое отрез дорогого материала) очень расстроилась, почувствовала резкое головокружение, прилегла на кушетку с красным покрывалом — почти сразу возникло представление, что она умирает от массивной кровопотери, воображение нарисовало картину пышных похорон, траурной мелодии. А вскоре созрело решение «попасть в больницу для отдыха». Лишь длительная психотерапевтическая работа позволила преодолеть «бегство в болезнь».
